Вашингтонская площадь - Генри Джеймс

Лучистый взгляд миссис Монтгомери погас, она отвела глаза, слегка улыбнулась и долго не отвечала, так что доктор даже начал сердиться. Когда же наконец хозяйка отозвалась, ответ ее он счел малоудовлетворительным:

— Трудно говорить о своем брате.

— Когда любишь брата и можешь рассказать о нем много хорошего — совсем не трудно.

— Нет, все равно трудно, особенно если от этого многое зависит, сказала миссис Монтгомери.

— Для вас от этого ничего не зависит.

— Я хотела сказать для… для… — она замолчала.

— Для вашего брата! Понимаю.

— Нет, я хотела сказать — для мисс Слоупер, — закончила миссис Монтгомери.

Вот это доктору понравилось — тут звучала искренность:

— Именно, — сказал он. — В том-то и дело. Если моя бедная Кэтрин выйдет за вашего брата, счастье ее будет полностью зависеть от того, хороший ли он человек. Она — добрейшее существо и никогда не причинит ему ни малейших огорчений. А вот мистер Таунзенд, если он окажется не таким, как мне хотелось бы, может сделать Кэтрин очень несчастной. Поэтому я и прошу вас пролить на его натуру немного света, так сказать. Разумеется, ничто вас к этому не обязывает. Дочь моя вам никто, вы ее даже не видели, а я, наверное, кажусь вам назойливым, дурно воспитанным стариком. Вы имеете полное право объявить, что мой визит бестактен, и указать мне на дверь. Но мне кажется, вы этого не сделаете; мне кажется, что судьба моей бедной дочери и моя собственная судьба должны пробудить в вас участие. Я уверен, что если бы вы только раз увидели Кэтрин, вы бы почувствовали интерес к ней. Не потому, что она интересный, как говорится, человек, а потому, что вы бы ее обязательно пожалели. Она так добра, так простодушна, ее так легко погубить! Дурному мужу будет легче легкого сделать ее несчастной: у нее не хватит ни ума, ни характера, чтобы взять над ним верх, а страдать она будет чрезвычайно. Я вижу, — закончил доктор с самой вкрадчивой, самой профессиональной докторской улыбкой, на какую он был способен, — вы уже заинтересовались!

— Я заинтересовалась ею, когда брат сообщил мне о своей помолвке.

— А, так он, значит, сообщил вам о своей… помолвке?

— Но он сказал, что вы ее не одобряете.

— А сказал он вам, что я _его_ не одобряю?

— Да, и об этом тоже сказал. А я ему ответила, что ничем не могу помочь, — добавила миссис Монтгомери.

— Разумеется. Но вы можете другое — вы можете подтвердить мое мнение, то есть выступить моим, так сказать, свидетелем.

И он снова завершил свою речь вкрадчивой докторской улыбкой.

Миссис Монтгомери, однако, не улыбалась ему в ответ. Было ясно, что к просьбе доктора она может отнестись лишь с величайшей серьезностью.

— Не так-то просто это сделать, — проговорила она наконец.

— Несомненно. И было бы нечестно с моей стороны не напомнить вам о тех благах, которые достанутся будущему мужу моей дочери. Наследство, которое оставила ей мать, приносит Кэтрин десять тысяч в год; вдобавок, если я одобрю ее брак, она после моей смерти будет получать еще около двадцати тысяч.

Миссис Монтгомери с большим вниманием выслушала отчет доктора о будущем баснословном богатстве его дочери; никогда прежде ей не доводилось слышать, чтобы люди с такой легкостью говорили о тысячных суммах. Она даже слегка покраснела от возбуждения и тихонько сказала:

— Ваша дочь будет настоящая богачка.

— Вот именно — то-то и беда.

— И если Морис женится на ней, он… он… — она испуганно замолчала.

— Будет распоряжаться всеми этими деньгами? Никоим образом. Он будет распоряжаться только десятью тысячами, которые Кэтрин ежегодно получает от материнского наследства. Мое же состояние, заработанное многолетним трудом, все до последнего цента будет завещано моим племянникам и племянницам.

Тут миссис Монтгомери опустила глаза и некоторое время сидела, уставясь на соломенные коврики, устилавшие пол ее гостиной.

— Вы, наверное, считаете, — улыбнулся доктор, — что с моей стороны дурно так поступать с вашим братом?

— Вовсе нет. Такое богатство и не должно доставаться людям просто так, в приданое за женой. По-моему, это было бы неправильно.

— Это было бы вполне правильно — каждый старается получить как можно больше. Но как бы ни старался ваш брат, моих денег он не получит. Если Кэтрин выйдет замуж без моего согласия, я не оставлю ей ни цента.

— Вы в этом уверены? — спросила миссис Монтгомери, подняв глаза.

— Так же уверен, как в том, что я здесь сижу!

— Даже если она станет чахнуть от любви к нему?

— Даже если она совсем зачахнет и превратится в тень, что маловероятно.

— А Морис об этом знает?

— Я с величайшим удовольствием ему об этом сообщу! — воскликнул доктор.

Миссис Монтгомери снова задумалась, а ее гость, вполне готовый к тому, что визит затянется, засомневался: глаза-то у нее честные, но, может быть, она все же подыгрывает брату? В то же время доктору было немного стыдно причинять этой женщине такие мучения, и его тронула покорность, с какою миссис Монтгомери их принимала. "Если она мошенница, — думал доктор, — она теперь должна рассердиться. Разве что она ведет совсем уж тонкую игру. Нет, маловероятно, что она способна на такие тонкости".

— Да чем же Морис вам так не нравится? — очнулась наконец миссис Монтгомери.

— В качестве приятеля или собеседника он мне нравится. По-моему, он славный малый, и я уверен, что говорить с ним — большое удовольствие. Но вот как зять он мне не нравится. Если бы от зятя требовалось только участие в семейных трапезах, я бы сказал, что лучше вашего брата никого не сыскать — сотрапезник он великолепный. Но ему придется исполнять еще и другие обязанности: ведь главное — чтобы он взял на себя заботу о моей дочери, которая на редкость плохо умеет о себе позаботиться. Вот тут-то мистер Таунзенд и не подходит. Признаюсь, у меня нет о нем никаких данных — всего лишь впечатления; но я привык доверять своим впечатлениям. Вы, конечно, имеете полное право их опровергнуть. По-моему, он человек эгоистичный и легкомысленный.

Глаза миссис Монтгомери слегка округлились, и доктору показалось, что в них вспыхнуло восхищение.

— Удивительно, как вы догадались, что он эгоист! — воскликнула она.

— По-вашему, он это умело скрывает?

— Да, очень, — сказала миссис Монтгомери. — К тому же, — поспешно добавила она, — мы все, наверное, немного эгоисты.

— Согласен; но я знавал людей, которые скрывают свой эгоизм более умело, чем ваш брат. У меня есть, знаете ли, привычка делить людей на категории, на типы, и это очень помогает. Я, может быть, и ошибаюсь насчет личных качеств вашего брата, но к какому типу он относится, я понял с первого взгляда.