И Маркс молчал у Дарвина в саду - Илона Йергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беккет достал из чемоданчика деревянную лопатку, при виде которой Маркс вздрогнул и пригрозил, что во время прогулок к его гортани нужно всегда иметь в виду удушающее воздействие вторжения. Meeting с Дарвином он представляет себе с трудом. Что может явить более удручающую картину, чем двое дряхлых ученых, сидящих за столом друг напротив друга?
Доктор пообещал быть осторожным и показал лопатку. Его сосредоточенный взгляд проложил путь к гортани мимо уцелевших зубов, в результате частого употребления красного вина и табака изменивших цвет. Беккет пришел к выводу, что речь идет о ларингите. Простое воспаление горла было бы ему милее.
– В ближайшие дни вам придется помолчать.
Маркс кивнул. Похоже, ничего против он не имел.
– Я пришлю вам несколько медикаментов для гортани, а также новое средство от кашля.
Доктор обратился к Ленхен с просьбой давать хозяину каждый час капли и каждые два часа шарики. Сок один раз утром и один раз вечером перед сном.
После небольшой паузы Маркс прищурил близорукие глаза, пытаясь поймать взгляд доктора, и сказал:
– Я ведь был на волосок от того, чтобы подохнуть, и все еще болтаюсь на краю могилы. Скажите, сколько мне осталось?
– Так быстро не умирают. Конечно, вы больны. Но мы добьемся улучшения, если вы будете разумны и станете следовать нескольким правилам. Никакого табака. Повторяю, никакого курения! Никакого черного кофе. Никаких острых блюд. Ваш желудок не выдержал именно этой смеси.
Посмотрев на Ленхен, доктор велел ей давать Марксу три раза в день теплое молоко, тогда внутренняя поверхность желудка медленно, но восстановится. Ленхен и Маркс в один голос заявили, что он терпеть не может молоко.
Беккет настаивал, но позволил облагораживать молоко капелькой бренди. Организм остро нуждается в питательных веществах, содержащихся в молоке. Последовал еле заметный кивок, и Маркс сказал:
– Пожалуйста, подумайте о снотворном. Как вам известно, я уже давно не могу спать по ночам без medical help. А когда толком не сплю, на следующий день чувствую себя отупевшим, и мысли крутятся в разбитом мозгу, как мельничное колесо в сухом ручье.
На этих словах Маркс неуверенно, что объяснялось в том числе его близорукостью, встал, подошел к кожаному дивану и лег. Послеобеденный сон, уточнил он.
Глаза больного Маркса закрылись, дыхание стало спокойнее. Беккет простился и еще раз напомнил Марксу, о том, что в ближайшие дни нужно молчать. Держа шляпу в руках, он мягко добавил:
– Вам нужен покой, мистер Маркс. Образ Дон Кихота неслучаен. Возможно, вы слишком много на себя взвалили. Сегодня, правда, приходится бороться не с ветряными мельницами, а с приводимыми в движение паром жерновами капитализма, но…
– Я борюсь не с жерновами, – прошипел Маркс, не открывая глаз. – Наоборот. При коммунизме вращаемые паром турбины возьмут на себя труд человека. Коммунизм – это прогресс, а вовсе не романтическое природное состояние!
Он жалобно покряхтел и, как пойманная муха, дергающая лапками, вяло добавил: однако разница в том, что станки больше не будут принадлежать буржуазии. Частную собственность нужно kill. Dead for ever!
Вообще-то Беккет надеялся попасть в удачный момент между бодрствованием и сном, в ту минуту, когда Марксов дух противоречия уже ослабел, но мозг способен к восприятию. Однако было очевидно, что с увещеванием он поторопился на пару секунд.
Пытаясь выиграть время, доктор еще раз открыл чемодан и порылся там, внимательно следя за дыханием пациента. Когда тот сделал три-четыре спокойных вдоха, Беккет воспользовался его седированным состоянием и опять заговорил, пытаясь, чтобы поспешные возражения Маркса не свели на нет воздействие его слов.
Отчуждение от родной среды и изгнание даются нелегко, как бы между прочим сказал доктор. У него есть иммигранты среди пациентов, и ему приходится видеть последствия расставания с родиной. Отрыв от семьи. Чужой язык. Другая культура. Преследования. Соглядатаи. А в вашем случае нужно к тому же учитывать то печальное обстоятельство, что миссис Маркс тяжело больна, он недавно узнал, и ему невероятно жаль.
Беккет попытался понять, как Маркс воспринял его слова, но протеста не заметил. Тогда он добавил, что принес специальные шарики, достал из кармана пиджака баночку и поставил ее на письменный стол.
Ласково взглянув на Ленхен, он велел принимать три шарика после обеда. А перед сном еще три. И еще после завтрака. За несколько дней они обязательно помогут развеять меланхолию. Кроме того, бывают задачи, для одного неподъемные. Особенно когда они захватывают целиком. Когда человек несет в себе огромный потенциал и способен делать историю, что он предвидит в случае Маркса. За это приходится платить высокую цену. Ему срочно нужен отдых и никакого кнута, который подстегивал бы работать дальше.
Мавр лежал очень спокойно. Из глаз его выкатились слезы.
Беккет тихо вышел из комнаты и спустился по лестнице. Ленхен, заметно потрясенная, последовала за ним на некотором расстоянии.
Когда они пили на кухне еле теплый чай, доктор сказал, что у мистера Маркса почти наверняка в легких гнойник, а то и не один. Какое-то время он сможет с этим жить, но постепенно дыхание будет затрудняться, а кашель становиться хуже. Он сделает все, чтобы смягчить симптомы, успокоить и поднять больному настроение.
Тут заплакала Ленхен. Нет в этой семье счастья. Она точно знает, что работа над проклятой неоконченной книгой просто раздавит ее Мавра. И уж точно никогда еще о деньгах не писал человек, у кого их так мало.
– Ничего, если я задам вам пару вопросов? – Доктор Беккет добавил в чай молока.
Мистер Маркс удивительно непокладистый. Если она понимает, что он имеет в виду.
– О да, он такой. Но на него нельзя обижаться. Он все отдает великому делу.
– Я вовсе не обижаюсь, только хочу лучше понять, откуда это взялось. Вы не могли бы немного рассказать о его происхождении? В прошлый раз вы говорили, что уже давно работаете в семействе Марксов.
– О да, очень давно. Конечно, спрашивайте.
– Кто были его родители?
– Порядочные, трудолюбивые бюргеры из Трира, – с некоторой гордостью ответила Ленхен. – Мавр был старшим сыном. Вообще-то вторым,
