Бретонская роза - Генрих Лаубе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда еще незначительное и убогое, местечко Фуа лежало в долине, покрытое сероватой мглой; окружающие виноградники, лишенные листьев, представляли печальный вид разрушения и смерти. На западе возвышался замок Фуа, черный и грозный, с двумя четырехугольными и одной круглой башней, построенный на склоне горы Спасителя, вершина которой была уже убелена узкой полосой снега. За нею громоздились все выше и выше пирамидальные массы Пиренеев, покрытые снегами и ледниками, застилая собой горизонт до неприступной Маладетты.
Эта знакомая картина в настоящую минуту наводила ужас на молодую женщину своей неподвижностью; даже река Ариеж, орошающая долину со своим притоком Аржет, огибающим замок Фуа, имела мрачный, несвойственный ей вид благодаря полноводию и покрывающим ее льдинам. Глаза графини остановились на большом монастырском здании, стоявшем на самом дне долины, при слиянии двух рек. Здесь, в этом аббатстве, где чтилась память Святой Женевьевы, надеялась она найти себе убежище, в случае если мать не захочет принять ее. Эта мысль настолько ободрила несчастную женщину, что она начала усиленно понукать свою измученную лошадь к спуску с горы.
Батист видел взгляд своей молодой госпожи; ему показалось, что он понял ее. Не потому ли он покачал головой, что был озабочен своей будущностью, зная, что если графиня вздумает удалиться в монастырь, то ему нет возврата в Шатобриан, владелец которого никогда не простит ему его измены? Нет, Батист не беспокоился о своей участи; расставшись со своей госпожой, он прямо отправился бы в Женеву слушать знаменитого проповедника и остался бы там, потому что был сильно увлечен новым религиозным движением, о котором слышал столько рассказов. Но он вообще относился недоверчиво к монастырям и больше всего боялся для молодой графини ее решимости удалиться в аббатство.
– Не смотрите туда, сударыня! – сказал он вполголоса. – Господь давно уже оставил эти дома!
– Но там я найду спокойствие, а в случае надобности и защиту, Батист, – отвечала графиня.
Она не была уверена, дадут ли ей приют в замке, потому что знала неумолимую строгость своей матери и помнила ее резкие слова по поводу сватовства графа Шатобриана, когда она, пятнадцатилетняя девочка, выразила некоторое отвращение к браку. Бедная Франциска в настоящем случае не могла даже возмутиться против суровости матери и объяснить ее недостатком привязанности к ней! Нет, старая мать искренне любила свое последнее дитя, хотя быть может и не с такой нежностью, как трех сыновей, с которыми ее рано разлучила судьба. Но светские приличия были для старой графини настолько священны, что она не прощала ни малейшего нарушения их. Подобное миросозерцание явилось у нее прямым следствием ее знатного происхождения и ограниченного воспитания; супружество и дальнейшая жизнь должны были еще больше укрепить ее аристократические понятия. Ее муж, Феб граф де Фуа, происходил из древнейшего рода, носившего в течение столетий корону Наварры; в замке Фуа на французского короля смотрели как на простого смертного и не считали нужным что-либо извинить ему во имя его высокого положения. Таким образом, для урожденной Фуа не могло служить оправданием, что она ради короля отступила от супружеской добродетели. Чем могла она доказать, что осталась верна своему мужу? Она знала, как строго и беспощадно осуждала старая графиня всякую женщину за кажущееся нарушение нравственности. Но разве она может считать себя вполне правой! Сколько раз в Бретони хотела она втайне сбросить с себя гнет тяжелого супружества и переносилась всеми своими помыслами и сердцем в волшебный мир, окружавший Франциска, о котором она слышала столько рассказов! Совесть ее не была спокойна; она не знала, будет ли в состоянии вынести строгий взгляд светло-серых глаз ее матери, которая после своего вдовства сделалась еще беспощаднее в своих мнениях, получивших окраску мрачного пиетизма. Какого приема могла ожидать от нее дочь, поставившая себя в такое сомнительное общественное положение? Но тяжелее всех мучительных забот и сомнений была для молодой графини неотвязчивая мысль, неожиданно возникшая в глубине ее души. Эта мысль, приводившая ее в ужас, становилась все настойчивее и осязательнее и, наконец, настолько овладела ее фантазией, что она невольно поддалась ей. Какой-то неведомый голос нашептывал ей, что муж ее, граф Шатобриан, который мешает ее счастью, умер.
«Господи, – подумала он с испугом, – таким путем искуситель овладевает людьми и доводит их до преступления!..»
Все, что она видела теперь, еще более усиливало ее тяжелое настроение. Узкие улицы городка Фуа, круто поднимающиеся вверх к замку, через которые ей приходилось проезжать, были почти пусты; немногие прохожие с удивлением смотрели на нее и были незнакомы ей. Она забыла, что не была в Фуа со времени своего замужества и что даже знакомым трудно было бы узнать ее под густой вуалью, которой она снова покрыла свое лицо. Ей также не пришло в голову объяснить пустоту на улицах тем обстоятельством, что наступившая зима в этом суровом климате загнала обитателей городка в их закоптелые дома. Печально поднималась она к замку, но, доехав до середины горы, неожиданно остановила лошадь и, откинув вуаль, протянула руки: ей показалось, что старая графиня Фуа стоит у окна восточной башни. Через минуту руки ее опять опустились на седло.
– Мать не узнала меня, года берут свое; в былые времена глаза ее были так же зорки, как у горного сокола, – проговорила Франциска с печальной улыбкой.
Медленно въехала она на двор, окруженный башнями. Здесь все было пусто; одни только цепные собаки встретили ее громким лаем. Графиня вошла в обширную залу нижнего этажа, выложенную серым мрамором, которая служила для приема гостей и где некогда ее братья устраивали веселые пиры и проводили часы досуга. С тех пор давно замолкли здесь песни и шум оружия; в зале царила мертвая тишина, но едва графиня сделала несколько шагов, как навстречу ей вылетел ручной ворон, напугав ее своим неожиданным появлением. Он кружился над ее головой, пронзительно выкрикивая: «Франциск! Франциск!»
Сердце несчастной женщины замерло от ужаса при этом имени. Первой ее мыслью было, что мучительная тайна, которую она так тщательно скрывала, уже известна в доме ее матери. Однако она скоро убедилась, что ее испуг не имел никакого основания. Жак, так звали ворона, был ее давнишним приятелем; он тотчас узнал ее и начал повторять ее имя, не договаривая по обыкновению последнего слога, который почему-то не давался ему.
– Мой добрый Жак, ты все-таки не научился выговаривать имя бедной Франциски!.. Зачем встретил ты меня, предвестник несчастия! – сказала печально молодая графиня, гладя ворона, севшего на ее перчатку.
Она старалась пересилить себя и приписать случаю дурное предзнаменование, встретившее ее в доме матери.
– Они, вероятно, не заметили моего приезда, – прошептала она, – слуги заняты, а мать могла не узнать меня… В это время года они не ожидают посетителей, а тем более меня!..
Ободряя себя, таким образом, она поднялась по каменной лестнице и так поспешно пошла вдоль коридора в угловую комнату матери, что Жак едва мог держаться на ее руке, ударял крыльями и безостановочно каркал: «Франциск! Франциск!» Этот зов опять лишил графиню мужества; ноги отказывались служить ей; она остановилась в нерешимости перед тяжелой дубовой дверью. Ей недолго пришлось ждать. Дверь неожиданно отворилась. Она увидела свою мать, высокую женщину в черном платье, стоявшую посреди комнаты; направо от нее находился священник в лиловом одеянии, налево – стройная девушка. Дворецкий, стоя в почтительном отдалении, раскланивался перед старой графиней, которая отдавала ему какие-то приказания.
Молодая графиня, увидев свою мать, хотела подойти к ней, но та остановила ее своим ледяным взглядом и приковала к месту. Немного погодя дворецкий вышел в коридор и запер за собой дверь. Но графиня Шатобриан не сдвинулась с места и молча смотрела на знакомое морщинистое лицо старого слуги, который поклонился, не глядя ей в глаза.
– Графиня Фуа, – сказал он еле слышным голосом, – поручила мне спросить, какого рода услуги желает от нее дама, прибывшая в замок.
– Что это значит, Бернар? Разве вы не узнаете меня?..
– Графиня Фуа предполагает, что вероятно произошло недоразумение вследствие случайного сходства… Ее сиятельство графиня Шатобриан, урожденная Фуа, не станет путешествовать одна по большим дорогам. Она живет в Бретони, в замке своего мужа, графа Шатобриана…
Молодая графиня не нашлась, что ответить на это, и стояла неподвижно перед дворецким, который окончательно растерялся и добавил печальным тоном, что если приезжей даме будет угодно, то ей накроют стол в зале и позаботятся о ее слуге и лошадях для дальнейшего путешествия.
– Для дальнейшего путешествия, – воскликнула графиня, опустившись в изнеможении на каменную скамью у окна и закрыв лицо руками.