Сильмариллион - Толкин Джон Рональд Руэл

Когда убедился Мелькор, что многие к нему прислушиваются, часто стал он бывать среди нолдор, и в льстивые свои речи вплетал и другие, но столь искусно, что многие из слышавших эти слова после считали их отзвуком своих же собственных мыслей. Вкладывал он в сердца эльфов видения могучих королевств, коими могли бы они править безраздельно на Востоке, сильные и свободные; а затем пустил слухи о том, что Валар, якобы, привели эльдар в Аман из зависти; опасаясь, что красота квенди и великий дар творения, унаследованный ими от Илуватара, возрастут несказанно, и не смогут Валар управлять эльфами, когда умножится род эльдар и расселится на бескрайних просторах мира.

Более того, хотя Валар в те дни и знали о назначенном приходе людей, эльфам о том до поры было неведомо; ибо Манвэ им того не открыл. Мелькор же тайно поведал эльдар о Смертных людях, видя, что умолчание Валар можно исказить и обратить во зло. Мало что знал он тогда о людях и сам, ибо, поглощенный собственной своей думой в Музыке, не обратил он внимания на Третью Тему Илуватара. Теперь же прошел слух среди эльфов, будто Манвэ держит их в плену для того, чтобы люди могли прийти и вытеснить их из королевств Средиземья, ибо Валар понимали: куда легче управлять этой слабой, недолго живущей расой, обманом лишая эльфов наследия Илуватара. Мало правды было в тех речах; мало преуспели Валар когда бы то ни было в том, чтобы подчинить себе волю людей; но многие нолдор поверили злобным наветам, до конца или отчасти.

Вот так, прежде, чем узнали о том Валар, яд злобы отравил мир в Валиноре. Нолдор принялись роптать против Властей; многих обуяла гордыня, и позабыли они, сколь многое из того, чем обладали и что знали, получили они в дар от Валар. Но ярче всего пламенное желание свободы и владений более обширных вспыхнуло в нетерпеливом сердце Феанора, и Мелькор смеялся втайне, ибо ложь его угодила в цель: более всего ненавидел он Феанора и жаждал завладеть Сильмарилями. Но к драгоценностям этим не мог он даже приблизиться, ибо, хотя на великих празднествах сияли они на челе Феанора, в другие дни они бдительно охранялись, запертые в подземных залах его сокровищницы в Тирионе. Ибо Феанор проникся к Сильмарилям любовью, граничащей с жадностью, и не позволял смотреть на них никому, кроме отца и своих семерых сыновей; теперь редко вспоминал он о том, что свет, заключенный в самоцветах, создал не он.

Благородными владыками были принцы Феанор и Финголфин, старшие сыновья Финвэ, всеми чтимые в Амане; теперь же они возгордились, и каждый ревниво оберегал права свои и собственность. Тогда Мелькор распустил в Эльдамаре новые лживые слухи, и коварные наветы достигли ушей Феанора, будто бы Финголфин и его сыновья замышляют захватить власть, принадлежащую Финвэ и Феанору, его прямому наследнику, и сместить их с дозволения Валар, ибо Валар недовольны тем, что Сильмарили хранятся в Тирионе, а не доверены им. А Финголфину и Финарфину говорилось иное: «Остерегайтесь! Никогда не питал любви надменный сын Мириэли к детям Индис. Теперь он могуч, и отец во всем уступает ему. Недалеко то время, когда он изгонит вас с холма Туна!»

Когда же убедился Мелькор, что лживые наветы его уже дают плоды и что в сердцах нолдор пробудились гордыня и гнев, он заговорил с ними об оружии; и тогда нолдор стали ковать мечи, и секиры, и копья. И щиты они делали, и изображали на них знаки домов и родов, что соперничали друг с другом; щиты носили они открыто, а о прочем оружии умалчивали, ибо каждый полагал, что он один вовремя упрежден. А Феанор выстроил тайную кузницу, о которой не проведал даже Мелькор; и там закалил смертоносные мечи для себя и своих сыновей, и выковал высокие шлемы, и украсил их алыми перьями. Горько пожалел Махтан о том дне, когда обучил мужа Нерданели всем секретам работы с металлом, что узнал от Аулэ.

Так лживыми речами, злобным наговором и коварными советами Мелькор разжег в сердцах нолдор пламя вражды; и ссоры между эльфами привели в итоге к тому, что завершились дни процветания Валинора и древняя слава его склонилась к закату. Ибо теперь Феанор открыто вел бунтарские речи противу Валар, объявляя повсюду, что уйдет из Валинора назад во внешний мир и освободит нолдор от рабства, если те последуют за ним.

Так началась в Тирионе великая смута, и обеспокоился Финвэ, и призвал всех своих лордов на совет. Финголфин же поспешил в его чертоги и предстал перед ним, говоря: «Король и отец мой, ужели не смиришь ты гордость брата нашего Куруфинвэ, кого по справедливости называют Духом Огня? По какому праву говорит он за весь наш народ, как если бы был королем? Это ты в незапамятные времена держал речь перед квенди и повелел им внять призыву Валар и идти в Аман. Это ты вел нолдор долгим путем через опасности Средиземья к свету Эльдамара. Если не сожалеешь ты об этом теперь, два сына, по меньшей мере, есть у тебя, которые чтят твою волю».

Но как только выговорил эти слова Финголфин, в зал ворвался Феанор в полном вооружении: высокий шлем венчал его чело, а у пояса сверкал могучий меч. «Все так, как я думал, – молвил он. – Мой единокровный брат тщится занять мое место подле отца моего, – как в этом, так и в любых других делах». И, обернувшись к Финголфину, он выхватил меч, воскликнув: «Убирайся прочь и помни свое место!»

Финголфин поклонился Финвэ и ни словом, ни взглядом не ответив Феанору, вышел из зала. Но Феанор последовал за ним и у дверей королевского дворца преградил ему путь; и направил острие своего пламенеющего меча в грудь Финголфина. «Смотри же, единокровный брат! – сказал он. – Этот клинок поострей твоего языка. Посмей только вновь покуситься на мое место и на любовь отца моего, и этот меч, уж верно, избавит нолдор от того, кто жаждет быть господином рабов».

Многие слышали эти слова, ибо дворец Финвэ стоял на широкой площади у подножия башни Миндон, но вновь ничего не ответил Финголфин и, молча пройдя сквозь толпу, отправился повидать брата своего Финарфина.

Смута среди нолдор не укрылась от внимания Валар, хотя не ведали они ее скрытых причин; потому, поскольку Феанор первым открыто выступил против них, Валар решили, что это он сеет недовольство: при том, что гордыня овладела всеми нолдор, своеволие и высокомерие Феанора не имели себе равных. Опечалился Манвэ, но молча наблюдал он за происходящим. По доброй воле пришли эльдар в земли Валар; свободны они были оставаться или уходить; и хотя Валар сочли бы уход их великим безрассудством, не могли они удерживать эльфов. Однако теперь деяния Феанора нельзя было оставить безнаказанными. Гнев и смятение охватили Валар, и призвали они Феанора к вратам Валмара, держать ответ за все слова свои и поступки. Призвали также всех, кто был замешан в этом деле или что-либо о нем знал; и Феанор предстал перед Мандосом в Круге Судьбы, и повелели ему отвечать на все, о чем спросят. Тогда наконец обнаружился корень зла и разоблачено было коварство Мелькора; и тотчас же Тулкас покинул совет, чтобы схватить его и вновь привести на суд. Но и Феанора никто не оправдывал, ибо это он нарушил мир Валинора и поднял меч на родича; и Мандос сказал ему: «Ты говоришь о рабстве. Если это и впрямь рабство, тебе его не избежать, ибо Манвэ – Король всей Арды, а не только Амана. И деяние твое было неправедным – по обычаям ли Амана, или другой земли. Потому такой вынесен тебе приговор: на двенадцать лет ты должен покинуть Тирион, где прозвучали слова угрозы. За это время обдумай все и вспомни, кто ты и что ты. По истечении же срока ты будешь прощен и вина твоя забыта, если другие пожелают освободить тебя».

Тогда молвил Финголфин: «Я освобожу брата моего». Но ни слова не сказал Феанор в ответ: молча стоял он перед Валар. Затем он повернулся и ушел с совета, и покинул Валмар.

Вместе с ним в изгнание ушли его семь сыновей. На севере Валинора, в горах, они выстроили крепость и сокровищницу; там, в Форменосе, хранилось бесчисленное множество драгоценных камней, а также и оружие; Сильмарили же были заперты в окованном железом зале. В Форменос ушел и король Финвэ, движимый любовью к Феанору; и Финголфин стал править нолдор в Тирионе. Так лживые речи Мелькора, казалось, обернулись правдой, хотя в том была вина самого Феанора; и неприязнь, посеянная Мелькором, не исчезла, но долго еще жила между сыновьями Финголфина и Феанора.