Комитет Тициана - Йен Пирс

— Да-да, это самое интересное, — подхватил Боттандо, когда рассказ англичанина прервался. — Я вижу, прорыв не слишком большой. Хорошо, расскажите мне тогда о комитете. Что это за люди? Кто-нибудь обращал на них внимание? Вы в самом деле считаете, что он заслуживает такой шумихи и стольких эмоций?

— Конечно, — удивленно ответил Аргайл. — Это высокопрестижный проект. Вам прекрасно известно, что большинство полотен считаются принадлежащими Рафаэлю, Тициану или Рембрандту только потому, что так заключили эксперты. Лишь очень небольшое число картин обладает документальным подтверждением авторства. Таким образом, если какая-нибудь уважаемая компания заявляет то-то и то-то, это принимается серьезно. Особенно если у этой компании имеется официальное одобрение государства и достаточно денег, чтобы подтвердить тщательность своих изысканий. Знаете, как бывает легко повлиять на людей. Музеи меняют бирки — радуясь, если статус полотна повышается, и скрипя зубами и с пеной у рта, если приходится смириться с его понижением. В наши дни самое модное слово в Америке — деатрибуция.

Боттандо поморщился. Он был сторонником чистоты языка даже других народов.

— И естественно, — продолжал Аргайл, — мнение этих людей в значительной мере может повлиять на стоимость полотна, если его выставляют на продажу.

— Таким образом, — подхватил Боттандо, — если картина, как вы выражаетесь, подверглась деатрибуции, ее гордый владелец, узнав об этом, вправе испытать недовольство. Он способен даже очень сильно разозлиться. — Генерал упорно искал простой, прямолинейный мотив.

— Вероятно, — нехотя согласилась Флавия, переживая, что сама не подумала о том же. — Надо было бы встретиться с владельцем полотна, которое изучал Коллман. Хотя следуя этой схеме, мы бы обнаружили именно его с ножом в спине. Ведь это Коллман признал картину фальшивкой.

— Поживем — увидим, — подытожил Боттандо. — Время бежит, мне пора нанести визит маркизе. В конце концов, я приехал в Венецию ради нее.

ГЛАВА 8

Хотя маркиза ди Мулино определенно происходила из семьи, которая из последних сил цеплялась за респектабельность с тех самых времен, когда в конце восемнадцатого века Наполеон завоевал и уничтожил Венецианскую республику, она все еще сохранила некоторый уровень жизни.

Пусть старое палаццо было потрепано не меньше своей хозяйки, оно все еще оценивалось в значительную сумму. Большинство семейных полотен рассеялось по миру, но наметанный глаз Боттандо отметил, что и оставшиеся были вполне приличного качества. В холле маленький Тинторетто в окружении семейных портретов, а у основания лестницы пара рисунков скорее всего Ватто. Интересное расположение, подумал он. И конечно, традиционные гобелены, статуэтки и тяжелая венецианская мебель шестнадцатого века. Все требует реставрации, но безусловно подлинное.

Маркиза приняла его в постели. Отжившая манера, однако извинительная, если учесть возраст хозяйки и тот факт, что она редко покидала этаж, где находилась ее спальня. Кровать была поистине гигантских размеров — поместилась бы вся семья и еще осталось бы свободное место. А обитала в ней всего лишь хрупкая женщина. Подпираемая полудюжиной расшитых подушек, она казалась забытой маленькой куклой. Лицо старухи некогда было красивым: не просто симпатичным или привлекательным, а обворожительным. Этого не скрывали даже присущие возрасту признаки дряхлости.

И еще — она производила впечатление человека, привыкшего к тому, что ему поклоняются и повинуются. При виде Боттандо маркиза махнула рукой на стул — настолько же маленький для его внушительной массы, насколько была велика кровать для нее самой. А когда он сел, внимательно оглядела с головы до пят. Ни тебе здравствуйте, ни благодарности за то, что он к ней явился. Ничего подобного. Наоборот, это для него честь, что ему позволили предстать перед ней, и нечего об этом забывать.

Когда маркиза заговорила, обнаружилось, что ее дряхлость — одна лишь видимость. Как бы она ни была стара, ее ум работал как нужно, а взгляд на мир не потерял остроту.

— Приехали искать мои маленькие картиночки? Из самого Рима? Целый генерал? Господи, как стала заботиться о нас полиция! — воскликнула она, после того, как Боттандо представился.

— Стараемся, — осторожно отозвался тот.

— Чепуха! — фыркнула старуха. — Признавайтесь, что вам от меня надо?

Боттандо возмущенно затряс головой, при этом удивляясь, как быстро она сумела прочитать его мысли.

— Ничего! Только отыскать ваши полотна. Видите ли, это моя специальность.

Она посмотрела на него с хитрецой, давая понять, что не верит ни единому слову, только не обращает внимания. И твердо произнесла:

— В таком случае вы напрасно теряете время. Если это все, за чем вы явились, возвращайтесь обратно в Рим.

— Поверьте, мы разбираемся в подобных делах, — авторитетно заявил Боттандо. — И часто обнаруживаем картины, когда их выставляют на продажу.

— Чушь! — не отступала старуха. — Поезжайте домой.

Боттандо неловко поерзал на стуле, сознавая, как много его плоти свешивается за края миниатюрного сиденья, и прикидывая, насколько долго оно способно держать его вес. В конце концов он решил не испытывать судьбу — встал, подошел к окну и сцепил за спиной руки.

— Перестаньте мотаться у меня перед глазами, — едко потребовала маркиза. — Если вы не в меру толсты для этого стула, идите и садитесь сюда. — Она хлопнула ладонью по краю кровати.

За последние сорок лет Боттандо довольно сильно сроднился с военной дисциплиной и не мог не повиноваться, прекрасно понимая, что допрос идет не совсем по заведенному порядку.

— Вот так, отлично. — Она ободряюще улыбнулась и похлопала его по руке, словно перед ней был маленький мальчик, которому впервые в жизни удалось высморкаться. — Полагаю, вы хотите задать мне кучу дурацких вопросов? Начинайте — у вас пять минут. Потом я хочу уснуть. Мне требуется абсолютный покой.

— Но почему же, — Боттандо начинала тревожить невозможность вставить в разговор хоть единое слово, — почему вы считаете, что мы не способны найти паши картины?

— Потому что вы все идиоты, — доверительно сообщила она. — Все полицейские — идиоты. Это не ваша вина, но так оно и есть. Только дураки идут в полицейские.

Боттандо и сам частенько высказывал схожую точку зрения. Но он не испытал особой радости от того, что в категорию дураков зачислили его самого. Особенно человек, на чью помощь он рассчитывал.

— Скажите, — отважно продолжал он, — что вас натолкнуло на мысль, что картины похитил англичанин Аргайл.

— Аргайл? — рассмеялась маркиза. — Да он не сумел бы украсть и пакетика леденцов из лавки — не то, что картины. Даже не смог их купить!

— Однако мы располагаем заявлением…

— Разумеется, от синьоры Пианты. Такая же идиотка. Слегка не все дома. — Она заговорщически покосилась на генерала и понизила голос: — Ей всюду чудятся воры, убийцы и насильники. Завела в своей комнате телевизор. А я ни разу не смотрела. Скажите, у вас есть телевизор?

Боттандо собирался было признаться, что да, у него есть телевизор, хотя из-за загруженности по службе он редко его смотрит. Но вовремя себя оборвал и строго нахмурился.

— Раз мы получили заявление о краже, то обязаны его проверить.

— Ей не следовало этого делать.

— Почему?

— Скандал! Невозможно. Я этого не вынесу. Не могу, чтобы мое имя трепали газеты.

— Подвергнуться краже — никакой не скандал. В наши дни такое сплошь и рядом случается с самыми знаменитыми людьми.

Маркиза улыбнулась. Она явно считала, что подвергаться краже — типично буржуазное времяпрепровождение.

— А кто такая эта синьора Пианта? — спросил Боттандо. Аргайл рассказывал ему о ней, но генерал заподозрил, что англичанин относился к ней с предвзятостью. Трудно представить, что бывают на свете настолько скверные люди.

— Моя секретарь, моя компаньонка — называйте как заблагорассудится. Невероятно надоедливая, из дальних бедных родственниц. Ужасная женщина, но полезная в повседневном обиходе. Я к ней привыкла и слишком стара, чтобы менять свое окружение. И еще: она раздражает моего назойливого племянника еще больше, чем меня.

Генерал вздохнул.

— С вашего разрешения напоследок я посмотрю, как картины вынесли наружу. Как говорится, на всякий случай. Мистер Аргайл мне сообщил, что некто еще, кроме него, интересовался покупкой этих полотен.

— Чепуха! — Маркиза вновь состроила презрительную мину. — Абсолютная ерунда. Не иначе хитрости Пианты, чтобы заработать побольше денег. Десятки лет ни одна живая душа не собиралась приобретать эти картины. Написала некая дама — просила разрешения посмотреть одно из полотен, но нет никаких оснований считать, что она хотела его купить.