Кругом одни принцессы - Наталья Резанова

— Фиолетовые? Я думала, в Ля Мой правит генеральный принц.

— Принц-то, он, конечно, правит. Но в Верховной Ложе большинство мест у партии фиолетовых. И у них с принцем соглашение, чтобы… как это… взаимно споспешествовать. А фиолетовые — это, стало быть, единый блок зеленых, голубых и розовых…

В гостиницу вошел очередной посетитель, и Кэш вынужден был прервать собеседование. Я удалилась, оставшись в неведении, что такое Верховная Ложа, и кто в ней сидит. Хотя можно было догадаться, что это нечто вроде парламента. А зеленые, розовые и голубые — что ж, в ранней Второримской империи так назывались фракции болельщиков на скачках. Тоже, помниться, активно в политическую жизнь вмешивались.

Может, и здесь нечто подобное? Похоже, с лошадьми они не поступили так, как с собаками и кошками. На нас, как на верховых, никто пальцем не указывал, при гостинице имеется конюшня, по улицам разъезжают повозки. Вероятно, это потому, что фиолетовым, как бы ни любили животных, неохота ходить пешком.

Ладно, разберемся. Пока что я решила последовать совету портье, запереть номер Хэма, и на досуге почитать листки. Но ничего полезного мне это занятие не принесло. Большинство листков освещало судебный процесс (несомненно, приуроченный к празднику) над мальчиком, побившем собаку, сбежавшую из приюта. Судили заодно и владельцев приюта, плохо соблюдавших свои обязанности. Всем грозило тюремное заключение, которое могли заменить штрафом, так что ничего особо ужасного подсудимых не ждало. Правда, ничего не говорилось о судьбе собаки.

Значительное место в листках занимали хвалы товарам, продававшимся в различных лавках. Хвалители неизменно сообщали, что страшный Холестерин не наложил на них свою печать, что они изготовлены без участия вредной алхимии, и что при этом ни одно животное не пострадало. Также восхваляли себя и свои услуги лекаря и увеселительные дома. Никаких сообщений о том, что творится в Страшных пустошах, и вообще за пределами принципата Ля Мой, я не нашла, похоже, даунов это не волновало. Поэтому я отложила летучие листки, решив, что уже поздно, а утром всё равно придется поспрошать местных. Ведь попадаются среди них понятливые, вроде Кэша. Последней мыслью перед сном было заключение, что те страсти, что путешественники рассказывают о Даун-тауне, сильно преувеличены. Город как город…

О, как я ошиблась! Как обманулась! Впрочем, точно также ошибся и Кэш, предположив, что при запертой двери Хэм не сумеет благополучно спуститься со второго этажа. Конечно, Хэм не владел приемами повышенной прыгучести, подобно Рыбину Гранату, но всё же хамское воспитание кое-чему его обучило. Похоже, на карнизе он чувствовал себя куда уверенней, чем на плоту.

Но прежде всего виновата была я. Случай с Кики должен был научить меня, что Хэм — юноша морально подвижный. Но после Волкодавля наследник Великого Хама вел себя почти что безупречно, и я позволила себе глупейшим образом расслабиться, позабыв, что после Волкодавля соблазнов ему почти что не встречалось. То есть Милена Неможная, безусловно, представляла соблазн, но Хэм просто не успел за старшим товарищем. А в Даун-тауне по ночным улицам ходили длинноногие поклонницы Здорового Образа, к полуночи наверняка растерявшие остатки своих растительных одеяний. И следовало догадаться, что, раз гостиничные правила запрещают приводить сексуальных партнеров в номера, раздухарившееся дитятко попробует поискать этих самых партнеров на воле.

Короче, едва я успела проснуться, как в дверь постучали, и вместо служанки с завтраком появился детина с траурным выражением на лице.

— Вы являетесь родственницей молодого человека по имени Хэм? — вопросил он вместо «здрасте». Лямойцы вообще были склонны пренебрегать такими словами как «здравствуйте» и «до свидания» и, в особенности, «спасибо». Но в данный момент вежливость меня не заботила.

— Я его опекунша. А что с ним случилось?

— Он арестован за грубое оскорбление общественной морали и нарушение прав граждан Даун-тауна.

— Набил кому-нибудь морду или трахнул девицу, — сказала я, содрогнувшись при мысли, как мне придется выцарапывать из Великого Хама отступные для побитых и обесчещенных.

— Хуже, мэм. Всё обстоит гораздо хуже. Вот повестка в суд, который состоится сегодня в час после закусочной стражи. Правосудие Даун-тауна скоро, но справедливо.

И он удалился, оставив меня в полном недоумении. Что может быть хуже побоев и насилия? Убийство? Но почему не назвать его своим именем?

Ладно, разберемся на месте. Закусочной стражей в Ля Мой называется то, что у нормальных людей именуется обеденным часом, так что особо копаться не приходилось. Кто знает, где еще это судилище будет происходить. Я быстро собралась, на всякий случай не оставив в номере ничего, кроме летучих листков, вышла в коридор и постучала к Рыбину Гранату, чтобы предупредить его о непредвиденных неприятностях. По судам таскаться — это вам не демонов убивать…

Молчание было мне ответом. Я снова постучала — с тем же успехом. Опять, что ли, с кем-то шальвары починяет? Я перегнулась через перила и окликнула портье. Это был уже другой (Кэш, надо полагать, сменился), молодой, толстенький и какой-то нервный.

— Скажите, вы не видели, мой сосед сегодня покидал гостиницу?

— Да, мэм. Он встал довольно рано и тут же ушел.

При этом сообщении голос у портье почему-то дрогнул и толстячок отвел глаза. Ой, малый, чего-то ты не договариваешь. Но у меня и без восточного единоборца забот полно. Как заметил ночной портье, он взрослый, сам справится.

В положенный час я была возле Даун-таунского дворца правосудия. Это было весьма внушительное здание, способное выдержать многодневную осаду, с мощными колоннами и широкой лестницей, по которой шлялось множество разной публики. Поскольку большинство сжимало в кулаках перья и свитки, трудно было определить, кто это: наемные писцы, составляющие прошения или посланцы летучих листков. Возможно, и те, и другие.

У входа во дворец стояла стража, но при предъявлении повестки меня пропустили внутрь. Причем даже не потребовали сдать оружие. Но, оказавшись в зале, я обнаружила, что дауны — вовсе не такие дураки, как можно предположить. На балюстраде, ничуть не скрываясь, разместились стрелки с арбалетами наизготовку и вели наблюдение за всеми собравшимися. И вряд ли это удовольствие было устроено специально ради сегодняшнего процесса, так как публика вовсе не смущалась тем, что находится под прицелом. Привыкли, стало быть…

Я разместилась в кресле и стала оглядывать зал, чтобы знать, не ожидает ли нас еще что-нибудь помимо стрелков. Ни картин, ни настенных росписей в зале не имелось, только в нишах красовались бюсты принцев-генералов разных эпох. За каждым бюстом мог кто-то скрываться, но я, как ни силилась, ничего подозрительного не разглядела.

Но сюрпризец меня всё-таки поджидал. И, как оказалось, не один.

Поначалу появился герольд в фиолетовой мантии, украшенной зелено-розово-голубым щитом. Для гармоничности на нем были еще оранжевые башмаки и желтые перчатки. И возгласил:

— Добрые и законопослушные граждане Даун-тауна! Великую радость возвещаю вам! Председателем суда на нынешнем процессе будет не кто иной, как старший брат Свободы, защитник Здорового Образа, гарант наших сбережений и оплот Верховной Ложи генеральный принц Остин-Мартин XVI Ля Мой!

Следом к бархатному креслу, стоявшему на возвышении, поднялся дядька лет за полста. Большинство жителей Даун-тауна этого возраста, которых мне приходилось видеть, изрядно расползлись, а этот ничего — крепенький, подтянутый, наподобие здешних стражей порядка. Волосы светлые, с проседью, коротко стриженые, в отлично пошитой синей (не голубой) мантии консервативного покроя, из тех, что носят добропорядочные отцы семейств. И рожа у него была как у добропорядочного отца семейства — простая, открытая, доброжелательная. Сразу он мне не понравился, этот генеральный принц под номером шестнадцатым. Явный прохиндей, вроде Великого Хама, откусит у тебя палец, а такой вот благолепный — отгрызет всю руку. Кстати, и зубы у него были в самый раз для этого занятия: крепкие, здоровые и гораздо белее, к примеру, моих. Улыбка, которой принц-генерал наделил собравшихся, позволяла это оценить.

И он заговорил — не слишком звучным, мужественным, басовитым голосом.

— Друзья мои! Уверен, что все вы задаете себе вопрос: с чего это наш Остин-Мартин, вместо того чтобы отсыпаться после праздника, приперся в суд? — Он хохотнул, и собравшиеся захохотали как по команде. — Выпендривается он, что ли? Издевается над добрыми даунами? — Голос его в мгновение стал грозен и суров. — Лучше других показаться хочет? — Здесь тон его несколько смягчился, но суровые ноты из него исчезли не вполне. — Нет, друзья мои! Разве я стал бы тем, кем я есть, воображая себя умнее простого дауна? Но есть в нашей жизни минуты, когда глава государства обязан взять на себя ответственность за то, что творится в его столице. Особливо когда здесь бесчинствуют чужестранцы, вдобавок повинные в одном и том же преступлении!