Потанцуй со мной - Луанн Райс

— Значит, ты думаешь, обычные яблоки из магазина подойдут?

— Думаю, да.

— Тогда ладно, — сказала Джейн, — давай попробуем.

Родители Хлоэ ссорились. Стояла субботняя ночь. Они заперлись в своей спальне. Они не понимают, что она все равно все слышит? Дело даже не в словах, а в их интонациях. Она знала, что чаще всего причин для ссоры бывает две: деньги и она сама.

Ей наконец-то назначили наказание. Его придумывали несколько дней, но в итоге отец сообщил ей: за увольнение от Эйса Фонтэйна ей запрещено ходить в кино с друзьями в ближайшие два уикенда.

Хлоэ было интересно, на что была похожа их жизнь до ее появления. Были ли они счастливее? Она брела по их опрятному дому. Ее носки скользили по гладкому деревянному полу. Она остановилась в гостиной. Диван и стулья застелены покрывалами в цветочек. Столик сиял. Вязаный ковер поражал белизной. Они запрещали приводить в дом животных — ведь шерсть нарушала стерильную чистоту дома. Хлоэ не разрешали садиться на мягкую мебель в гостиной, зато она могла сидеть на стульях в кабинете, где они были покрыты голубой хлопковой тканью.

На книжных полках стояло мало книг, зато много журналов, посвященных декору и садоводству, коллекция молочных стаканов, принадлежащая ее матери, несколько фотографий в рамках. Хлоэ взяла одну — ее родители в день свадьбы.

Лицо отца выглядело таким открытым, как будто он ни о чем не заботился. Глаза матери сияли счастьем, она так прелестно улыбалась. Какими довольными они выглядели вместе и какими похожими. С их светлыми рыжеватыми волосами и карими глазами, они казались родственниками. Они поженились, когда им исполнилось по двадцать пять. К тридцати семи годам они потеряли всякую надежду обрести собственного ребенка. В тридцать восемь они удочерили Хлоэ.

Она пришла к ним со своим именем.

Это было частью сделки, условием удочерения. Ее настоящая мать держала ее на руках, смотрела в ее голубые глаза и дала ей имя — Хлоэ. Хотя ее родители предпочли бы «Эмили», они согласились выполнить желание ее биологической матери. Они так сильно хотели удочерить ее.

Но хотели ли они этого на самом деле? Согласились бы они, если б знали, как она изменит их жизни? В эту светловолосую кареглазую семью пришла Хлоэ, «демоническое отродье». Черные волосы, холодные голубые глаза, скорее кошка, чем девочка, взбалмошная и упрямая.

Хлоэ прошла к окну и открыла его. Сегодня ночью в саду танцевали кошки. Она видела, как они играют в лунном свете, бегают по двору. Каждый день рождались новые маленькие котята. Некоторые из них плакали вдалеке, как будто потеряли дорогу домой, и звали своих родителей.

Хлоэ слышала, как отец повышает голос. Она уловила слова «счета», «деньги» и «этот чертов сад». Хлоэ задрожала от прохладного ветра, дующего из окна, и от осознания того, что отец говорит о дяде Дилане, желая, чтобы тот согласился продать хотя бы часть земли.

Зазвонил телефон. Хлоэ подняла трубку.

— Алло?

— Это я, — сказала Мона, — тебе можно разговаривать по телефону?

— Да. Это «киношное наказание». Никаких фильмов до следующей недели.

— Ну все не так плохо. Что ты делаешь?

— Слушаю, как они ссорятся.

— Из-за чего?

— Деньги, — пробурчала Хлоэ. Ей не хотелось рассказывать всю историю, об отце, о дяде Дилане, о смерти Изабелл и саде и о том, насколько счастливее были ее родители до ее удочерения. Но, к счастью, Мона была ее подругой с самого детства, так что она знала основную предысторию. Она бывала у нее и чувствовала напряжение. Она знала, что у Хлоэ начинает болеть живот от этих стычек, которые ничем не заканчиваются.

— Ты знаешь, это ведь нечестно, — сказала Мона.

— Что именно?

— Ну, если бы ты родилась в этом хаосе, это было бы одно. Но ты приглашена на эту безумную вечеринку, это другое дело.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что они удочерили тебя. Если бы ты была их плотью и кровью, это одно — у тебя бы не было выхода. Но ты, в каком-то плане, их гость, так что они не имеют права устраивать беспорядок. Они пригласили тебя. Ты могла попасть во множество других семей. Так что не могли бы они быть немного внимательнее к твоим эмоциям? Тебе так тяжело приходится, когда они ссорятся за закрытыми дверьми.

Желудок Хлоэ скрутило, но она знала, что Мона только повторяет то, о чем сама Хлоэ не раз говорила. Она знала, что Мона так же относится к Рианне. В каком-то смысле приемные родители и мачеха — это довольно похоже.

— Особенно, когда они спорят обо мне, — согласилась она. — Отец стыдится того, что меня уволили из мясной лавки, он же знаком с Эйсом Фонтэйном.

— Плохая девочка, — усмехнулась Мона.

— Их настоящая дочь никогда бы так не поступила.

— Никогда.

— Она была бы такая же идеальная, как они. Она бы содержала комнату в идеальной чистоте. Она бы ела мясо со всей семьей. Она бы точно никогда не кормила кошек в саду.

— Нет, нет, нет.

— А если бы и кормила, то она бы не проверяла, чтобы их еда не содержала мяса и молока.

— О, кошки — вегетарианцы?

— Я над этим работаю, — сказала Хлоэ. — Их еда такая дорогая. Это будет зависеть от того, сколько дядя Дилан заплатит нам за работу в палатке.

— Ооо, дядя Дилан. — Голос Моны звучал мечтательно.

— Хватит, — попросила Хлоэ. — Он же в трауре. И он старый.

— Ему просто нужен кто-то, кто мог бы помочь ему научиться заново влюбляться. Я могу быть этим человеком. Я нужна ему…

— Ему сорок восемь. Он старше твоего отца.

— Но моложе твоего. Как получается, что твой отец так сильно мечтает о продаже сада, а твой дядя — его младший брат — делает все по-своему и продолжает работать с землей?

— Это потому, что дедушка хотел, чтобы сад жил и цвел, — сказала Хлоэ, — хотел так сильно, что он специально отметил в завещании, что любой из сыновей имеет полное право распоряжаться садом, пока он занимается им и поддерживает его в порядке.

— Он любил землю больше, чем своих детей?

Хлоэ держала трубку и слушала, как ветер качает ветки за окном. Лунный свет падал на яблоневые цветы, наполняя кроны белым светом. Сад выглядел волшебным — если бы она только могла раствориться в нем и быть вечно счастливой. Сегодня в саду не было никаких мотоциклов.

— Я так не думаю, — сказала она. — Я полагаю, он считал, что земля удержит всех вместе.

— Вот почему родители уходят, — сказала Мона, — из-за идеи о чем-то, что удержит семью вместе. Дети, семейная собственность…

— Думаешь, это срабатывает? — Хлоэ услышала, что голоса наверху стали еще громче.

— Спроси наших настоящих матерей, — ответила Мона.

Хлоэ смотрела на тонкие белые деревья. Она кивнула и ничего не сказала. В этом не было необходимости. В тишине она услышала, как Мона тоненько, тихонько всхлипнула.

Глава 10

Воскресным утром Хлоэ ушла из дома так рано, что Шерон даже не успела приготовить ей нормальную еду. Хотя Хлоэ не ела ни бекон, ни яйца — традиционный воскресный завтрак, но Шерон, когда ей предоставлялась такая возможность, старалась испечь дочери блинчики или английский пудинг.

И вот теперь женщина металась по кухне, сооружая завтрак для Эли. Она потерла сыр, нарезала помидоры, приготовила немного бекона. Порезав его на тонкие кусочки, она положила их обжариваться на сковородке. Затем стала накрывать на стол: свежая, хрустящая скатерть и подходящие к ней салфетки, терракотовые тарелки и коричневые глиняные кружки.

Когда бекон подрумянился, она заварила кофе. Она слышала шаги Эли на лестнице, его тяжелую походку. Ее сердце забилось быстрее. Вчера перед сном они поссорились. Эмоции вызывали у Шерон подъем температуры, ей было слишком жарко, душно. Ее спина застыла, шея не двигалась, она молча стояла возле плиты. Муж тихо вошел в комнату, подошел к ней сзади, поцеловал в шею.

— Прости, — сказал он.

Шерон кивнула. Слова застряли где-то в горле. Хотелось плакать. У них было так много всего, почему они не могли сделать друг друга счастливыми? Казалось, что супруги существовали лишь в границах чековой книжки, их дочь-подросток смущала их, они больше не обнимали друг друга так, как когда-то давно.

— Ты меня тоже, — попросила Шерон.

Он сел на свое место во главе стола. Утром женщина выходила на крыльцо за газетой и теперь положила ее на скамью. Он потянулся за ней.

— Где Хлоэ? — спросил муж.

— Работает. — Она взглянула на него, приподняв брови.

— Эта чертова палатка. Я что, уже слишком стар и не могу выбить всю эту чушь из моего брата-младенца? — Эли покачал головой. Но Шерон почувствовала облегчение. Когда они объединялись против Дилана, это делало их сильнее.

— Я знаю, знаю. Он думает, что оказывает нам услугу, давая ей работу. Но палатка — боже, помилуй! Она уже мозолит мне глаза!