Соборный двор - Александр Щипков

Итак, до конца 30‑х годов нынешнего столетия ингерманландское лютеранство оставалось «под немцем», а затем вместе с ним сгинуло в советских концентрационных лагерях. После победы, уже в 50‑е годы, изрядно обрусевшие ингерманландцы начали потихоньку стекаться ближе к родным местам. Сначала в Петрозаводск, позже – и в Ленинград. Последуем за ними!

В церковной традиции ингерманландцев никогда не было женского пасторства, но мужчины, увы, умирают раньше женщин. Войны, расстрелы и лагеря свели на нет пасторов. Богослужения начали проводить дьяконы, затем органисты. Не стало и их. Заступили мужчины-миряне. Когда прошло и их время, то Церковь сохранялась руками вдов. Они собирались подпольно на квартирах и кладбищах и хранили свою лютеранскую веру точно так же, как русские женщины хранили и сохранили для своих детей веру православную.

После смерти Сталина в Ингрию вернулись два старика-пастора: Юхани Вассель и Пааво Хайми. Ранними туманными утрами они отправлялись в путь проповедовать по деревням разоренной Ингрии и поздними вечерами возвращались домой, преисполненные горем своих чад. Но время шло, вновь рождались светлоглазые дети, у народа и у Церкви появлялось будущее. Седой пастор Пааво крестил мальчика из деревни Губаницы. Он дал ему имя Арво, что означает «достойный». Пааво умер, а мальчик стал одним из апостолов новой Церкви.

В конце 60‑х годов бездомных ингерманландцев взяла под свое крыло Эстонская лютеранская церковь. Старая кирха, успевшая поработать складом, открыла свои тяжелые двери в городе Нарве. Эстонский пастор Эльмер Куль не знал финского языка и служил по транскрипции, но кирха, построенная на 250 мест, собрала на первое богослужение 800 человек. Пусть на складе, пусть в чужом краю, но они молились своему Христу на родном языке! В 1970 году ингерманландцев приняла Онега. В северо-западной части Петрозаводска в старой избе был зарегистрирован второй лютеранский приход. В 1977 году – третий. Под Ленинградом, в Пушкине. Этот приход первым шагнул на территорию Ингрии, и неудивительно, что он долгие годы был местом паломничества финнов-ингерманландцев. Пушкинский приход стал итогом подвижнической деятельности отцов Церкви Ингрии. Наступала эпоха детей. Все три финнофонных прихода административно и юридически подчинялись Эстонской лютеранской церкви и собственно ею и являлись. В конце 70‑х молодой дьякон пушкинского прихода Арво Сурво и его ровесники впервые задумались о создании своей собственной национальной церкви. Это была пора «третьей корзины» хельсинкских соглашений. Пора бурного прихода молодежи в православие, пора подпольных религиозных семинаров и религиозного самиздата, пора «религиозного ренессанса в России», как пышно выражались вчерашние хиппи и позавчерашние комсомольцы, пришедшие под своды сохранившихся храмов. Народ Ингрии мал, и никто не заметил, что это также была пора становления и новой лютеранской церкви. Церкви двуязычной: преодолевая глухое сопротивление отцов, молодежь Ингрии ввела параллельное богослужение на русском языке. «Миряне, – утверждали они, – это кровеносная система Церкви. Церковь жива, если ее язык совпадает с языком ее членов». В данном случае – билингвов. Этот шаг открыл двери пушкинского прихода всем, кто не знал по-фински: потомкам шведов, немцев, голландцев и… русским, тем из них, кто вечно бродит по церквам в поисках истины.

К концу 70‑х годов поэт, музыкант, певец и фольклорист Арво Сурво уже твердо знал, что возродить народ Ингрии без Церкви невозможно. К концу 80‑х лютеранский пастор Арво Сурво уже твердо знал, что создаст национальную Церковь Ингрии. К концу 90‑х годов миссионер Арво Сурво, наверное, осознает, что заложил основу русской лютеранской церкви. Хотите знать как это вышло? Ступайте дальше и не бойтесь топких мест: христианский Бог и по воде ходил! – а мы всего лишь по мшистым кочкам. Сталкер уже ждет вас возле ярко-красного брусничника.

16 февраля 1987 года в три часа ночи сработала сигнализация. Арво вышел во двор. Под свист злого февральского ветра воры пытались снять колеса с пасторского автомобиля. Для ингерманландца ветер со снегом со стороны Финского залива – что пляжный песок для нежного одессита, – лишь греет. Объяснив полуночникам смысл восьмой заповеди, Арво вернулся в дом, и вдруг ему пришла мысль, что возрождать Церковь нужно с самого бедного и бездуховного места, где уж и ингерманландцев-то почти не осталось и вера в запустении. Он разбудил жену и детей и сообщил им, что отправляется в Волосовский район, в деревню Губаницы восстанавливать разрушенную кирху. Поступок в глазах рассудительных рациональных лютеран – неразумный. Строить нужно в Колтушах, Токсово, Нарвузи и других местах «компактного проживания» братьев. Может ли что хорошее выйти из Губаниц, заброшенной деревни, где нет никакого духовного оживления? – рассуждали они, глядя на восстановленную руками Арво губаницкую кирху, и засучивали рукава, и постукивали мастерками о кирпич и «исправляли» положение. Через несколько лет шпили пяти вновь построенных кирх и шестнадцати старых, поднятых из руин, украсили бледное небо Ингрии. И вздрогнули духи злобы поднебесные. Церкви стоят – встал вопрос и об организации внутри Эстонской церкви национального пробства. Проект не встретил горячей поддержки эстонцев, в то время уже поглощенных идеей собственного национального величия. Ингры получили отказ.

В ответ Арво Сурво готовит и распространяет в 1989 году Манифест, в котором провозглашается существование самостоятельной Лютеранской Церкви Ингрии! Чиновники самых разных ведомств – от Идеологического отдела ЦК КПСС до Всемирной Лютеранской Федерации – пришли в замешательство. С одной стороны – церковные проблемы: по существующей традиции новая лютеранская церковь может утвердиться только с согласия других братских церквей. С другой стороны – проблемы политические. Советская власть вовсе не была заинтересована в создании еще одной независимой церковной структуры – уж лучше подструктура в уже существующей и уже контролируемой Советом по делам религий церковной организации. Крошка Ингрия смоделировала патовую ситуацию, и все вынужденно согласились на организацию национального пробства внутри Эстонской лютеранской церкви. Однако не прошло и тысячи дней, как СССР распался, Эстония спешно отделилась от России и по дороге потеряла светлоглазую Ингрию с ее маленьким пробством.

Осенью 1992 года в России была зарегистрирована новая лютеранская церковь – Церковь Ингрии. Ее возглавил приглашенный из Финляндии епископ Лейно Хассинен.

Каков же богословский профиль Церкви Ингрии и какова ее религиозная идеология? В целом молодая Церковь придерживается скандинавской традиции шведского образца. В частности, сохраняет институт епископства. По сравнению с немецким лютеранством ингры значительно консервативнее и открыто осуждают европейский лютеранский либерализм, в первую очередь – женское священство. Признавая идею общего священства, ингерманландские богословы видят идейный исток женского священства не в церковной традиции, а гуманистической, и в первую очередь – в феминизме. Они считают, что равноправие, понимаемое не в христианской, а узко демократической традиции, привело к тому, что идея полового равенства в священстве переросла затем в идею церковного равенства сексуальных меньшинств: в Германии известны случаи венчания гомосексуальных пар. Ингры считают этот путь губительным для своей Церкви и пресекают его в зародыше, отвергая женское пасторство.

Чрезвычайно много можно понять о Церкви из ее отношения к Евхаристии. Символическое протестантское ее понимание в Ингрии постепенно вытесняется и приближается к православному. Для педантов всех христианских конфессий специально подчеркиваю, что веду речь не о природе и истинности Святых Даров, а об отношении к Ним в Церкви Ингрии. Широко распространенное в лютеранстве мнение, что Святые Дары являются таковыми исключительно в момент их потребления, а далее остаются обычными хлебом и вином, уступает в Ингрии место более трепетному и священному отношению. Здесь нельзя встретить укоренившегося в Финляндии обычая протирать край чаши персональной бактерицидной салфеткой после каждого причастника. Если традиционно проповедь в лютеранстве заслоняла собой Евхаристию (даже архитектурно кафедры проповедников порой помещались над алтарем), то в Ингрии сегодня наблюдается возвращение к мистическому восприятию Церкви и Причастия.