Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская

Хотелось сказать: «Заткнешься ты или нет, самовлюбленный выродок!». Но сказала:

— Что-что?! Слишком самонадеянно говорить это почти незнакомой женщине. Ты не можешь знать меня!

— Не размахивай руками! Это некрасиво!

— Где некрасиво? В Японии или в России?

— Ты громко разговариваешь. Женщина должна руки держать неподвижными и тихо разговаривать. Женщина должна быть кроткой, а не стремиться быть ровней мужчине.

— Какая женщина? Японская! Но я не японская женщина!

Во все глаза я таращилась на него. И вдруг меня осенило, что шипящие звуки он произносит не по-русски. «Ж» и «Ш» он произносил слишком мягко, на японский лад.

— Ты кто? — сказала я, — Ты не наш. Посмотри на меня.

Он повернулся ко мне, и я увидела едва заметный остаток эпикантуса.

— Ты японец?

— Да, да! — сказал Сергей, посмеиваясь.

— Нет, — сказал Игорь.

— Да не отпирайся! — настаивал Сергей.

— У меня только четверть японской крови. Мой дед — японец.

— Где ты родился? — спросила его Оля.

— В Токио.

— И всю жизнь живешь в Японии?

— Ну в Россию часто езжу по работе.

— Это другое. Ты не вырос в России. Значит, ты японец. Отсюда и твоё отношение к женщинам, — сказала она.

— Нет, Оля, — перебила я, — тут дело не только в том, что он — носитель японского менталитета. Мы общались и с молодыми японцами и старыми. Всякими. За месяц кого только не перевидали. Но такого ещё не видели. Японская культура не учит деспотизму. Женщине тут отведено подчинённое место, это понятно. Но при чём здесь культура, когда одному человеку охота гноить другого?

После закрытия клуба мы пошли в изакаю. За стеклянной стенкой на кухне молодой повар Сатоши проворно одной рукой скручивал суши, а другой помешивал лук на сковородке.

— Сатоши, генки? — крикнула Ольга.

Сатоши покраснел. Он всегда краснел, когда мы с ним заговаривали.

— Генки, — проговорил смущенно.

Хозяин нашего клуба был владельцем ещё трёх клубов. И закусочная тоже принадлежала ему. Сатоши был сыном этого богатого человека, но добросовестно трудился в отцовской закусочной, ничем не выделяясь из остального обслуживающего персонала.

Необычайно уютно было в этом крошечном помещении.

— Как мне здесь нравится, ребята, — сказала я, привалившись к стенке.

— Чем нравится? Теснота такая! — удивился Сергей.

— Не знаю, может, тем и нравится, что теснота. Тем, что мы сидим на полу на подушках. Что за стеклом в кухне шкварчит рыба. А за другим столиком смеются люди. Где ещё в России так посидишь? В российских ресторанах атмосфера напыщенная какая-то. А здесь легко, как дома.

— Нет, не понимаю я, что за удовольствие сидеть на полу. Я тут был всего-то неделю. Как-то не успел прочувствовать всех этих прелестей. А от тесных помещений вообще страшно устал. Как они здесь ютятся?! Несчастные люди! — сказал сочувственно Сергей.

— Да это первое время коробит. А потом, как раз потому, что теснота и люди ходят сюда одни и те же, все лица становятся почти родными, — сказала Оля.

— Нет, этого я не могу понять. Мы из огромной страны, привыкли к большим площадям. А тут дороги узкие, клубы маленькие, пивные вообще крошечные. Квартиры микроскопические. О-ой, кошмар…

— Ну, им выбирать не приходится, — сказала я, — Зато, поэтому они в толпе куда более непосредственные, чем мы. Вчера мы стояли на остановке. Почему-то долго электрички не было. На перроне народу было битком. А один человек взял да и лёг на асфальт и стал отжиматься. Мы с Ольгой прыснули со смеху. А из японцев никто и глазом не повёл. Просто расступились немного, чтобы дать ему место для зарядки. Но никто не воспринял это, как чудачество.

— А ещё мы на днях видели дядьку, который зачем-то одну штанину подвернул до колена. И идет такой важный. В костюме, — сказала Оля, — Больше всего меня удивляет, что такие вещи смешат только нас. Вокруг посмотришь, все невозмутимые, как танки. Одни мы хохочем, как дурочки.

Парни рассмеялись. Только Игорь оставался непоколебим.

Во время разговора я ела салат с креветками, пытаясь орудовать палочками. Прихватить креветки мне не удавалось, поэтому я насаживала их на палочки, как на шампуры. Мясо упорно пружинило и даже несколько раз выстрелило в стену. Игорь сильно раздражался, выхватывал у меня палочки и показывал, как ими пользоваться. Ольгины прыгающие по столу креветки его мало волновали. Но всякое моё действие или слово, и даже мои бедные креветки, страшно выводили из себя слабонервного мужчину. Разговор плавно перетекал из одной темы в другую. И когда мы заговорили о проблеме изучения японского языка, Игорь, лопаясь от снисхождения, сказал мне на ухо:

— Если будешь со мной, по-японски научишься так говорить, как тебе и не снилось.

Мне захотелось перекреститься.

XIII

— Уррра-а! Рашен-парашен! Привет! — заорали мы с Ольгой в метро, когда, наконец, встретились с Вадимом, с которым познакомились в аэропорту.

— Бессовестные, обещали позвонить, а сами пропали. А я не знал, что думать, — обижался он.

— Но ведь мы вчера позвонили! Вот видишь, вот они мы! — оправдывалась Оля.

— Да, но вы обещали позвонить сразу, а ведь с тех пор уже месяц прошёл.

— Да, целый месяц, — задумалась я, — А кажется, что годы.

Вручив нам по шоколадке, Вадим попросился к нам в гости. Я забежала в супермаркет и купила пиво и орешки.

— Какая радость! — говорила я восторженно, — Как здорово, когда сразу три человека говорят на одном языке. Две сумасшедшие авантюристки и музыкант из Москвы!

— Трое русских авантюристов, — подчеркнул он, — Уже то, что мы здесь, сам этот факт говорит о том, что все мы — авантюристы. Ведь я так же, как и вы, не знал, куда еду. Получится ли у меня с работой. Каждого, кто предпринял попытку заработать в Японии, можно назвать авантюристом. А лучше сказать — это отважные люди. А что, разве вы не стали относиться к себе иначе,