Чудесный переплет. Часть 1 - Оксана Малиновская

Вы никогда не оказывались в подобной ситуации, когда и признаться нельзя, и не признаваться тоже нельзя? Признавшись, вы подставляете себя и старенькую бабку, которой не поздоровится за дачу ложных показаний, при этом зарабатываете большие проблемы; скрыв правду, вы серьёзно подставляете другого, причём невиновного человека, обрекая себя на пожизненные мучения от угрызений совести. Третьего не дано… И что выбрать? Знаю, что многие предпочтут второй вариант, легко выбросив из памяти машиниста… но не я. Честь для меня не пустое, а наполненное конкретным смыслом слово. Вокруг полно лжи, жестокости и аморальщины, и мне плевать, что зачастую именно те люди, которым не чуждо перечисленное выше, добиваются успеха. Я не из их числа, не хочу и не буду строить своё благополучие на слезах и костях других. Такое поведение бесчестно, оно недостойно человека, недостойно меня…

Судорожно вдохнув и выдохнув, исполненная решимости, я крепко сжала руки в кулаки и зашагала вслед за машинистом, твёрдо решив признаться ему во всём, а он уж пусть решает, сдавать или не сдавать меня и бабку полицейскому. Вдруг моё лицо упёрлось в чью–то могучую грудь, невесть откуда материализовавшуюся на пути, чьи–то крепкие руки обняли меня за плечи.

— Не дури, Алён, — услышала я над головой знакомый низкий голос.

Я подняла на Матвея глаза, красноречиво выдающие чувства, терзающие мою душу: отчаяние, угрызения совести и уверенность в правильности принятого решения.

— Я не могу не сделать этого, Матвей, пойми…

— Всё понимаю и полностью тебя поддерживаю, но… — Матвей изучающе рассматривал меня, подбирая правильные слова, — позволь мне сделать это вместо тебя. Скажу, что это я всё подстроил.

Я ушам своим не поверила… Он готов взять на себя мою вину?! Словами не передать, что я тогда почувствовала, и одну важную вещь поняла наверняка: у меня наконец–то появился верный друг, на которого можно положиться, который не бросит в беде и не предаст… А раз так, как я могу предать его?!

— Спасибо, Матвей, очень ценю твою заботу, — искренним, взволнованным голосом прошептала я и, пристав на цыпочки, нежно коснулась губами его щеки. — Но это исключено. Я виновата, и только я должна отвечать. Вопрос решён. Иду я. Точка.

Какое–то время мужчина смотрел на меня, о чём–то размышляя.

— Уважаю твоё решение, и всё же… можно исправить ситуацию и избежать непростительной ошибки, — загадочным голосом произнёс Матвей, хитро прищурившись.

Я вопросительно посмотрела на мужчину, не понимая, к чему он клонит.

— Если расскажешь сейчас, машинист наверняка позовёт полицейского, тебя точно снимут с поезда, и… одним словом, отпуск — коту под хвост, да и бабке не поздоровится. Согласен, что нужно ему всё рассказать, но предлагаю сделать это немного позже, когда доедешь до своей станции и сойдёшь с поезда. К тому времени и машинист немного отойдёт, и ты уже будешь на месте, да и бабка окажется вне досягаемости. Даже если он сдаст тебя полиции, местные воспримут происшедшее гораздо спокойнее, поскольку не были свидетелями всего этого бардака. Вероятность того, что тебя быстро отпустят даже без штрафа, очень велика — и ты сможешь спокойно уехать на базу.

Я нахмурила лоб, тщательно взвешивая все за и против предложенного Матвеем варианта решения проблемы. Да, в течение полусуток мне и машинисту придётся несладко, но это всего лишь чуть больше десятка часов… И Матвей прав: скажи я сейчас — меня точно снимут с поезда, да и бабульке не поздоровится… Понятно, что машинисту было бы гораздо приятнее узнать правду сейчас, но он в любом случае уже пострадал, так что несколько часов неведения реально не улучшат и не ухудшат ситуацию. Я глубоко вздохнула и слабо улыбнулась Матвею: на душе стало значительно легче.

— Ты прав, Матвей, так и сделаю, — робко сказала я и прижалась всем телом к его широкой груди, словно ища защиты.

— Хороший ты человечек, Алёнушка, — сжимая меня в крепких объятиях, ласково сказал Матвей и чмокнул меня в макушку.

Толпа постепенно редела. Увидев, что машинист возвращается на своё рабочее место, проводники спешно принялись разгонять пассажиров по вагонам, понимая, что составу скоро дадут зелёный свет. Вокруг полицейского остались стоять лишь бабка–звезда да несколько её соратников, не спешащих покинуть место событий раньше своего лидера, чтобы не пропустить чего–нибудь интересного, а возможно, самого важного.

— Подпишите, пожалуйста, вот здесь, — попросил блюститель порядка бабку, указывая ручкой на конкретное место внизу исписанного мелким почерком листа.

— Сейчас, милок, сейчас, — заторопилась бабулька и поспешно достала из кармана видавшие виды очки в роговой оправе.

Полицейский удивлённо на неё взглянул, но не сказал ничего, а лишь в очередной раз тяжко вздохнул.

— Чего писать–то, милок? — с готовностью поинтересовалась старушка.

— Пишите разборчиво свою фамилию, имя и отчество, а потом поставьте дату и распишитесь, — безразличным голосом ответил он.

— Коновалова Федосья Дмитриевна, — коряво нацарапала бабулька, проговаривая каждое слово вслух. — Сынок, а в газетах про меня напишут? Может, премию какую выдадут? — с нескрываемой надеждой в голосе спросила старушка и заискивающе заглянула в глаза блюстителю порядка.

— Не знаю, Федосья Дмитриевна, не знаю, — уклончиво ответил тот и добавил: — Напишите, пожалуйста, свой домашний телефон на всякий случай, вдруг необходимо будет что–то уточнить.

— Конечно, сынок, конечно, — с готовностью отозвалась бабулька и нацарапала номер телефона. — Если что потребуется — звони, не стесняйся: всегда готова помочь родным органам.

Полицейский внимательно изучил бабулькины каракули и, удовлетворившись, убрал протокол в портфель.

— Спасибо за помощь следствию и счастливо оставаться, всего наилучшего, — отчеканил он и, развернувшись, зашагал в сторону вокзала.

Старушка проводила его задумчивым взглядом и не спеша засеменила в сторону своего вагона. Разочарованные соратники, поняв, что всё интересное уже позади, также медленно побрели восвояси.

— Пошли и мы? — улыбнулся Матвей и помог мне подняться по ступенькам вагона.

Иван уже ждал нас в купе в предвкушении обещанных объяснений. Мы не стали его томить и, перебивая друг друга, быстро рассказали о том, что произошло в его отсутствие. Только конец повествования Матвей излагал в одиночку, а я вдруг как–то сразу сникла и напряглась — сцена с машинистом снова встала перед глазами и оживила в памяти тяжёлые воспоминания. Иван слушал молча, не перебивая, тщательно обдумывая услышанное, резкая перемена моего настроения не ускользнула от его проницательного взгляда.

Когда мы закончили, он некоторое время продолжал молчать, потом вдруг лучезарно улыбнулся и, обращаясь ко мне, сказал:

— Алёна, я очень благодарен тебе за то, что ты сделала для меня, почти незнакомого человека. Очень приятно, честное слово. Я понимаю, как нелегко тебе это далось, учитывая внезапные осложнения, — Иван однозначно намекнул на вмешательство бабки–звезды, — извини, что из–за меня тебе пришлось взять на себя такой грех. Я готов разделить с тобой ответственность за случившееся и предлагаю пойти завтра вместе извиняться перед машинистом.

Иван взял меня за руки, крепко сжал их, словно собирался согреть своим теплом, но в его действиях не ощущалось никакой напыщенности или театральности — таким образом он пытался отдать мне дань уважения и выразить переполнявшие его чувства.

— Я так рад, что судьба свела меня с достойным человеком, — тепло сказал он, практически повторяя слова Матвея, и ещё крепче сжал мои ладони.

От волнения я потеряла дар речи. Мне было безумно приятно потому, что я смогла помочь хорошему человеку, и вдвойне безумно приятно оттого, что ребята оценили мой поступок и поддержали в намерении исправить ситуацию, поведав правду машинисту… Что сказали бы многие из моих знакомых? Стыдно признаться, но что–то наподобие: «Забей, выбрось из головы машиниста, со временем он всё забудет. Ведь на самом деле он никого не переезжал, так что извиняться не за что. Главное, ты смогла выкрутиться»… И лишь эти малознакомые парни без объяснений понимали, что для меня значило чувство вины незаслуженно подставленного человека; они разделяли мои взгляды и убеждения и на моём месте наверняка приняли бы такое же решение.

— Мальчишки… — к моим глазам, как всегда в самый неподходящий момент, подступили слёзы, — вы даже не представляете, как я вас люблю… братики вы мои милые…

Мы стояли посередине купе, обнявшись, как близкие люди перед длительной разлукой, возможно — разлукой навсегда. Странно, но их крепкое, тёплое, заряженное положительной энергетикой объятье вселяло в меня веру в будущее, какую–то необъяснимую надежду и уверенность в том, что я больше не одинока…