«Если», 1994 № 11-12 - Роберт Блох

Но ведь места в космосе предостаточно, а парус можно сделать огромным.

Сейчас в Париже уже действует международная организация под названием «Европейский солнечный полет». Недавно она объявила конкурс на лучшую конструкцию космической «яхты». Среди коллективов, чьи проекты признаны вполне серьезными, заслуживает внимания английская компания «Кембридж Консалтантс Лтд». Ее инженеры предложили построить парус площадью 60 тысяч кв. м. Согласно их подсчетам, постоянно действующее световое давление, при всей своей слабости, будет постепенно разгонять космическую «ладью» с ускорением в один миллиметр в секунду. Не пройдет и 300 суток, как их корабль причалит к лунной гавани. Непростой задаче доставки с Земли в космос столь громоздкого, хотя и нетяжелого груза британские специалисты нашли своеобразное решение. Они предложили использовать для этого японское искусство оригами — метод складывания бумажных листов таким образом, чтобы получались эпичные экзотические фигуры, примеру, полотнище размером в десяток футбольных полей можно будет в сложенном виде вместить в цилиндрический контейнер, диаметром и высотой всего четыре метра. На 1995 г. намечен старт первых в истории парусных гонок к Луне.

Татьяна Королева

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ВОЙНЫ

Деревья исчезали одно за другим. Бесшумно и оттого еще более страшно в упавшей на лес мертвой тишине огромные стволы проваливались под землю, которая источала дымы; почва обугливалась на глазах, и по этой снедаемой внутренним жаром земле он бежал и бежал, цепенея от ужаса, и никак не мог убежать — до тех пор, пока в холодном поту не просыпался от собственного крика.

Кошмар начинался всегда одинаково: Андрей видел себя мальчишкой лет пяти, который сбежал из дому и теперь стоял довольный на опушке леса. Лето было в разгаре, солнечные зайчики яркими золотыми сполохами метались среди буйной зелени. Взгляд мальчика привлекал лежащий на траве осколок стекла на него падал луч солнца и, преломившись, уходил в землю. А спустя какое-то мгновение вокруг начинали проваливаться деревья. Земля стонала, испоганенная огромными дырами; из них вырывались исполинские столбы дыма, и вот уже почва под ногами горела и покрывалась язвами, а ребенок бежал, глотая пересохшими губами горький воздух. Жгучее солнце злым демоном пылало в небесах, дым застилал горизонт… Крик рвался изнутри, но кричать Андрей не мог, ибо по странной логике понимал, что остался один на Земле; и все это продолжалось до бесконечности, потому что даже проснувшись, он либо трясся остаток ночи от страха, либо, если все-таки засыпал, все начиналось снова.

Он кинулся к водке как к спасению. Однако алкоголь, похоже, потерял былую власть над ним: Андрей почти не пьянел, и лишь после изрядной дозы как-то сразу глухо проваливался в забытье, из которого выныривал в тот же кошмар. По настоянию жены посетил психиатра, но тот ничем не сумел помочь. Транквилизаторы на несколько часов убивали тревогу, рождая надежду на избавление, но только до следующей ночи.

Жизнь в промежутках между кошмарами не несла в себе ничего, кроме мучений. Оставались, правда, еще наркотики, однако, раз попробовав, Андрей чуть не сошел с ума, так как подстегнутое опиумом подсознание придало его сну такую убийственную яркость и развернуло знакомый сюжет в цепь столь отвратительных подробностей, что, очнувшись, Андрей навсегда потерял вкус к подобным вещам.

Мало-помалу он перепробовал все. Единственным результатом этих экспериментов стал разрыв с женой, и теперь, осунувшийся и похудевший, с красными, слезящимися от бессонницы глазами, он жил один в своей старой квартире, стараясь по возможности ничего не трогать.

На работе его пока еще терпели (тем более что зарплату все равно не выплачивали вот уже четыре месяца), но после ухода жены Андрей окончательно опустился, и жизнь его стала напоминать существование марионетки, не известно зачем и как обретающейся на Земле.

Как-то раз, возвращаясь домой, по обыкновению погруженный в мрачные фантазии, он поскользнулся, упал и поранил руку. Рассмотрев порез и обнаружив в нем маленький осколок стекла, Андрей выругался — да так и замер с открытым ртом. Постепенно его взгляд обрел осмысленное выражение; он закрыл рот, зажимая рукой порез, и внимательно изучил осколок.

Дома Андрей залез в шкаф и с удовлетворением обнаружил потрепанный, но крепкий еще мешок, в котором жена хранила когда-то клубки шерсти.

Вечером того же дня из подъезда выскользнула странная фигура. Она воровато огляделась по сторонам и скрылась в соседнем дворе. Часа через два она вернулась, сгибаясь под тяжестью ноши.

На следующий день Андрей повторил свою вылазку, а вскоре это вошло в привычку. Он вряд ли смог бы объяснить даже самому себе, почему поступает так, и все же день за днем с каким-то маниакальным упорством покидал свой дом, прихватив с собой мешок, и через несколько часов возвращался с тяжелой ношей, которая затем незамедлительно перекочевывала на помойку.

Объяснялось все просто — Андрей собирал битое стекло. Вскоре его начали узнавать соседи. Лихорадочным блеском в глазах и суетливостью движений этот добровольный дворник сильно смахивал на сумасшедшего, но был безобиден, и люди его не боялись, а дети даже забавы ради помогали подбирать осколки. Стекло блестело на мостовой, нагло щерилось из выбоин асфальта, россыпью сверкало на задворках популярного в районе магазина, хрустело на детской площадке.

Андрей истово боролся с ним. Довольно скоро двор возле его дома был очищен, и как-то раз Андрей решился уйти подальше. В ту ночь у него появился друг. Друг оказался глухонемым и объяснялся при помощи знаков, однако вскоре Андрей научился понимать его, и вместе они существенно расширили сферу деятельности. Почти сразу же партнеры натолкнулись на «коллег» — пожилую пару, катившую битое стекло в потрепанной детской коляске. Старик рассказал Андрею, что полгода назад у них чуть было не погиб семилетний внук. Причиной страданий ребенка был кусочек стекла, по нелепой случайности вонзившийся мальчику в вену. С тех пор супруги видеть не могли ничего стеклянного.

Вскоре ряды добровольных борцов со стеклом снова пополнились. Теперь их было уже семеро; к ним привыкли и за глаза называли «стекольщиками».

Движение начинало приобретать характер массового помешательства. Все чаще можно было видеть людей, поодиночке или небольшими группами ползающих по земле, как жуки. Появляться на улицах со стеклотарой стало небезопасно. Нет, никто никого не бил, однако стоило какой-нибудь компании собраться выпить и закусить, как неизменно возле нее останавливался «стекольщик», садился на землю и не спускал с них глаз, чем, несомненно, лишал алчущих изрядной доли удовольствия. Дождавшись, пока компания освободит тару, он аккуратно складывал ее в свой мешок, разворачивался и молча уходил, никак не реагируя на насмешки. При попытках прогнать или побить его самозваный борец за чистоту быстро исчезал, но минут через десять возвращался, и не один. Постепенно всякие распития на улицах прекратились.