Дом со звездной крышей - Екатерина Алексеевна Шелеметьева

больничных стен, заполняющий все вокруг. Костя невольно улыбнулся этому не больничному, живому звуку, выдохнул и резко распахнул дверь палаты.

Первое, что бросилось ему в глаза – исхудавшее, бледное, но необычайно живое, смеющееся Кирино лицо. Девушка полулежала на больничной койке, и казалось, не слишком изменилась с их последней встречи.

Она повернула голову и посмотрела на Костю своими невозможно медовыми глазами. В ее взгляде читались удивление, даже изумление, радость и еще… тоска. Ужасная, безысходная, отчаянная тоска зажглась в глубине зрачков и мгновенно исчезла, спрятанная нечеловеческим усилием воли.

– Здравствуй, – сказала она и замолчала, не зная, что еще говорить.

– Привет, – Костя подошел ближе. Только теперь он заметил Кириных посетителей. В палате сидели Йованка и Момо. Оба гостя смотрели теперь только на Костю, пристальными оценивающими взглядами. Минуту назад одному из них удалось рассмешить Киру, теперь же здесь было тихо и тревожно.

Костя подошел вплотную к кровати наклонился и поцеловал Киру в щеку. В эту секунду он вдруг увидел, как она изменилась. Догадался, что там под простыней скрыто неживое неподвижное тело, заметил, как медленнее обычного, неестественно двигаются Кирины руки.

Костя вздрогнул, почувствовал, как невидимым металлическим обручем сжало грудь, как ком встал в горле, и резко защипало глаза.

– Нам пора, – прозвучал у Кости за спиной уверенный капитанский бас, – чао, девочка! Момо и Йованка обняли Киру, почти одновременно кивнули Косте и вышли за дверь.

Константин тяжело выдохнул. Он не знал, что говорить, что делать и никак не мог найти подходящую фразу для начала разговора. «Не надо было прилетать», – пронеслась в голове малодушная мысль, но Костя быстро прогнал ее словно опасаясь, что Кира догадается, о чем он думает.

Усилием воли он заставил себя отвести глаза от неподвижного тела и заглянуть Кире в глаза. Она слегка улыбнулась.

– Я рада, что ты приехал, – она помолчала. – Все это выглядит жутко, я напоминаю голову профессора Доуля. Впрочем, есть шанс, что для меня все закончится гораздо лучше, чем для персонажа из книжки, – поймав недоуменный взгляд, она мягко, но решительно пояснила: – Он умер, Костик, в конце концов, он умер.

И чтобы сгладить впечатление, бодро добавила:

– Мой врач думает, что через год я смогу танцевать. Приедешь тогда, потанцевать со мной?

Костя кивнул. Проклятый ком в горле не давал говорить.

– Кира, мне так жаль…

– Мне тоже, – резко оборвала его Кира. – Я слышу эту фразу десять раз на дню. Не говори ее, пожалуйста, больше никогда. Лучше знаешь, почитай мне. Там на столике книга. Кажется 56-ая страница. Язык еще помнишь?

Костя взял книгу. Она была на немецком. Мужчина снова тяжело вздохнул и стал читать вслух, почти не понимая смысл слов. Кира потянула одеяло вверх до подбородка, словно замерзла в душной комнате, закрыла глаза и вся превратилась в слух.

Костя учил немецкий в школе, но школьные знания давно забылись без практики. Он мог читать, но понимал лишь отдельные слова. Прошло не меньше получаса, прежде чем Константин понял, что читает Барона Мюнхгаузена.

«Странный выбор», – подумал он, однако продолжил читать. Текст, непонятные иностранные слова, – все это отвлекало от мыслей о Кире. В самом деле, довольно сложно читать книгу и рассматривать больную подругу. Да и говорить нужно только то, что написано, можно не подбирать банальные, нелепые и неуместные фразы, не соболезновать, не жалеть. Можно подумать, что Кира специально держит на столике в палате книгу, чтобы отвлекать посетителей от причитаний и ненужных разговоров.

Через некоторое время в палату вошел лечащий врач. Он объяснил, что у них с Кирой осмотр и бесцеремонно выставил Константина за дверь. Костя был ему за это страшно благодарен. Сил оставаться в палате больше не было.

Мужчина спустился вниз по лестнице, сел в машину, включил по громче музыку и выехал на шоссе. В голове творилось, что-то невообразимое, не поддающееся описанию: немецкие фразы из книги, слова Риты, Драгана и Киры, лица, эмоции, переживания, – все это смешалось в какую-то ужасную кашу. Казалось, если присмотреться ко всему этому получше, то можно сойти с ума. А потому Костя снова и снова усилием воли заглушал мысли и переживания и изо всех сил старался отвлечься на громкую музыку и знакомый пейзаж.

Глава 4. Отчаяние

Костя не ехал в какое-то конкретное место, он просто давил на газ, и машина летела по извилистому шоссе. Ему нужно было двигаться, чтобы отвлечься от своих мыслей. Но вскоре он увидел знакомые улицы и дома – впереди был Котор. Добравшись до крепостных ворот, мужчина припарковал машину, и вошел в старый город. Несколько часов он бродил по улицам среди знакомых стен и окон, и не мог поверить, что прошло девять месяцев, что так изменилась жизнь. В первую очередь для Киры.

Однако города редко обращают внимания на перемены в жизни людей, они неизменные продолжают стоять на том же месте. Костя оглядывался по сторонам: вот арка морских ворот, стоит, как ни в чем не бывало; вот отель, где в номере на втором этаже в прошлый раз останавливался Костя; вот длинная тяжелая портьера в окне бывшего Костиного номера, в нее заворачивалась обнаженная Кира, танцевала и пела Черногорские песни. Танцевала. Сейчас в это почти невозможно поверить. А вот дом без крыши, тот самый дом. Костя протянул руку и потрогал тяжелый амбарный замок. Дом был закрыт, вероятно, с того самого дня, как они были там в последний раз, поднимались по лестнице, ходили по мягкому цветочному ковру.

Костя вздрогнул. В памяти мгновенно возникло бледное лицо Киры, ее голос, слабая улыбка и безжизненные ноги под простыней. Он подумал, что она, возможно, больше никогда не сможет танцевать, ходить, подниматься и спускаться по лестницам, болтать босыми ногами в воде. Больше никогда в жизни не пойдет с ним на прогулку. НИКОГДА.

От одного этого слова страшная всепоглощающая тоска разлилась по телу, проникла глубоко в душу, вытянула все силы. Костя бы отдал сейчас все на свете, чтобы повернуть время вспять, вернуться на несколько недель назад и спасти Киру или никогда с ней не встречаться. Он бы отдал все, лишь бы не чувствовать этой безысходной, обреченной тоски. Тоски, которая забиралась ему под одежду и основательно устраивалась в груди, в сердце, стягивая его крепким железным обручем, не давая дышать, думать, вспоминать, не позволяя чувствовать хоть что-то кроме отчаяния.

Мужчина развернулся и пошел к воротам старого города. Идти было трудно, словно ноги прилипали к асфальту. С каждым шагом, с каждой тревожной мыслью, сил становилось все меньше.

С изумлением Костя открыл для себя, что обреченность и пустота страшнее резкой боли что физической, что душевной страшнее всего. Костя знал, что если сейчас отправится в номер отеля, то