Разбой в крови у нас - Сергей Зверев

Свернувший в неприятное русло разговор прервало появление Тихона. Слуга с некоторым усилием затащил в комнату увесистый фотографический аппарат и громоздкий деревянный штатив. Сам хозяин тем временем с азартом сдирал с окон пыльные шторы.

– Что, упрямится? – поинтересовался слуга у барина.

– Одной ночи ей было мало. Но без еды она быстро подобреет.

– Ну, барин, эта может еще долго терпеть – ишь глаза какие злющие…

– Вы что, убить меня намерены? – Вдова не выдержала, что в ее присутствии говорят так, будто ее нет.

– Вот вечно вы все начинаете усложнять! – неожиданно разозлился Станислав Сергеевич. – Мне нужно только мое фото! А вы начинаете сопротивляться, противоречить, задавать идиотские вопросы!

Холеная физиономия его неожиданно исказилась, и Анастасия Леонтьевна услышала знакомое злобное шипение, от которого у нее побежали мурашки:

– А как думаешь, Тихон, может, мы из нее лучше Ифигению сделаем?

Слуга прервал на мгновение установку аппарата, которой занимался, и почесал затылок, припоминая:

– Это та, что ли, которую в жертву принесли, ножиком, значит…

– Она самая, и оковы снимать не придется, и ждать, пока согласится, не нужно. – Шипение Вострогова стало таким сладострастным, что вдова чуть было не согласилась на роль Медеи. Но тут ее неожиданно спас Тихон.

– А кто ее будет в жертву приносить? Я, что ли?

– Да, задача, – опустился в кресло хозяин и нахмурился. – Ну какой из тебя Агамемнон! Нет – Медея идеальна! Будете еще упрямиться? – обратился он к Башмаковой.

Та только решительно мотнула головой, отказываясь.

– В таком случае я приду позже. Уже для серьезного разговора.

Эта последняя фраза Вострогова повисла в воздухе и не давала покоя вдове весь день, пока она пребывала в полном одиночестве, не зная ничего ни о судьбе дочери, ни о том, что предпринял доктор.

Что мог иметь в виду такой человек под «серьезным разговором»? Больше всего Башмакова боялась, что ее мучитель догадается использовать в качестве орудия ее дочь. Угроза Катерине могла заставить вдову сделать многое, очень многое…

В следующий раз Анастасия Леонтьевна услышала шаги Вострогова, только когда за окном стемнело. Он появился в дверях, освещаемый ровным светом керосиновой лампы со стеклянным абажуром.

– Ну-с, не передумали? – жизнерадостно осведомился он. – Сейчас, конечно, уже темновато для фото, но если вы согласитесь, то сегодняшнюю ночь вы смогли бы провести с гораздо большим комфортом. И в обществе вашей дочери. Ну, что скажете?

Это было так заманчиво – согласиться сейчас на то, за что расплачиваться придется только завтра… Но что-то внутри Анастасии Леонтьевны сопротивлялось этому.

– Послушайте, Станислав Сергеевич, вы же умный человек. Неужели вы действительно верите в то, что ваши фотографические картинки опубликуют в каком-нибудь солидном издании? Это же ужасная безвкусица!

Этого произносить вдове точно не следовало. Услышав такие оскорбительные слова о светописных картинках, которые он создает, хозяин поместья тут же потерял свой миролюбивый настрой. В его глазах снова полыхнула скрытая ярость, и он перешел на шипение:

– Видимо, я был излишне милостив, и вы приняли это за слабость. Впрочем, это очень характерно для женщин. Не буду вас в этом винить, а просто объясню понаглядней ситуацию, в которой вы оказались…

– За создание этой ситуации вам не миновать суда и наказания!

– Пожалуй, если вы и ваша дочь выйдете отсюда, – неприятно улыбнулся Станислав Сергеевич. – Конечно, найдутся люди, которые расскажут, что паломницы Башмаковы уехали в гости к помещику Вострогову. Но найдутся и те, кто укажет, что через пару дней они поместье покинули. Карету заметят в каком-нибудь достаточно отдаленном месте, и ваша тетушка будет искать вас совсем не там, где сможет найти. А вам тем временем придется послужить мне на пользу, чтобы искупить все эти хлопоты. Кроме голода, есть и более радикальные меры…

– Что вы задумали? – невольно пытаясь отодвинуться как можно дальше, выдавила Анастасия Леонтьевна.

Вострогов поставил свою лампу на одну из колонн и опустился в ближайшее к вдове кресло.

– Анастасия Леонтьевна, я все хотел у вас спросить – вы боитесь насилия? Если быть точнее, что вас больше пугает: насилие над вами или над вашей дочерью?

Вдова издала неопределенный звук, ее руки дернулись, что заставило цепи громко звякнуть.

– Я, пожалуй, лучше переформулирую вопрос, – светским тоном продолжил хозяин. – Что вы предпочитаете: насилие над вами или над вашей дочерью? Вопрос риторический – можете не отвечать. Если ваше поведение не изменится, то мне придется заняться сюжетом о насилии над сабинянками. Тихон, конечно, мало похож на древнего римлянина, но других у нас нет. А вот вы совсем не годитесь на роль жертвы. Придется использовать в качестве модели вашу милую…

– Не смейте впутывать ее!

– Вы еще смеете разговаривать со мной в таком тоне! – вскакивая с места, тут же зашипел Вострогов.

Точным движением он выхватил из груды артистического хлама небольшую плетку, вроде тех, что в прошлом использовали для покаяния и самобичевания. Бог знает зачем понадобился подобный реквизит пермскому помещику, но сейчас в его руках он перестал быть просто реквизитом.

– Мне нужно ваше лицо и руки, а спина может быть какой угодно! – сообщил он своей пленнице и нанес первый удар.

Вдова не была готова к такому. В первое мгновение спину обожгло не слишком сильно, но боль растеклась от места удара, как огненная волна. Прокатившись по всей спине, она вернулась на место и там осталась пульсирующим комком. Сама того не замечая, женщина закричала.

Опасаться, что ее услышит кто-то, кроме Катерины, хозяин усадьбы не мог, но тем не менее тут же заткнул рот Анастасии Леонтьевны какой-то подвернувшейся под руку драпировкой. Заставив свою жертву молчать, он нанес еще несколько ударов.

Под конец, когда ударов уже не было, вдове казалось, что ее спиной прислонили к раскаленной металлической каминной ширме.

– Хватит истерик, – донесся до нее как будто издалека голос хозяина. – Через ваше парчовое платье удары почти не проходили. В лучшем случае у вас на спине сейчас несколько царапин. Они заживут через пару дней…

Вдова не дослушала его, провалившись в удивительно приятную и спокойную пустоту.

Катерина не находила себе места в оставшихся в ее полное распоряжение трех комнатах. Причиной тому был не голод, хотя за весь день заключения ей принесли только обед. Хлеб и пирог есть она не стала, а спрятала до вечера, чтобы отнести матери.

Не покидающие девушку боли тоже не являлись главной причиной волнения. На случай острого приступа у нее все еще оставалось немного порошка.

С полчаса назад Катерину взволновал крик, который, как ей показалось, раздался из заброшенной части усадьбы. Крик был один и резко оборвался.

Девушка никак не могла решить, стоит ли ей бежать туда прямо сейчас, рискуя нарваться на хозяина или слугу, или же лучше подождать ночного времени.

За окном было уже темно, и половинка луны ярко освещала деревья под окном. Отправился ли уже отдыхать хозяин усадьбы или еще бродит по темным коридорам? Девушка еще раз выглянула в окно, будто ночное небо могло ей что-то подсказать, и тут же отскочила.

По веткам корявого вяза кто-то карабкался. Приглядевшись повнимательней, Катерина поняла, что это ребенок, мальчишка в крестьянской одежде. Сын кухарки.

Догадавшись, что обнаружен, он усердно замахал руками Катерине, прося, чтобы она открыла окно.

– Что тебе нужно, мальчик?

– Барыня, ты одна? Хозяина нет?

– Нет. Он тут еще не появлялся.

– Тогда держи! К тебе гости, – с этими словами мальчишка кинул ей конец толстой веревки. – Привяжи к шкафу побольше и жди! – подмигнул он девушке и, усмехаясь, полез вниз.

Катерина решила не привязывать веревку, пока не увидит, что там за гость собрался навестить ее таким чересчур романтическим способом. Она наблюдала, как мальчик скрылся за деревьями; почти сразу же оттуда выбрался стройный молодой мужчина со светлой шевелюрой и усами. В лунном свете его волосы выглядели серебряными.

– Захар! – прошептала Катерина. – Я сейчас!

Девушка бросилась привязывать веревку, пока гость не успел заметить охватившего ее волнения.

Пока ямщик взбирался по веревке, Катерина прислонилась ухом к двери и замерла, надеясь на этот раз ничего не услышать. Яркая луна за окном теперь казалась ей слишком яркой – в ее свете легче будет заметить беглецов. Когда Захар очутился в комнате, ей стало спокойней.

Сбивчивый рассказ девушки о ее злоключениях ямщик выслушал молча и внимательно. Катерину удивляло только немного виноватое выражение, прячущееся в глубине его глаз.

Взглянув на отверстие в двери, через которое выбиралась Катерина, Захар только хмыкнул: