Ричард Длинные Руки – лорд-протектор - Гай Орловский

– Любое право на чем-то основано, – возразила она. – Нет, дорогой виконт, я понимаю только то право… и принимаю!.. при котором люди будут жить лучше.

Он буркнул, все так же глядя вниз:

– Люди? Это вон те, которые носят доски?

– И они, – ответила Лоралея с жаром. – Как вы не видите? Если эти люди станут богатыми, то и мы все станем богатыми!

Он покачал головой.

– Не понимаю вас, леди Лоралея. Как можно интересы этого мелкого люда ставить выше интересов могущественных лордов?

Она покачала головой, глаза ее заблестели ярче, и виконт Карлейль не отрывал от них зачарованного взгляда.

– Нет, – ответила она убеждающе, – нет противопоставления! Эти же люди кому-то да принадлежат, на чьих-то землях живут! И чем они богаче, тем больше платят налога…

Он хмыкал, пожимал плечами, не соглашался, а я отступил, вконец ошарашенный. Из личины вышел только в коридоре, ввалился в свои покои, срывая пропотевшую одежду, заорал, чтобы приготовили ванну. Служанки торопливо наполнили горячей водой бадью. Я поскорее забрался и с наслаждением сдирал когтями липкую грязь, а девушки, хихикая и делая вид, что стесняются, скоблили меня тряпочками из грубой ткани.

Когда я, чистый и чуть посвежевший, заглянул в соседние покои, Лоралея уже швыряла там игрушки в разные концы комнаты, а Бобик старался перехватить их в воздухе.

– Поужинаем вместе? – предложил я деловито. – А то у меня такой аппетит разыгрался… Коня бы съел!

– С удовольствием, – ответила она радостно. – Бобика берем?

Я заколебался, Бобик опустил зад на пол и смотрел на меня в требовательном ожидании.

– Только не давать ему ничего со стола, – ответил я наконец. – И не бросать под стол. А если бросать, то придется заказывать на десятерых. Я не знаю, куда в него столько влезает, но жрать может безостановочно.

Она счастливо улыбнулась.

– Бобик, ты приглашен!

Стол с массивным подсвечником в самом центре, три толстые свечи дают яркий оранжевый свет, настоящий яркий и праздничный, не люблю так называемые интимные полумраки.

Сверху огнем солнечного спектра заливает стол и почти всю комнату огромная люстра на сто свечей. Лоралея щебечет, щечки счастливо разрумянились, глаза блестят, веселая и довольная. Я все перебирал ее разговор с виконтом Карлейлем, странно как-то, что с виду безумно красивая, а значит, в такой же мере и безумно пустоголовая женщина так точно и правильно понимает плюсы и выгоды объединения Армландии, а не понимает такой неглупый с виду виконт Карлейль.

– Вам нравится это мясо? – спросила она живо.

– Очень, – ответил я искренне.

– Я сама его готовила, – похвасталась она.

Я раскрыл рот.

– Вы? Благородная дама?

Она удивилась:

– А почему нет?

– Но… гм… кухонная работа… грязная работа…

– Любую работу, – возразила она, – грязной или чистой делает сам человек. Во-первых, мне нравится готовить. Во-вторых, сама вижу, как работает челядь, чем занимается управитель… Кстати, вам тоже придется заниматься кухней! Только государственной. Самое главное при всяком государственном устройстве – поставить дела так, чтобы всякие управители, мелкие и крупные, не могли наживаться.

– Гм… – произнес я.

Она удивилась:

– Вы против? Сэр Ричард, иначе это разрушит страну! Управителями ставят обычно смышленых людей из народа, так как лорды ею брезгают, но когда эти управители становятся богаче и могущественнее лордов, то возмущены и лорды, и народ!

– Только соседи радуются, – сказал я.

– И злорадствуют, – добавила она.

– Гм… – повторил я. – Проблемы коррупции государственного аппарата… я еще над этим не думал… Эта зараза еще впереди…

Семирамида, мелькнула мысль, будучи женщиной, снаряжала походы, вооружала войска, строила Вавилон, покоряла эфиопов и арабов, переплывала Красное море, а Сарданапал, родившись мужчиной, ткал порфиру, восседая дома среди наложниц; а по смерти ему поставили каменный памятник, который изображал его пляшущим на варварский лад и прищелкивающим пальцами у себя над головой, с такой надписью: «Ешь, пей, служи Афродите: все остальное ничто». Лоралея не снаряжает походы, но знает о государственном устройстве больше, чем мои преданные военачальники.

– Вы решите эти трудности, – произнесла она убежденно. – Возьмите этот соус. Не я готовила, но проверила – очень вкусно.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Да, приятный запах и обворожительный вкус. Насчет коррупции… займемся, займемся.

Она сказала убежденно:

– Прежде всего нужно издать, и как можно скорее, хорошие законы! Где правит тиран, там не просто дурное государство, там вообще нет государства!

– Гм, – сказал я и поперхнулся куском в горле, – я… плохой тиран?

Она возразила лучезарно:

– Мой лорд, вы еще не тиран! Но помните, ни одну из трехсот статуй Деметрия Фалерского не успела съесть ни ржавчина, ни грязь, все были разбиты еще при его жизни. А начинал он тоже как освободитель и объединитель вечно сражающихся между собой греческих рэксов. Увы, в делах государственных ничто жестокое не бывает полезным.

– Это что же, – пробормотал я озадаченно, – обо мне уже такая слава? Гм… впрочем, я объединял Армландию, как Бисмарк Германию, железом и кровью… Но я обошелся и кровью меньшей, и провернул все быстрее… теперь мне что же, улыбаться, кланяться и разбрасывать дары панэму и цирцензесу?

– Законы, – повторила она, – только законы! Будут законы – будет государство. Даже у разбойников есть свои законы.

– А у Армландии еще нет, – согласился я.

Она сказала утешающе:

– Потому что не было и самой Армландии… как единого целого.

– Спасибо на добром слове, леди Лоралея.

– Распри среди лордов, – произнесла она грустно, – приходится расхлебывать даже не вам, сэр Ричард, а всей Армландии. Потому нужны законы, и только законы… Прочные, нерушимые, обязательные для всех. Основанные на обычае, а не на силе оружия. В Спарте полководец, достигший своей цели благодаря хитрости и убедительным речам, приносил в жертву быка, а победивший в открытом бою – петуха. Если даже спартанцы полагали слово и разум более достойными средствами действия, нежели сила и отвага, то надо ли нам уповать на оружие?..

«Нам», отметил мой мозг автоматически, но в душе шевельнулось теплое: эта женщина так искренне и горячо приняла мои проблемы, будто они и ее личные.

– Эх, – сказал я, – если бы мои военачальники вот тоже так же…

– Мужчины любят воевать, – произнесла она грустно, – и очень боятся, как бы никто не подумал, что они трусят.

Я сказал невольно:

– Но ведь трусость… гм… всегда и везде была… ну, не совсем достоинством.