Западня на сцене - Герхард Шерфлинг

— Все может быть, — невольно признал Крибель. — Но тогда кто же это сделал? Кто?

Тенор заморгал, принялся снова приводить шарф в порядок.

— Я лично, как считал, так и считаю, что произошел несчастный случай, — сказал он после некоторого размышления. — Кто-нибудь из техперсонала проспал, забыл о люке и теперь не желает признаться. Его даже можно понять. Скорее всего полиция найдет очень простое объяснение.

— Дай-то бог, чтобы все так и оказалось, — пробормотал Крибель, но его тут же охватили сомнения. — Да, насчет полиции. Почему тогда такой переполох? Они торчали в театре до глубокой ночи, задавали разные дурацкие вопросы.

— Работа у них такая, им за это деньги платят! Любой несчастный случай должен быть запротоколирован до мелочей. Чтобы какие-то упущения по возможности не повторялись в будущем. Так принято, и ничего особенного я в этом не вижу.

Мастер-осветитель наморщил лоб и пристально посмотрел на Вондри:

— Ну, раз у тебя на все есть ответ, ты наверняка объяснишь мне, кто это треснул Вечорека по башке и смылся с нашими портфелями?

— Не я — если ты это имеешь в виду! Но ты прав, кое-какие мысли на сей счет у меня имеются.

— Не стесняйся, доверься мне! — подначил его Крибель.

— Я подозреваю двоих, нет троих: Штейнике, Буххольца и, может быть, Вестхаузена.

— Тпр-ру, приехали! — Крибель громко рассмеялся. — Как же! Штейнике и Вестхаузен. Один — трус и подхалим, а другой — не ассистент режиссера, а прыгающий комок нервов. На смех ты меня поднять хочешь, что ли? У Штейнике одно на уме: карьера и бабы. А Вестхаузен с тех пор, как его перевели на эту должность, настолько обалдел, что из-за любой мелочи на стену лезет…

— Много ты о них знаешь, — невозмутимо ответил Вондри. — Но давай лучше обсудим все это у меня дома за рюмкой коньяка. Я начинаю замерзать, а простуда — это то, чего я себе сейчас никак не могу позволить. Пойдем?

— Гм… Вообще-то я собирался… — Крибель умолк, облизнул губы, не зная, на что ему решиться, и наконец кивнул: — Хорошо. Только ненадолго.

— Подожди секундочку, я только заведу машину в гараж.

Поднявшись на крыльцо, Крибель наблюдал, как Вондри открыл ворота гаража и въехал туда на «вартбурге». Тенор не слишком-то торопился; напротив, все делалось на удивление медленно, будто он желал выиграть время. Несколько раз бросал взгляд в сторону дома. Мастер-осветитель передернул плечами. Он чувствовал себя не в своей тарелке.

Снова зарядил дождик. Однако заметно похолодало, и в воздухе запахло снегом. Где-то в соседнем доме зазвонил будильник. В окнах первого этажа зажегся мягкий приглушенный свет.

— Это пекарь проснулся, — объяснил Вондри, поднявшийся наконец на крыльцо. — На Рождество у него всегда отбоя нет от покупателей.

В коридоре пахло политурой, влажной одеждой и новогодней елкой. Крибель подождал, пока Вондри закроет дверь, и поднялся за ним на второй этаж. Сердце его учащенно билось. Под ногами поскрипывали начищенные до блеска ступеньки.

Молодой человек в тени подъезда так долго и так пристально смотрел в сторону гаража на противоположной стороне улицы, что в глазах появилась резь, и он видел неясные очертания двух мужских фигур на крыльце еще некоторое время после того, как они исчезли в доме.

Облегченно вздохнул, вышел на тротуар, достал из кармана «уоки-токи», вытянул антенну.

— Они только что вошли в дом, — негромко передал он.

Подняв воротник пальто, он ожидал ответа, а тем временем в обеих угловых комнатах второго этажа зажегся свет.

— Узнали вы все же посетителя или нет? — послышался металлический голос из аппарата.

— Нет, было слишком темно, а подойти поближе я не решился.

— Вы не ошиблись, Вондри действительно сбил его с ног?

— Так точно! Но я уже докладывал, получилось это скорее импульсивно. Потом они беседовали вполне нормально. По крайней мере, так мне показалось.

— Интересные импульсы, — проскрипел голос. — Догадываетесь, о чем у них шел разговор?

— Нет.

Молодой человек, не отводивший глаз от окон, весь насторожился и быстро добавил:

— Кто-то встал у окна, за гардинами… Скорее всего — тенор. Закрыл окна портьерами.

— Ладно, продолжайте вести наблюдение. Сейчас подъедут наши товарищи… Конец связи…

Эльке Кречмар-Вестхаузен осторожно приоткрыла дверь ванной комнаты и выглянула в коридор. Вернер был еще в гостиной. Она слышала, как он расхаживает по комнате, звякнули рюмки, скрипнуло кресло-качалка.

Вот уже несколько месяцев, как он пил, не очень много, но регулярно, особенно по вечерам. Не уснет, не выпив нескольких бокалов красного вина. Она даже заподозрила, что он втихомолку пьет и кое-что покрепче. А несколько дней назад она нашла за ящиком с инструментами в кладовке две бутылки из-под водки.

Значит ли это, что Вернеру известно о ее связи с Вондри?..

Молодая женщина вздохнула, тихонько подошла к большому зеркалу в коридоре, сняла и положила на пуфик халат. При виде безукоризненно гладкого цвета слоновой кости тела ее озабоченное лицо просветлело. Пока что она молода, привлекательна, в делах ей везет — и в любви тоже… К чему пустые мечты или жалобы на несбывшееся?.. Вернер просто не в состоянии понять, что ее мечты не всегда совпадают с тем, о чем думает он… что у нее могут быть свои тайны… он и слышать об этом не желает. Почему она вышла за него замуж? Нет, тут дело отнюдь не в материальных соображениях, хотя тогда он был еще известным тенором с большим будущим, как полагали многие.

Из гостиной послышался шорох выдвигаемого ящика стола. Там у него сигареты. Хотя врач категорически запретил ему курить после инфаркта, он снова взялся за свое.

Эльке еще несколько секунд прислушивалась, пожала плечами и принялась намазываться кремом. Она чуть ли не с нежностью массировала свои маленькие крепкие груди, плоский живот, бедра. К сожалению, ноги у нее слишком крепкие и мускулистые, зато это настоящие ножки танцовщицы.

Потом встала, потянулась и сделала перед зеркалом классический арабеск, подняв правую ногу почти вертикально.

Пусть бы Вольтерсдорф так сделала — коза худющая… Но что толку, все равно та — первая солистка, а она… Еще раз оценивающе взглянув на свое отражение в зеркале, она потянулась за щеткой для волос…

И вот в этой нелепой позе — на цыпочках, с вытянутой правой рукой, она увидела в зеркале его лицо. На удивление чужое лицо, искаженное страданием и угрозой.

Какую-то секунду Эльке простояла, словно парализованная, а затем повернулась к нему, покраснев от злости.

— Пялишься, да? Тебе больше делать нечего? Ты ведь знаешь, я этого терпеть не могу.

Схватила с пуфика халат, натянула, принялась лихорадочно застегивать пуговицы.

Словно очнувшись, Вестхаузен провел руками по глазам и опустил голову. Когда вновь поднял ее, лицо его было обычным — спокойным и несколько грустным. Лишь морщины у переносицы словно углубились.

— Ухожу, ухожу, — тихо проговорил он. — Хочешь что-нибудь выпить?

Эльке хотела было сразу резко отказать, но слова застряли у нее в глотке. Его дрожащий голос, весь его вид — тридцать три несчастья! Это как-то примиряло с ним, вызывало нотку сочувствия. Да и женское тщеславие свою роль сыграло.

— От рюмки вермута не откажусь, — сказала она. — Но долго рассиживаться не будем, я очень хочу спать.

Вестхаузен кивнул, повернулся и с опущенными плечами вернулся в гостиную. А она прикусила нижнюю губу, ругая себя за то, что опять уступила ему.

Вернер, конечно, первым делом подошел к проигрывателю, потому что, пока она надевала пеньюар, черный, закрытый, который он терпеть не мог, звучала музыка… «Полонезы Шопена» — одна из ее любимых пластинок, которую он подарил ей вскоре после свадьбы. Неужели ему вздумалось таким образом напомнить о былых чувствах — какая безвкусица.

Она подкрасила губы, быстро пригладила щеткой сбившиеся волосы…

Вернер зажег свечи в подсвечнике и поставил его на телевизор. Он сидел в кресле-качалке, несколько наклонившись вперед, и со всех сторон разглядывал коробочку, которую держал в руках. Свет напольной лампы падал на четкий пробор в его редких седых волосах, оставляя лицо в тени. Рядом на журнальном столике лежала ее открытая сумочка.

— Как ты посмел рыться в моей сумочке! — крикнула она. — Что ты себе позволяешь?

Вестхаузен поднял глаза. Они сверкали, но голос его прозвучал спокойно.

— Я искал спички, — и он поднял руку, в которой держал коробочку. — Что это такое?

— Не твое дело… Подарок.

— Для кого?

— Для моего любовника! — Она вырвала у него коробочку и сунула ее обратно в сумочку. Щелкнул замок, и сумочка полетела на диван. — А то для кого же?

Вестхаузен медленно опустил голову.

— Так я и подумал, — он медленно провел ладонью по лицу, словно желая смести с него паутину. — Ладно, шутки в сторону. — Он протянул ей наполненную рюмку и налил себе: — Твое здоровье!