Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл - Михаил Казовский

- Что молчишь, болярин? - вновь заговорил Осмомысл твёрдым голосом. - Нечего сказать? Ну, так я скажу. Ни тебя, ни его я не трону, коли поклянётесь не мешать мне сидеть на княжеском столе. Перемышльская земля ваша - коли так решили, я оспаривать сейчас не берусь. Можете владети. И великому князю подчинюсь без больших сомнений. Он - глава Руси, наш отец и заступник, мы его сыновья и молодшие братья… Но на Галич не посягайте! То моя вотчина. И отстаивать ея стану люто! -А потом закончил спокойнее: - Крестоцеловальные грамоты можешь ворочать. Я на них поставлю свою печатку. Так и передай Изяславу. А Берладника забирай в охапку и смотри, чтоб не попадался мне боле. В первый и в последний раз говорю.

У вельможи как гора с плеч свалилась. Он открыл глаза, посмотрел на юношу с воодушевлением, низко поклонился:

- Рад услышать словеса не мальчишки, но мужа… Разойдёмся полюбовно. Мыслю, что великий князь Изяслав Мстиславич не забудет ни твоей доброты, ни житейской щедрости. Многие лета, Ярославе. Хай живе новый галицкий князь!

Тот кивнул и взмахнул платком, ставя точку в беседе. Киевский посланник, кланяясь, ушёл. Он отдал крестоцеловальные грамоты княжескому печатнику, медленно спустился во двор, глубоко вдыхая чистый морозный воздух. Думал с облегчением: «Вот и слава Богу. Сын мудрее преставившегося родителя. Да и что греха таить - Ваньки моего тоже!.. Ванька больно горяч. И нетерпелив. Для Звенигорода хорош или Перемышля. Но в Галиции нужен человек рассудительный, незадиристый, благочинный. А иначе всё пойти может прахом».

Под конвоем галицкой дружины киевлян препроводили из города. Разумеется, Берладник был вне себя, проклинал Осмомысла и невезение. А наставник утешал его по возможности:

- Погоди, Иване, охолонись. Главное дело сделано: больше нет Владимирки, новый князь отказался от спорных земель и склонил главу пред Киевом. Это ль не удача? Сразу не бывает всего. Надо потерпеть, подождать,..

- Да куда терпеть! - вновь негодовал Ростиславов сын. - Мне уже двадцать осемь. Столько лет впустую! Вечно на задворках. Галича хочу, Галича!

- Вот чудной! На краю гибели ходил - узнанный да схваченный. Ярослав не желает ссориться с Изяславом, вот я проявил милосердие. А ведь право имел убить - отомстить за батюшку. Радуйся тому, что имеешь!

Но Берладник всё не мог успокоиться. Скрежетал зубами, плевался. Заверял, что ещё вернётся, и тогда Ярославу несдобровать…

Резво бежали кони, чуть поскрипывали полозья саней. Колкая позёмка мела в лицо. Киевские гости уезжали домой, посадив на княжение юного Осмомысла. Кончилась эпоха Владимирки, начиналась новая - тоже полная потрясений, блеска, величия, но и крови, крови…

Глава пятая

1

Первое серьёзное испытание выпало на долю молодого галицкого правителя год спустя.

Этот год миновал относительно спокойно: после смерти отца сын довольно долго вживался в новый образ, много времени проводил в церкви, в разговорах с монахами. Он оценивал обстановку в своём княжестве и в других, дальних и соседних, в сопредельных странах. Взвешивал, прикидывал. Вспоминал родителя. Понимал: чтобы укрепить свою власть, надо подружиться (лучше - породниться) с Венгрией и Польшей, не терять связей с Византией; взять назад перемышльские земли, захватить Волынь… На востоке поддерживать союз с Долгоруким и двумя Святославами - Всеволодовичем и Ольговичем… И тогда ни один Изяслав против них не пикнет.

Осмомысл расставил на главные посты преданных людей. Тысяцким сделался Избыгнев Ивачич, первым телохранителем - Гаврилко Василич, а печатником - Кснятин Серославич. Этой тройке мог всецело довериться. А они держали в повиновении прочих бояр - дворского, стольника, седельничего и других воевод.

Новым духовником князя согласился стать игумен монастыря при церкви Святого Иоанна - архимандрит Александр. Был он человек аскетичный, жёсткий и сурово осуждал вольнодумства; вместе с тем ценил остроумие и считал, что весёлый нрав не противоречит церковным догмам. Архипастырь Владимирку не любил, а епископа Кузьму презирал за пристрастие к неумеренным возлияниям; с молодым же владыкой Галича спорил с удовольствием и надеялся превратить его в некий идеал самодержца - мудрого и не кровожадного, образованного и по-настоящему верующего. А владыка Галича восхищался чистотой помыслов отца Александра и умением доказательно говорить.

Как-то Ярослав заявился со своим давнишним вопросом:

- Если Бог есть любовь, отчего Он не разрешал Еве и Адаму познавать друг друга в Эдеме?

Настоятель взглянул на него из-под пышных седых бровей и ответил:

- Ибо плотская и духовная любовь не одно и то же, сын мой. Дух бессмертен, а плоть конечна. Дух возвышен, а плоть низка. Дух божествен, а плоть греховна.

- Плоть греховна? - чуть ли не вскричал Осмомысл. - Как же так, я не понимаю! Ведь она тоже сотворена Вседержителем, по Его образу и подобию! Для чего было разделять людей на мужчин и женщин, а затем осуждать их за взаимное плотское влечение?

Богослов улыбнулся:

- Осуждается не любое плотское влечение, а не освящённое браком.

- Но Адам и Ева жили без церковного брака.

- Потому и грех назван первородным.

- Но без брака - в нашем понимании - жили все пророки Ветхого Завета! Тем не менее Бог им подарил Пятикнижие, Десять Заповедей и спасал от разных напастей.

- Тем не менее иудеи не уверовали в Мессию и за то получили наказание, утеряли палестинские земли и рассеялись по всему свету.

- Хорошо, допустим. Но вернёмся к браку. Если брак, освящённый церковью, священен, отчего монахам жениться запрещено?

- Дабы жили не плотью, но духом.

- Значит, брак не духовен? Отчего аскеза духовнее? Умерщвляя плоть, не наносят ли аскеты вред Его Образу?

Александр отрицательно помотал головой:

- От рождения плоть чиста, но затем лукавый начинает вводить людей в искушения, и отсюда возникают грехи.

- Как не впасть в искушение, если ты мужчина, а кругом столько привлекательных женщин?

Рассмеявшись, игумен проговорил:

- Жить с одной женой и молиться. - Помолчав, спросил: - Или ты присох к кому-то на стороне?

- Нет, спаси Боже! - осенил себя крестом Осмомысл. - Я люблю Ольгу Юрьевну. И она ожидает от меня второго ребёнка. Но порой как увижу красивую болярышню, сердце защемит: почему не моя? Ажио стыдно.

- Хорошо, что стыдно. Ибо это не любовь, но похоть. Похоть от нечистого. А любовь от Бога.

- Но без похоти не рождались бы дети. Похоть без любви нечиста, но любовь без похоти тоже бесплодна! Вот что часто мучит меня, не даёт покоя.

- Надобно молиться прилежнее, и тогда благодать снизойдёт на твою мятежную душу…

Их беседы доставляли обоим немалое удовольствие, помогая анализировать жизнь и Святое Писание, продвигаться к истине.

И семейный быт умиротворял князя. Сын почти не болел, рос весёленьким и здоровеньким, в год уже пошёл, Удивляя мамок и нянек исключительным аппетитом. Ольга носила новое дитя, и беременность красила её, делая сговорчивее и мягче. Говорила мужу: «Спорим, будет девочка? Чую по толчкам: Яшенька брыкался, проявлял нетерпение, а она так ласково - тук-тук, тук-тук, вроде извиняется. Уверяю: девочка!» Осмомысл отвечал: «Я желал бы сего. Обвенчали бы ея с княжичем Игорем Святославичем Новгород-Северским, как и было сговорено». - «Лучше бы с каким-нибудь прынцем - ляхским или унгорским. Может - из Царя-града!» - «Может быть, и так…» - соглашался князь.

Роды начались сразу на праздник Воздвижения Креста Господня, длились вечер, ночь и утро, измотали всех - Ольгу, повитух и переживавшего за стеной Ярослава - и благополучно закончились в полдень 14 сентября. Появившаяся на свет девочка выглядела маленькой, беззащитной, хрупкой, но при этом плакала так громко, что звенели стекла в окнах. И за это получила русское имя Доброгнева, а по святцам, после крещения, стала Евфросиньей. Впрочем, в обиходе, мамки и няньки говорили, улыбаясь, просто: Ярославна.

Тем и кончился этот год. А в начале следующего, 1153-го, прискакали посланцы от Юрия Долгорукого. Суздальский владыка, несмотря на шестьдесят своих лет и немалую тучность тела, был ещё хоть куда: продолжал беспрерывно плодить детей и гулял на пирах, как в юности; но уже понимал, что здоровье может вскоре кончиться и на Киев не хватит сил; потому и продолжил подготовку к новому походу, собирал союзников. Получалось так (и об этом нарочные из Суздаля рассказали в Галиче): венгры заняты войной с Византией, им не до Руси; у поляков тоже на западе неприятности - немцы зарятся на их земли, и германский король Фридрих Барбаросса вскоре может начать боевые действия; словом, Изяславу нечего ждать помощи ни от тех, ни от тех, за него одни «чёрные клобуки» во главе с Кондувеем. А зато с Долгоруким - Новгород-Северский князь Святослав Ольгович и степные половцы. Если бы Осмомысл начал первым - выгнал бы Берладника с Перемышльской земли и отвлёк бы на себя силы киевлян, Юрий бы легко занял их столицу и ударил бы с тыла. И тогда останется один оплот неприятеля - собственно Волынь. Одолеть сына Изяслава не составит труда. Русь падёт к ногам зятя с тестем.