Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская

в танце. Зазвучала филиппинская ритмичная музыка, и маленькие, полные, на тонких ножках, девушки задорно задвигались, что-то выкрикивая на своем языке. Чувствовалась в этих некрасивых женщинах какая-то необъяснимая цыганская красота. В их мимике, улыбках, завораживающих характерных движениях, самопроизвольно вырывающихся откуда-то изнутри. Был в этих движениях едва слышный отголосок первобытных предков, в гипнотическом ритме танцующих тумба-юмба. Белый человек захочет повторить да не сможет. Жила в них своя, дикая гармония, близость к природе. Из этой же близости к природе и проистекала их непосредственность, которая была такой приятной для гостей и пугающей для нас. Возможно им не хватало лоска, но все же чувствовался в этих женщинах притягательный самобытный колорит.

В центре зала появилась Ким и, расплакавшись, под печальную мелодию произнесла прощальную речь. Срывающимся голосом она благодарила всех с кем работала, называя каждое имя. С завистью мы смотрели на нее и никак не могли понять, о чем ей, отпахавшей эти злосчастные полгода, плакать. Слушая ее, мы тоже глотали слезы, потому что до нашей «саёнары» было так далеко. Так далеко…

XIV

Нас по очереди одолевала хандра. Вчера — меня. Сегодня — Ольгу. Она вспоминала лицо мамы, когда та провожала ее в аэропорт, и едва сдерживала рыдания. Шумно сморкалась в платок, хватаясь за сигареты. Жадно затягивалась, дрожащими губами повторяя: «Мамочка моя, бигудюшечка моя». Нам казалось, что этот контракт никогда не закончится. Так и будем пахать на последнем издыхании. А это были каких-то полгода. Полгода до смешного скоротечной жизни. Не успевает человек вырасти, как он тут же начинает стареть. Как коротка человеческая жизнь. А уж какие-то полгода — это вообще пшик. Капля в море. Что такое полгода? Два сезона. Одна вторая года. Одна сотая полувека. Всякий раз, когда подкрадывалась депрессия, имело смысл напомнить себе об этом.

Впрочем, часто на фоне совершенного благополучия нас одолевало безудержное веселье. Причин этому не было.

Как-то появились в клубе молодые японцы. Стали показывать нам свои университетские фотографии и между делом назидательно заметили, что и нам не помешало бы учиться. Мол, просиживаете вы тут, девушки, штаны, шальных денег хотите. На что я вдруг залаяла. Так, не дерзко, но заливисто и самозабвенно, как лают маленькие собачки. Озадаченные гости, округлив глаза, уставились на меня, и один из них осторожно спросил:

— Ты как? Что это с тобой? Вроде симпатичная девушка, а лает сидит.

Я была тверда и продолжала заливаться писклявым лаем. На меня махнули рукой, как на безнадёжную, и спросили Ольгу:

— Что это с твоей подругой? Стресс у неё, что ли?

Тогда Оля вдруг сделала жалобную гримаску и, сложив руки на коленях, вытянула шею и тихонько виновато-покорно замяукала. Парни отшатнулись от нас. Лица их были растерянные и даже какая-то брезгливость примешалась. Никто не хотел понять нашей страсти к гавканью и мяуканью.

А однажды клуб пустовал, и мы с Ольгой соревновались в умениях.

— А я могу вот так, — хвасталась Ольга, и, скосив глаза, страшно вывернула губы.

— Я могу макаку изобразить! — не отставала я.

— А я могу так, так и так! — тут Ольга сразу состряпала столько страшных физиономий, что я обиделась и решила взять реванш:

— Ах вот как! А я умею делать колесо! — я разбежалась и опёрлась на руки, чтобы перекувыркнуться через голову, но в последний момент поняла, что места до стены остаётся совсем мало. Но толчок уже был сделан.

«Трах, тах, тах», — неистово застучали мои челюсти. Я затормозила головой. И теперь сидела на полу и думала: «И что же это я такая дура?!». Тут Ольга следом за моей мыслью, умирая со смеху, проговорила вслух:

— Господи, Сашка, и что же ты такая дура! Не убилась хоть?

Оглядываясь на филиппинок, которые, к счастью, сидели к нам спинами и ничего не видели, мы хохотали до слёз.

У нас в кухне, где все хостесс курили и пили кофе, висел большой красочный календарь с фотографиями разных смеющихся лиц. Для оптимизации обстановки мы иногда озвучивали эти фотографии. Я практиковалась на смехе мужчин, которых наделяла сипящим баском, и бабушек, скрипучих и гнусавых. А Ольга больше склонялась к озвучиванию молодых японочек и детей. Может быть, они не совсем так улыбались нам с фотографий, но мы старались наделить их интересными голосами. Как-то в кухне во время нашего озвучивания воцарилась полная тишина и вдруг все, как один, взорвались хохотом. Тогда мы поняли, что нас долго слушали и потом над нами обхахатывались.

Как-то мы с Ольгой нашли на работе странную антеннку с присоской. Она прилепила мне ее на лоб, и я ходила с ней в клубе несколько минут. Этого времени хватило, чтобы я обрела основательный синяк посередине лба, с которым не могла распрощаться больше недели. Дело спасла моя чёлка, которой я тщательно завешивала сизый лоб.

Но чаще на работе мы боролись с апатией и усталостью. Окончание же рабочего дня действовало на нас опьяняюще. У нас открывалось второе дыхание, и часто дома, тихонько включив магнитофон, мы, друг за дружкой бегая из комнаты в комнату, изображали каких-то нам самим неведомых животных. То мы крадучись притворялись кошками, то на цыпочках ходили как тушканчики, то, пятясь и наступая друг на дружку, изображали возмущенных петухов.

А было и такое, что шли мы с Ольгой на работу, и угрюмо молчали. Перед работой были удручённые, как всегда. Неожиданно меня осенило запеть. Я сделала вдох и запела: «Не надо печа-алиться…». В это же мгновение Ольга одновременно со мной запела эту же песню. Резко прервавшись, мы изумлённо смотрели друг на дружку пару секунд и потом долго пытались выяснить, как такое возможно. В этом была какая-то мистика, потому что такое случалось неоднократно. В такие моменты мы с трепетом и радостью осознавали наше духовное родство и клялись, взволнованно и искренне, как в детстве, в вечной дружбе и преданности. Обещали друг дружке не делить клиентов, не лукавить ни в чём, не оставлять друг дружку во время депрессий, и в России тоже непременно поддерживать отношения.

Прожив вместе больше месяца, мы будто наговориться не могли. Я часто вспоминала о ребёнке. А Ольга любила рассказывать о практике в медицинском