Окольные пути - Франсуаза Саган

Скользнув к Арлет, аккуратно убиравшей в комод хлеб, чашки и кофейник, Диана шепнула ей на ухо:

– Надеюсь, мне не придется работать рядом с вашим кузеном Байяром!

Арлет бросила на нее изумленный взгляд, открыла было рот, но в тот момент появился Фердинан, буквально неся в левой руке Брюно и ведя правой за шиворот Никуда-Не-Пойду.

– Кажись, этот парень с косой не справится, – сказал он, усаживая бедного Брюно на табурет, откуда тот сейчас же начал соскальзывать, как и накануне, но сострадательный Лоик повернул его и прислонил к столу. Брюно обвел все вокруг блуждающим взором, крупные капли пота текли по его землистому носу.

– Это ступенчатый солнечный удар! – сказала Диана решительным и знающим тоном, чем привлекла всеобщее внимание.

– Что это еще такое? – спросили одновременно несколько человек.

– Ступенчатый солнечный удар – это такой солнечный удар, который развивается сам по себе и может длиться три, четыре или пять дней. Так говорят в Марокко. Мы – мой муж и я – узнали это выражение от султана города Фес, который пригласил нас к себе однажды весной. С несчастным султаном случился солнечный удар, и он должен был провести три недели в больнице… в своей больнице, а мы в это время жили в его дворце. Эти арабы – шикарные мужчины! – поведала она более тихим голосом на ухо Жозефе, сидевшей рядом с ней. – Может быть, слишком яркие, слишком броские, но все же они великолепны! Можете говорить все, что угодно! – прибавила она.

К сожалению, Жозефа ничего не смогла сказать о великолепии арабских мужчин, потому что Арлет сухо произнесла:

– Все это, конечно, так, но меня этот ступенчатый солнечный удар никак не устраивает!

Лоик, Диана и Люс приняли виноватый и смущенный вид (впрочем, они действительно были главными виновниками того, что Брюно уклонялся от своих обязанностей, ведь каждый из них знал о той роли, которую он сыграл в этом деле).

– Ладно, – внушительно произнес Фердинан, – ладно, тогда мы, мужчины, справимся вчетвером. Двое будут снизу подавать на телегу снопы, двое наверху будут их укладывать. Значит, двое внизу и двое наверху, меняться будем каждый час, чтобы не надорвать поясницу. Согласны? Арлет и мадам Диана, – сказал он, кланяясь им, – займутся кухней. Тут тоже работенки хватает. Остальные женщины будут идти следом за нами и собирать колоски. – Сказав это, он отвернулся, стесняясь присутствия дам, и плюнул коричневатой слюной на пол позади себя. – Какие поля вы еще не обрабатывали? – спросил он затем у Лоика как профессионал профессионала.

При этом у Лоика был довольный вид кретина, подумалось Диане.

– Я обработал три поля, там, у дороги, и начал на четвертом поле рядом с балкой. Но там трудно работать: повсюду камни… – Бедняга аж стал заикаться.

– Ладно уж, заканчивайте там, а мы в это время будем собирать на первых трех, – сказал Фердинан. И без всякой злобы добавил: – Ну, вперед, паршивое стадо!..

– Я все же отправлюсь с вами, – сказал Морис. – Я смогу управлять лошадьми, и потом, я хочу показать мадемуазель Люс, как работает жатка…

Из-за раны у него был такой несчастный и униженный вид, что Лоик сочувственно улыбнулся ему, и, к его великому удивлению, парень с благодарностью улыбнулся в ответ, сразу же став похожим на ребенка. И Лоик снова ощутил его обаяние.

– Ни у кого не найдется фотоаппарата? – спросила с улыбкой Диана. – В Париже нам не поверят! Я подбираю колоски, а Лоик – на этой жатке-молотилке-веялке, или как ее там! Ах, нет! Нам понадобятся доказательства! Уверяю вас!.. – И поскольку ей никто не ответил, она скромно и мило прибавила: – Можно обойтись и без «лейки»! Сгодится любой маленький «Кодак»!

Но, судя по тому, что все промолчали, в Босе никто не увлекался фотографией.

При этом все встали и направились к порогу, а на дворе, несмотря на ранний час, уже чувствовалось палящее дыхание зноя. Но срывающийся голос Никуда-Не-Пойду остановил всеобщий порыв:

– Ну уж нет! Я в поле никуда не пойду. Я не хочу оставлять его одного с ней!

Все обернулись; голос Никуда-Не-Пойду звучал раздраженно и страстно, в нем была та особая значительность, какую умеют придавать своим словам только идиоты, свойство, постепенно стирающееся с годами, как, впрочем, и сам идиотизм.

Развернувшись, все хлебопашцы, за исключением Фердинана, с изумлением посмотрели, как он обвиняющим жестом указал на Диану Лессинг, которая также остолбенела (впрочем, ненадолго).

– Не хочу, говорю вам! Не хочу! Вон как она смотрит на него!

– Что он еще выдумывает! – возмущенно крикнула Арлет Анри.

– Этот парень – буйнопомешанный! – сказал Лоик, которого забавляла эта ситуация.

– Ах, нужно заставить его замолчать, наконец! Он лжец! – не преминула добавить Люс.

– Но… но? Да что же это такое? Или мне все это снится? Люс, дорогая, скажите, что мне все это снится!

Жалобный, боязливый, неуверенный голос Дианы Лессинг, по мысли его обладательницы, должен был вызвать у хлебопашцев восхищение терпением и выдержкой парижан, но заставил содрогнуться Лоика и Люс, расслышавших в нем нечто предвещающее великую бурю. Они оба втянули головы в плечи и обменялись ободряющим взглядом.

– Снится ли мне это? Или этот парень действительно обвиняет меня в дурных намерениях по отношению к этому бедному молодому человеку, Брюно Делору, которого я знаю – как и его мать – уже более двадцати лет?..

– Ну и что. Не хочу его оставлять с вами! – продолжал упорствовать Никуда-Не-Пойду.

– Да что же вы, мсье! Будьте уверены, что, если бы мне было двадцать лет, тогда меня не следовало бы оставлять наедине с Брюно Делором. Он самый красивый молодой человек в Париже, именно за это его ценят все женщины в столице; знайте также, что все они бьются за право взять его на содержание, но он никогда, слышите, никогда не заглядывался ни на какого парня!

– Но я, – промямлил красный как рак Никуда-Не-Пойду, – но…

– Нужно быть таким порочным и сильным, как вы, чтобы воспользоваться его состоянием после солнечного удара. Должно быть, он принял вас за женщину. Это единственное объяснение!

Видя недоверие публики, захваченной этой историей, хотя и несколько шокированной сообщением о профессии Брюно, и откровенное веселье Лоика, Диана сочла своим долгом расставить точки над «i».

– Признаюсь, что только при серьезном солнечном ударе можно увидеть в вас особу, принадлежащую к слабому полу. Но если это не так, то, значит, вы изнасиловали его! Да, мсье! Изнасиловали! Мне неизвестно, какой славой вы пользуетесь в этих местах, но думаю, что дурной! Я не ошибаюсь? – спросила она, резко повернувшись к Арлет, которая аж подпрыгнула.

Размеренный голос, исполненный праведного гнева и превративший клетчатый комбинезон Дианы в римскую тогу, заворожил ее. Это было лучше, чем радио! Но Арлет не знала, что делать, что сказать, оставалось только удивляться. Никуда-Не-Пойду дурно обошелся с этим красивым молодым человеком, таким напыщенным, таким высокомерным?.. Она повернулась к дурачку:

– Менингу! Ты сделал что-то с мсье?

– Что-то?

– Да, что-то. Не строй из себя идиота. Что-то, что ты сделал с викарием.

– С каким еще викарием? – воскликнула Диана, придя в восторг от такого бурного прошлого.

Лоик сделал ей знак замолчать. Менингу выпрямился, глаза его округлились, а щеки порозовели.

– Но я ничего не сделал мсье Брюно! Сначала он не схотел! Да и я сам не схотел! А потом он хотел мне все отдать, а я от всего отказался. Он хотел дать мне коз и фиников, а я сказал «нет», мне ничего не нужно… вот и…

– Тебе ничего не было нужно, кроме часов, – строго сказала Арлет.

– Да, кроме часов. И потом, я не очень-то люблю финики, – предпринял попытку оправдаться обвиняемый.

Арлет повернулась к Диане. Казалось, она удовлетворилась этими объяснениями, но сожалела о потерянном времени. Развеселившиеся жнецы вспомнили о своем долге и направились к двери.

– Ладно, – сказала Арлет Менингу, – ты слышал, что сказала мадам? Она тоже не хочет твоего приятеля. Значит, оставь его в покое и отправляйся на работу. Давай, вперед!

– Ну-ка, пошли, – властно сказал Фердинан.

И готовый расплакаться Менингу двинулся за ними следом, бормоча что-то себе под нос.

– А вы можете поручиться, что он не обманывает? – спросила Диана у Арлет, как только они уложили в постель и напоили липовым отваром беднягу Брюно, превратившегося в куклу, в безвольную куклу. После этого женщины принялись чистить неизвестные Диане овощи, которые, по ее мнению, можно было оставить и в кожуре.

– Менингу, – сказала Арлет, – никогда не врет! Он не умеет врать, бедняга!

Она произнесла эти слова с таким спокойствием, как будто говорила о классическом для психиатрии серьезном заболевании.

– А кто этот викарий?

– Маленький семинаристик, очень пугливый, бедняга! И еще – большой жалобщик. Кюре не знал, как его успокоить.