«Если», 1994 № 11-12 - Роберт Блох

Движение начинало приобретать характер массового помешательства. Все чаще можно было видеть людей, поодиночке или небольшими группами ползающих по земле, как жуки. Появляться на улицах со стеклотарой стало небезопасно. Нет, никто никого не бил, однако стоило какой-нибудь компании собраться выпить и закусить, как неизменно возле нее останавливался «стекольщик», садился на землю и не спускал с них глаз, чем, несомненно, лишал алчущих изрядной доли удовольствия. Дождавшись, пока компания освободит тару, он аккуратно складывал ее в свой мешок, разворачивался и молча уходил, никак не реагируя на насмешки. При попытках прогнать или побить его самозваный борец за чистоту быстро исчезал, но минут через десять возвращался, и не один. Постепенно всякие распития на улицах прекратились.

Целыми группами барражировали «стекольщики» у пивных баров, ларьков и казино. Вначале совсем неприметные, они постепенно внушили к себе уважение. Понятно, что вскоре ими заинтересовалась милиция. Но арестовывать их оказалось совершенно не за что: ни разборок, ни митингов «стекольщики» не устраивали; у них не было штаба и какой-либо политической организации. Их идеологические пристрастия оставались невыясненными. Они, казалось, вообще ничем не интересовались, кроме свой фобии; постоянно и неотступно следовали за всяким, кто нес стекло, и не отставали до тех пор, пока оно не перекочевывало в их мешки.

Люди в городе начали избегать стекла. В магазинах портились бутылочные молоко и кефир, в то время как те же продукты в бумажных пакетиках мгновенно исчезали с прилавков. В заводских столовых рабочие выстраивались в длинные очереди за компотом в пластиковых стаканчиках, но никто не желал пить чай из стеклянных стаканов. Во всех офисах с глаз подальше убирались хрустальные вазы, а на смену им ставились порою безвкусные, но ни у кого не вызывающие протеста изделия из пластмассы и дерева. А на городских свалках росли груды стекла.

Странная, безмолвная война велась почти повсеместно. «Стекольщиков» совершенно не волновали стекла в домах и автомобилях. Напротив, к ним относились бережно, и если такое стекло все-таки разбивалось, то осколки аккуратно вынимались и складывались в мешок, а само стекло как можно скорей заменялось новым. Но все же с каждым днем в городе появлялось все больше пустых оконных рам, забитых фанерой или просто заткнутых мешками с тряпьем.

Стекольные фабрики агонизировали. Никто не бастовал, нет — на их продукцию просто не было спроса, и рабочие уходили. Люди были готовы на все, лишь бы не иметь дела ни с чем стеклянным. Психиатры, исследовавшие новую фобию, непонятным образом сами оказывались пораженными ею и пополняли ряды «стекольщиков».

Ненависть к стеклу начинала приобретать признаки пандемии.

Мало-помалу на Земле прекратились всякие международные конфликты. Заседания в штаб-квартире ООН посвящались теперь почти полностью решению одного вопроса: как избавиться от стекла? На обсуждение других проблем просто не оставалось времени.

Пять ведущих научных институтов мира независимо друг от друга начали поиск материала, который мог бы заменить стекло. Громадные средства, прежде без следа поглощаемые ВПК, инвестировались в поиск материала-заменителя и утилизацию громадных завалов стеклянного боя, образовавших к тому времени внушительные крепостные стены, в несколько рядов опоясывавшие индустриальные центры. Через несколько лет заменитель был найден. Прозрачнее любого стекла, он не мутнел со временем: солнечные лучи мягко преломлялись в нем, не вызывая неприятных ощущений. Если его разбивали, он тут же превращался в пыль.

Наступил период великих социальных преобразований. В необычайно короткие сроки стекло было полностью изъято из обращения. Начал меняться и облик планеты — города становились чище и тише, одна за другой исчезали свалки стекла и вместе с ними исчезало выражение отчаяния, застывшее на лицах людей.

В один из теплых весенних дней Андрея, привычно сидящего в старом кресле в полубессознательном состоянии, неудержимо потянуло в сон. Вяло сопротивляясь, он встал и налил себе еще одну — седьмую по счету с утра кружку черного кофе. Донес ее до стола, вновь уселся — и спустя минуту, так и не выпив ни одного глотка, заснул. День перешел в вечер, вечер в ночь, и наконец наступило утро, а Андрей все спал в той же позе. Спал крепко и без единого сновидения.

…Вселенная дышала вечностью и чистотой. Как всегда, мягко сияли отраженным светом планеты, сверкали звезды, и только в спектре Земли наблюдались еще отдельные затемнения.

Галактический дворник вздохнул и принялся за консервные банки.

Владимир Батаев,

кандидат медицинских наук

МАСКИ ТВОЕГО СТРАХА

Можно поаплодировать автору рассказа за оригинальность идеи. Правда, немного грустно, что подобное фантастическое решение проблемы родилось именно на нашей загаженной почве.

Видимо, автор уже отчаялся ждать малейшего движения души и тела от тружеников совка и метлы.

Но редакция «Если» более лояльно относится к человечеству, полагая, что с мусором оно все-таки справится без вмешательства галактических сил.

Тем более, что их методы наведения мании», или, выражаясь языком медицины, «индуцированного бреда», прямо скажем, не очень гуманны.

Ведь излечение маний и фобий остается острейшей проблемой современной психиатрии и шире — социального здоровья общества.

Молодой журналист добирается до работы с многочисленными пересадками на автобусах, троллейбусах и трамваях, более часа петляя около редакции, в то время как на метро мог бы доехать за 15 минут. Но он панически боится метро.

Это случилось два года назад, когда однажды в вагоне остановившегося в тоннеле поезда у него внезапно возникло сильное сердцебиение, и его обуял жуткий, ни с чем не сравнимый страх: он умирает! Сердце стучало в ушах прощальным гулом, как удары комьев земли о крышку гроба, руки сводило, они похолодели и покрылись липким потом, почва уходила из-под ног. Весь внешний мир как бы отодвинулся и стал нереальным, а человек — абсолютно одиноким, чуждым всему, оторванным от пуповины хранящего его родного и теплого чрева. Боже праведный, он сходит с ума! Он теряет свою самостоятельность, он боится потерять самообладание, закричать и забиться о дверь в беспорядочных бросках, как бабочка об окно, не видящая стекла перед потерянным ею эдемом.

Картина Э. Мунка «Страх» в какой-то степени передает ужас подобного переживания; вообще же для человека, испытавшего его, оно трудно поддается описанию.