Не верь, не бойся, отпусти! - Марина Крамер

Последний раз человек мелькнул на январских записях, как раз после новогодних праздников — выходило, что камеры запрограммированы, о чем Настя либо умолчала, либо не знала сама — в это время в доме уже никто не жил. И на сей раз мужчина потрошил тумбочки в спальне — в одной из которых я нашла письмо с предложением о продаже акций «Снежинки». Судя по дате, я успела раньше, и возможно, именно письмо и было целью этого человека. Вот он резким жестом закрывает тумбочку, распрямляется — во всех движениях сквозят злость и досада. Скорее всего, я права… И кстати — а уж не наш ли неуловимый Анвальт это? Ориентируется в доме, не озирается, ходит уверенно, пусть и пытается изменить походку. Но он явно тут бывал, и не раз. И — никаких зацепок…

Так ни разу не повернувшись в камеру лицом, незнакомец на пленке толкнул входную дверь и пропал. Дальше снова шли пустые записи, и больше ничего интересного не случилось. Записи обрывались на первом апреля — видимо, программа закончилась этим числом либо был сбой. Запрограммировать я, конечно, не сумею, но буду включать всякий раз, как соберусь покинуть пределы дома — вдруг что.

Закрыв стенную панель, я вышла из кабинета, чувствуя себя совсем паршиво. В доме что-то происходит, это ясно, но что? Когда нас нет, здесь находятся горничная и повар, может, расспросить их? Особенно горничную — она, в конце концов, сюда затем и приставлена, чтобы следить.

Я нашла в записной книжке клочок бумаги с Наташиным телефоном и позвонила. Женщина ответила мгновенно, как будто только и ждала моего звонка:

— Я вас слушаю, Варвара Валерьевна.

— Здравствуйте, Наташа. Скажите, вы ничего странного в доме не заметили?

— Заметила, — тут же огорошила она меня, — я вчера уходила на два часа, а когда вернулась, шторы в гостиной были иначе задвинуты — будто кто-то в окно смотрел, сместил, а потом поправлял, но передвинул дальше.

По моей спине пробежал холодок, но наблюдательность горничной как-то успокоила — вряд ли Наташа просмотрит что-то по-настоящему опасное.

— А это точно не вы сдвинули?

— Варвара Валерьевна, вы меня обижаете. Это моя работа. Я всегда точно знаю, что и как сделала, и могу увидеть несоответствие. Кроме того, на крыльце был нечеткий краевой след ботинка — знаете, как будто кто-то оступился. Думаю, кто бы это ни был, он в бахилах ходил, а на крыльце стал снимать и равновесие не удержал. Я сфотографировала, но думаю, что это бесполезно — сравнивать не с чем.

Мне захотелось сию минуту собрать свои вещи и как можно быстрее убежать из этого дома, в котором регулярно кто-то бывает. Нет ничего более ужасного, чем вот такая неизвестность — когда противник тебя видит, а ты его нет. И у него сразу возникает преимущество — твой страх. Потому что не бояться невозможно. Я все-таки не спецагент…

Похоже, переоценила я свои возможности, мне ни за что не справиться с противником, который свободно входит в дом, а у меня нет даже малейшего предположения о том, кто это. И Аннушку еще подвергаю риску, используя ее вслепую. Как быть? Может, бросить все и уехать домой — гори оно все тут синим пламенем? Но — акции… И безопасность маленькой девочки, виновной только в том, что родилась в семье Игоря Потемкина. Мне почему-то было жаль именно Алену — с ее астмой, приступами и безалаберной мамашей, не выпускающей изо рта сигарету. Анастасия, если захочет, всегда найдет себе нового покровителя, а вот девочка — кому она нужна?

Время близилось к полуночи, а Аннушки все не было, и я начала волноваться. Не очень разумно соглашаться на столь поздний визит в дом незнакомого мужчины даже после совместного ужина. Неужели она все-таки ослушается и сделает по-своему? После неудачи с красавчиком-доктором — вполне… Но тут раздался звонок в дверь, и я кубарем скатилась по лестнице — это вернулась подруга, разрумянившаяся от алкоголя, со слегка растрепанной прической и довольной улыбкой:

— Ва-а-арька, какой мужчина! — закатив глаза, пропела она, сбрасывая туфли.

— Ты где была так долго? — недовольно поинтересовалась я, усаживаясь на ступеньку лестницы и наблюдая за тем, как Аннушка снимает плащ и убирает его в огромный стенной шкаф.

— Мы в Москву ездили, в «Мясной клуб».

— И все?

— А что еще? — удивленно застыла Аннушка. — Поужинали, поговорили, немного прошлись пешком. Потом приехали в поселок, он показал мне, где живет, и я кое-как уговорила его не провожать меня — пришлось все-таки сослаться на отца. Вернее, даже на отчима — вдруг начнет по фамилии искать.

«Ух, ты, а подруга моя сообразительнее, чем хочет казаться. Даже навеселе сообразила…»

— То есть ты не голодная? — уточнила я, вставая и направляясь на кухню. — Тогда посиди со мной, чаю попей — я не ела ничего.

— А чем занималась?

— Да так… — уклончиво буркнула я, выкладывая на тарелку фаршированные сыром блинчики. — Лучше расскажи, что вообще было.

Аннушка непринужденно скинула платье прямо на пол и в кружевном белье уселась на барный табурет:

— Нальешь чайку? Мне после вина всегда пить хочется.

— Завтра лицо отечет, — заметила я, щелкая кнопкой чайника.

— Да и пусть. Воскресенье же, никуда не нужно. Короче, слушай. Он — банкир, управляет здесь филиалом банка… — Она защелкала пальцами, вспоминая название, но, разумеется, не смогла. — Неважно, короче. Живет в «Снежинке» уже четыре года, не женат, детей нет. Очень, кстати, балет любит — все уши прожужжал. Пришлось сказать, что у меня есть подруга, которая может достать билеты на хорошие места в Большом.

— Ты прекрасно знаешь, что это может только Светик, а он уехал.

— Варь, да не суть… Он же не прямо сегодня на балет захочет. А захочет — будем думать. Кстати, он владеет небольшим количеством акций этого поселка.

Я насторожилась:

— Прямо так и сказал?

— Я заговорила об инвестициях — мол, думаю, куда бы вложить некую сумму, чтобы доход приносила, а он сказал, что через некоторое время сможет помочь вложиться сюда.

Ну, вот оно! Бинго! «Через некоторое время»… Какая прекрасная оговорочка. Значит, господин Карибидис таки причастен ко всей петрушке вокруг «Снежинки», раз так уверенно обещает потенциальной любовнице вложения. И если я не обозналась и входивший в дом Карибидиса человек — мой дядя, то многое становится понятно. Кроме одного — что делать с этими знаниями.

— Это хорошо… — задумчиво протянула я, наливая Аннушке чай. — Ты не отпускай эту идею, возвращайся к ней периодически. Что еще было?

Аннушка потянула к себе сахарницу и загадочно улыбнулась:

— А еще он отлично целуется.

Я поморщилась:

— Я не имею в виду интимные подробности. Что он еще рассказывал о себе?

— Что у него семья большая — пять сестер и три брата, все живут на Кипре, и только он один мотается по миру. Россию любит, считает, что здесь множество возможностей для развития бизнеса.

«Угу, особенно если прижать к стене молодую вдову с ребенком и выдавить из нее все, что оставил покойный супруг».

— А вообще я тебе благодарна за наводку, — вдруг сказала Аннушка. — Он мне понравился.

— Да на здоровье… только смотри — не заиграйся.

— Я постараюсь не торопить события, — ухмыльнулась Вяземская. — Может, хотя бы раз в жизни сделаю все правильно.

После этой фразы я поскучнела — подруга была предсказуема и произносила ее всякий раз, знакомясь с очередным «единственным на всю жизнь». Заканчивалось все тоже до зубной боли одинаково — разрывом, слезами и проклятиями. Мысленно Аннушка уже во время второй встречи успевала выйти замуж, родить детей и, лучезарно улыбаясь, идти со спутником рука об руку до гробовой доски. К несчастью, ее мужчины этот сценарий отвергали с первой же строки, уж не знаю, как это выходило. Думаю, что и Карибидис не будет исключением.

— И на чем же вы расстались?

— Договорились, что в понедельник он захватит меня после работы, мы поужинаем и вернемся в поселок вместе, — улыбнулась Аннушка, поднося к губам чашку. — Так что ты за мной не заезжай.

— Хорошо. Просто пришли мне тогда эсэмэс, что ли… Чтобы я знала, где ты.

— Хорошо, — чуть удивившись, пообещала она.

Мы посмотрели какой-то французский фильм, валяясь на толстом персидском ковре в большом домашнем кинозале, выпили по бокалу вина — я не слишком хотела, но Аннушка, разгоряченная свиданием, никак не отлипала, пришлось согласиться. Во втором часу я поднялась и заявила, что мечтаю выспаться, а потому прошу завтра с утра меня не трогать, даже если дом начнет гореть со всех сторон. К счастью, Аннушка сказала, что на завтрашнее утро у нее нет никаких планов, и она сама не прочь отоспаться перед рабочей неделей. На этом мы и расстались.

Уже засыпая, я услышала, как вибрирует на тумбочке мобильный, и сперва не хотела смотреть, что там, но потом протянула руку и щелкнула кнопкой. Это оказалось сообщение от Кирилла с единственным словом: «Люблю». Я сонно замурлыкала что-то под нос и, сунув трубку под подушку, закрыла глаза. То, что он помнил обо мне и иногда проявлялся вот такими сообщениями, было приятно. Не признаваясь себе, я очень ревновала Кирилла. Мне казалось, что, кроме меня, у него есть еще кто-то — ведь пропадает же он на неопределенное время, хоть и всегда предъявляет потом некое подобие алиби, выглядящее абсолютно достоверно. Ну, не может быть, чтобы у такого видного и холостого мужчины не было никакой связи, я никогда в это не поверю. Даже мой Светик, казавшийся недосягаемым идеалом, почти небожителем — и тот оказался падок до простых, незатейливых удовольствий на стороне, что уж говорить о Мельникове? Но мне ни разу не удалось уличить его, ни разу он не сказал и не сделал ничего, за что я могла бы уцепиться и поймать на обмане. Даже духами от него пахло только моими… Наверное, я просто разучилась верить людям. Поддавшись нахлынувшему чувству, я вынула телефон, быстро набрала: «Я скучаю по нашим встречам» и тут же нажала кнопку «Отправить», пока не успела передумать и стереть сообщение. Вот так — без «люблю» вполне можно обойтись, особенно если этого самого «люблю» не чувствуешь, а сказать что-то имеешь потребность. Мельников отозвался тут же вопросом: «Ты почему не спишь?» Я послала в ответ смайлик в черных очках и получила ответ: «Хочу услышать твой голос». Почему-то сладко заныло внутри, затрепыхалось сердце, задрожали пальцы. Захотелось немедленно оказаться в его руках — и, разумеется, совершенно прошел сон. Я кусала костяшку пальца и мучилась, глядя на медленно гаснущий дисплей телефона — позвонить или просто прыгнуть в машину и поехать в Москву? Вот так, сию минуту, поддавшись чувству? Гнать во всю мочь и через час обнять его, прижаться, провести вместе остаток ночи и все воскресенье… Но тут в голове как-то вовремя мелькнула картинка — незнакомец в капюшоне обстоятельно и по-хозяйски обходит дом, и мне снова стало страшно. Совсем сдурела, идиотка, — ночью одна на пустую трассу! В «Смарте», который четверо мужиков покрупнее могут на руках унести вместе со мной туда, куда захотят! Это же надо…