Большая операция - Джеймс Уайт

– Вы хотите что-то спросить? – поинтересовался он у Саррешана.

– Да, – ответил тот. – Будучи отважным, сильным и эмоционально уравновешенным…

– А также весьма скромным, – сухо вставил Конвей.

– …я всё же не могу не выразить легкой озабоченности по поводу завтрашнего посещения кабинета О'Мары. А именно: болезненная ли это процедура и каковы остаточные явления?

– Никакой болезненности и никаких остаточных явлений, – убедительно ответил Конвей. Он объяснил, как проходит мнемозапись для создания обучающей мнемограммы, добавив, что дело это исключительно добровольное и что Саррешан может, не потеряв достоинства, в любой момент отказаться от него. Он также отметил, что Саррешан окажет О'Маре огромную услугу, позволив записать собственную мнемограмму, которая даст полное и истинное понимание его мира и общественного устройства.

По окончании ленча какое-то время транслятор Конвея все еще выдавал чавкающие звуки, но вскоре они вышли в коридор, и Саррешан отправился в заполненный водой сектор для АУГЛов, а врач решил пойти к себе.

Еще сегодня он должен приступить к сдаче дел, ознакомиться с обстановкой на Митболе и набросать тщательно продуманный план действий, предшествующих прибытию на планету – хотя бы для того, чтобы монитор, который будет ему помогать, был уверен, что медицинский персонал Госпиталя свое дело знает.

На текущий момент в его ведении были палата с келгианами и родильное отделение для тралтан. Он также отвечал за маленькую палату, предназначенную худларианам, где притяжение составляло пять «же», а атмосферой служил плотный туман под высоким давлением. Наконец, у него на излечении находилось невесть откуда свалившееся шарообразное существо классификации ТЛТУ, которое дышало перегретым паром. Прошло несколько часов, прежде чем он «сдал дела» с такой коллекцией пациентов.

Курс лечения и выздоровление больных проходил успешно, но он чувствовал себя обязанным перемолвиться с ними хотя бы словечком и попрощаться, ибо их выпишут домой задолго до его возвращения с Митбола.

Конвей торопливо перекусил всякой всячиной прямо у обслуживающего столика с инструментом и решил позвонить Мэрчисон. «Забота о собственном удовольствии – явная реакция на затянувшийся приступ служебного рвения», – цинично отметил он…

Но в отделении обшей патологии ему сказали, что Мэрчисон на дежурстве в небольшом полугусеничном устройстве с мощными стенками, забитом обогревателями изнутри и обвешанном холодильными камерами снаружи, единственном средстве для пребывания в «холодной» метановой секции, где она могла либо моментально замерзнуть насмерть сама, либо поубивать всех пациентов теплом собственного тела. Ему всё же удалось связаться с Мэрчисон через коммутатор в дежурной палате, но, памятуя об органах слуха всех форм и видов, которые могли их слышать, он лишь кратко и официально сообщил о своём назначении и возможной совместной работе с нею как с патологом. Чтобы обсудить детали, он предложил встретиться в помещении для отдыха, когда она освободится от дежурства.

Мэрчисон сообщила, что это произойдёт через шесть часов. Конвей слышал ее голос на фоне невыразимо мелодичного звона, похожего на постукивание льдинок в бокале, – подумал он, – она говорила из палаты разумных кристаллов, которые беседовали между собой.

Спустя шесть часов, они встретились в помещении для отдыха, где искусно сделанное освещение и искусственный ландшафт создавали ощущение простора. Они лежали на небольшом клочке тропического берега, огороженном скалами и открытом к морю, которое, казалось, протянулось вдаль на многие мили. Лишь чужие растения на скалах нарушали иллюзию, что они на Земле. Но пространства в Госпитале не хватало, и существа, которые вместе работали, вместе и отдыхали.

Конвей чувствовал огромную усталость. Неожиданно пришла в голову мысль: а будет ли у него завтра двухчасовой обход? Но завтра, то есть уже сегодня, насколько он знает О'Мару, он уже не будет полностью Конвеем…

Проснувшись, он увидел над собой склонившуюся Мэрчисон. Ее лицо одновременно выражало весёлое негодование и легкую озабоченность. Она стала достаточно сильно шлепать его по животу.

– Ты заснул на середине слова и прямо придавил меня! Больше часа назад! Мне это не нравится – я чувствую себя неуверенной, нежеланной и непривлекательной для мужчин. – Она продолжала молотить по его диафрагме. – Я ожидала услышать хотя бы информацию. Хоть что-то о задачах или опасностях твоей новой работы. И уж во всяком случае рассчитывала на тёплое и нежное прощание…

– Если тебе хочется подраться, – расхохотался Конвей, – то давай лучше поборемся…

Но она ускользнула из его рук и бросилась к воде. Преследуемая Конвеем, девушка нырнула в волны, поднятые тралтанином, которого учили плавать. Конвей тоже поплыл, но потерял ее из виду. Тонкая загорелая рука обхватила его со спины за шею, и он выхлебал почти половину искусственного моря.

Пока они переводили дух, снова лежа на горячем ложе искусственного песка, Конвей рассказал о своей новой работе и о том, что ему скоро запишут мнемограмму Саррешана. «Декарт» отчалит лишь через тридцать шесть часов, но большую часть этого времени Конвей будет галлюцинировать, ощущая себя «заводным бубликом», для которого все земные женщины также бесформенны и непривлекательны, как пакет для тех же бубликов, а возможно, и того хуже.

Вскоре они покинули помещение для отдыха, обсуждая, что бы такое придумать, чтобы добиться её перевода от Торннастора, для соотечественников которого слово «романтика» всего лишь непереводимый шум.

Конечно, острой необходимости уходить вовсе не было. Но гуманоиды с Земли были единственной расой в Галактической Федерации, которая придерживалась табу на нудизм, и одним из очень немногих видов существ, которые не занимались любовью публично.

Когда Конвей прибыл в кабинет майора О'Мары, Саррешан уже покинул его.

– Вы все это уже знаете, доктор, – начал психолог, пока они с ассистентом, лейтенантом Крэйторном, пристегивали Конвея к обучающей машине. – Тем не менее, должен вас предупредить, что первые несколько минут после передачи памяти – самые тяжелые. Именно тогда человеческий разум уверен, что чужое alter ego[3] побеждает. Это чисто субъективный эффект, вызванный неожиданным наплывом чужих воспоминаний и жизненного опыта. Вы должны попытаться сохранить гибкость ума и как можно скорее адаптироваться к чужаку – порой совершенно чуждому разуму. Как вы это сделаете – ваш вопрос. Поскольку запись абсолютно новая, я буду следить за вашими реакциями на случай осложнений. Как вы себя чувствуете?