Курсант. На Берлин - Павел Барчук

— Вы верите мне⁈ Скажите, как дворянин дворянину. Я чувствую, в ваших жилах течет благородная кровь!

— О-о-о-о-о… — Куусари кивнул и в ответ рьяно затряс мою руку.

Насчет «дворянина» он, конечно, смутился. Видимо, я ему польстил. Впрочем, почему же «видимо». Я ему охренительно польстил.

Дворянского в Куусари не было и рядом. Наоборот, он отличался какой-то деревенской простотой закостенелого вояки. Не знаю, как долго финн в отставке, однако это тот случай, когда крайне уместно пожизненное определение «солдафон». В то же время, было в Куусари что-то слишком хорошее. Такое… Излишне хорошее. Про людей, подобных Осмо, говорят — простота хуже воровства.

— Алексей! Конечно, верю! — С пылом заявил финн, — Ты честен, это я понимаю и вижу. У меня вопросов больше не имеется. И в рассказ твой верю. Я же сам одно время служил в военной разведке. Осталась, так сказать, чуечка. Да и потом, признаюсь честно, буквально утром виделся со своим сослуживцем. Он сейчас руководит разведкой. Господин Меландера. Слыхал, может? Так мне, видимо, о тебе он и рассказывал. Думаю, вряд ли у нас за последние сутки двое перебежчиков появилось. Идем. Немного осталось. Сюда, направо.

Финн указал в сторону очередного поворота и двинулся вперед, увлекая меня за собой.

— Правда? Что же рассказывал господин Меландера? — Поинтересовался я с невинным выражением лица, топая вслед за Куусари.

— Локти кусает мой товарищ. Проверили тебя и твой рассказ. Достаточно быстро проверили, кстати. Оцени, как работает финская разведка. Естественно, расстроен сильно, что Риекки у него из-под носа такого ценного человека увел. Слушай, а ты и правда в НКВД успел отметиться? — Полковник с сомнением окинул меня с ног до головы. — Больно молод.

— Мне восемнадцать уже. И да, на самом деле успел. Я вырос в детском доме. Всей правды не знал. Но, как только она выяснилась, эта правда, в мыслях всё с ног на голову перевернулось.

— Да уж… Ну ничего, Алексей…Скоро к своим попадёшь. А я утречком Меландеру навещу. Расскажу ему о нашем знакомстве. Видишь ли, в некоторых сферах у Риекки руки длиннее, не всегда получается его по этим рукам ударить. Но сегодняшняя встреча как нельзя кстати вышла. Думаю, полковник Меландера с огромным удовольствием заведёт с тобой дружбу. Особенно, если об этом ты не расскажешь Эско Риекки.

Я шел рядом с Куусари, кивал, улыбался, а про себя думал… Как вообще можно быть настолько наивными? Прямо какое-то Зазеркалье. Параллельная реальность.

В Советском Союзе — повальная паранойя на шпионаж, диверсии и врагов народа. Ловят везде, где можно и нельзя. Особенно, конечно, досталось разведке. Когда в одну из наших встреча Шипко положил передо мной список выбывших из дела разведчиков, агентов и шпионов, я немного, если честно, прихренел. Нет, что дела не ахтец, итак знал. Но что настолько…

Почти напротив каждой фамилии было написано — расстрелян и дата смерти.

Именно тогда впервые я задал Панасычу вопрос, который не только Алёшу Реутова интересовал, но и меня настоящего. Ведь очень много раз говорилось о том, что разведка подавала руководству сведения насчёт готовящегося нападения Германии. Особенно, небезызвестный товарищ Зорге, он же Рамзай. Почти точную дату называл. Отчего же никто данную информацию не использовал, не постарался предотвратить случившееся? Ну ладно, пусть не предотвратить, хотя бы подготовиться. Черт… Вспомнишь ту же Брестскую крепость или котлы под Москвой, кровь сворачивается.

— Николай Панасыч, а почему товарищ Сталин настолько плохо относится к разведчикам? — Обтекаемо, без конкретных обвинений, спросил я Шипко. — Тут ведь куча, просто куча людей. Ну они что, реально все предатели Родины?

Я взял в руку документы, которые передо мной положил Шипко, и потряс им в воздухе.

— Алексей… Сложно все. Я, пожалуй, отвечать на этот вопрос не стану, ибо, не дурак, хотя иногда мне кажется, у тебя иное мнение обо мне складывается. Но… Есть такой нюанс… Когда человек из Советского Союза, к примеру, отправляется в Европу, да еще и нелегальным агентом, наше руководство считает, что спустя какое-то время этот человек проникается гнилым духом Запада и начинает работать на два фронта. Разбираться, насколько это верно, нет ни времени, ни возможности, ни желания. Проще сработать на опережение. До того, как нечто подобное произойдёт.

— Ну так гляньте, куда наопережались. — Я снова тряхнул листами бумаги со списком людей, которых, в большинстве своём, нет в живых.

— А ты думаешь вот это все… Вот это! — Шипко вдруг подскочил к столу и со всей дури долбанул по нему кулаком. — Вот это просто так? И вот это?

Он повернулся вокруг своей оси, рукой указывая на стены кабинета.

— Не осталось ни черта. Ни чер-та! Все развалили к едрене фене! Агенты, которые сейчас в Европе… Им даже связаться не с кем! И вообще… Знаешь, что… Сиди вон, учи! — Панасыч вырвал листы из моей руки. — Личные дела фашистов зубри. Я тебе это показал не для обсуждения правильности поступков Центра, а чтоб ты отсюда выписал несколько фамилий. Этих людей надо будет разыскать. Они без связных почти два года.

Потом товарищ сержант госбезопасности вообще окончательно психанул и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Так громко, что аж штукатурка с потолка посыпалась. Я остался сидеть в классе, бестолково хлопая глазами с полнейшим непониманием реакции Панасыча. Чего он на меня-то сорвался?

Но сейчас это воспоминание пришло мне в голову не из-за Шипко. Просто… Там, в Союзе — массовая паранойя и психоз. Здесь, в Финляндии — наивная детская вера в какую-то чуечку. И говорит это полковник в отставке, который сам служил в разведке. Ну смех, ей-богу. Ничего не имею лично против финнов, по крайней мере пока, дальше-то оно, конечно, иначе будет, однако… Страна напуганных идиотов. Вот как скажу. Они настолько расслабились от своей сытой буржуйской жизни, что опасности вообще ни в чем не видят. Ну еще, конечно, свято верят в Маннергейма и его линии.

— Все. Пришли. — Сообщил Куусари, указывая рукой на высокую ограду. Перед нами была калитка, закрытая на замок.

Дом, к