Жатва скорби - Роберт Конквест

Было бы, по нашему мнению, ошибкой искать реальную основу для какой-либо конкретной политической линии ленинских высказываний этого периода. Иногда создается впечатление (как и на ранних этапах революции), что он просто не был уверен, какой путь лучше, и занимался экспериментальными поисками пригодного политического и теоретического решения. Например, на Одиннадцатом съезде в 1922 году он вдруг объявил, что отступление зашло слишком далеко и пора снова продвигаться вперед. Однако потом, по-видимому опять передумал, и никаких конкретных «наступательных» действий предпринято не было[6].

Восстановление промышленности было частью НЭПа, и без уступок капитализму здесь тоже не обошлось. По словам Ленина в октябре 1921 года, «поскольку разрушена крупная капиталистическая промышленность… пролетариат исчез», «капиталисты будут создавать промышленный пролетариат»[7]. Однажды он даже заявил, что крупных капиталистов можно было бы превратить в союзников в борьбе против мелкого крестьянского собственника, в котором Ленин по-прежнему видел главного врага[8]. Этим он подтвердил и свою формулу 1918 года о том, что «мелкобуржуазные экономические условия и мелкобуржуазная стихия» являются «главным врагом социализма у нас»[9].

Когда Ленин не призывал к скорейшему возобновлению наступления, то есть когда он ратовал за НЭП, вождь партии предвидел длительную борьбу за союз с середняками – пожалуй, и на протяжении нескольких поколений, а уж в крайнем случае на десять – двадцать лет[10]. (По официальным данным НЭП продолжался чуть меньше девяти лет.) Но в контрасте с этой тактической рекомендацией Ленин неизменно отстаивал свою более капитальную теоретическую позицию: крестьянство порождает капитализм и буржуазию «постоянно, каждый день, каждый час и в массовом масштабе»,[11] что оправдывало самую высокую бдительность по отношению к этому источнику опасности и использование первой же возможности для того, чтобы положить конец такому нетерпимому положению вещей.

Ленин высказывался и в том смысле, что при сложившихся в мире политических условиях период мирного строительства социализма «будет скорее всего не очень продолжительным»[12]. А в письме к Каменеву от 3 марта 1922 года (опубликовано лишь в 1959 году) он добавил: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору, и к террору экономическому»[13].

В своем классическом труде о Ленине Адам Улам делает вывод, что если бы Ленин еще жил, он закончил бы НЭП даже раньше, чем Сталин[14], поскольку Сталину, прежде чем действовать, пришлось укреплять собственные позиции в партии. Как бы то ни было, постепенное исчезновение Ленина из общественной жизни и его смерть 21 января 1924 года поставили перед партией задачу: рано или поздно, тем или иным способом, но необходимо уничтожить независимое от нее, партии, крестьянство.

Неуверенность Ленина в последние годы его жизни отражала тот объективный факт, что в политике партии действительно возникло внутреннее противоречие. С одной стороны (в экономике), ей нужно было поощрять сельскохозяйственное производство, что предполагало и поощрение лучших производителей. С другой стороны (в политике и доктринах), она рассматривала именно этих умелых производителей в конечном счете как своих главных классовых врагов и делала ставку на их менее удачливых соперников, а особенно на совсем уже слабые элементы в крестьянстве. Но всякий раз, когда «бедному крестьянину» помогали укрепить его экономическое положение, он переставал быть бедным крестьянином; и когда безземельный крестьянин получал землю, это переводило его в куда менее благоприятную с точки зрения теории категорию «середняков»; а когда середняк улучшал свое положение, то в глазах коммуниста он автоматически превращался просто во врага – в кулака.

Эти противоречия не могли быть разрешены вплоть до сталинской революции 1930 года. А пока что самой неотложной задачей казалось восстановление сельского хозяйства страны. Добиться этого можно было только путем настоящего поощрения, настоящего стимулирования производителя, то есть кулаков.

С национальным вопросом тоже смогли справиться лишь на новых путях временного отступления. В гражданской войне ни Ленин, ни Деникин не собирались предоставлять Украине или другим народам подлинную независимость. Но у Ленина была (вернее, он в конце концов пришел к ней) более привлекательная тактическая линия, и его политика, казалось обещала лучшие перспективы для национальных меньшинств. Белые не так уж недопонимали национальные проблемы как считают некоторые исследователи, а Колчак даже призывал к признанию независимости Финляндии, Польши и других стран. Но в критический момент об этом было позабыто и Деникин шел на Москву с лозунгами «единой неделимой России»…

В наши дни украинские коммунисты-диссиденты часто говорят, будто Ленин сочувственно относился к идее независимой государственности национальных меньшинств. Но ведь совершенно ясно, что он как политический прагматик просто стал понимать, какая опасность грозит режиму со стороны национальных движений украинцев и других народов, и считал, что их сопротивление необходимо как-то нейтрализовать, в то же время ни на шаг не отступая от главных принципов – централизации и контроля со стороны Москвы.

Именно провал первых коммунистических режимов на Украине заставил власти Москвы задуматься над решением проблемы. Подобно тому, как Рязанов определил Новую экономическую политику «крестьянским Брестом», новую политику по отношению к Украине можно назвать «украинским Брест-Литовском». В обоих случаях уступки были рассчитаны на то, чтобы ослабить враждебность противника к коммунистическому режиму: крестьянина больше не преследовали за то, что он вел себя как крестьянин, украинцу же решили даровать некоторую культурную автономию.

Как мы видели, уступки украинскому национальному сознанию, как и уступки крестьянству, были продиктованы только политической необходимостью. Первый советский режим на Украине был открыто антиукраинским и потому погиб в буре враждебности масс. Национальная политика второго режима, хотя и более осторожная, все же вызвала резкое сопротивление народа. Третье и успешное наступление коммунистов встретило серьезный отпор, но на этот раз оно было лучше подготовлено и не только в военном отношении. Были предприняты политические шаги для ослабления народного сопротивления. Делалось это путем более осторожной и последовательной национальной политики, то есть уважительного отношения к украинским национальльным чувствам или к тем из украинцев, которые не казались победителям совсем уж неисправимо антикоммунистическими.

В декабре 1922 года дотоле все еще считавшиеся формально независимыми Украина, Закавказье и Белоруссия присоединились к Союзу Советских Социалистических Республик. Но почти одновременно, в апреле 1923 года, была официально принята на Двенадцатом съезде Российской Коммунистической партии политика «украинизации». Впервые после 18-го века прочно обосновавшееся на Украине правительство открыто объявило о намерении хранить и развивать украинский язык и культуру.

Из эмиграции вернулись выдающиеся ученые и писатели, даже те, кто в свое время поддерживал Раду. В их чист был историк Михаил Грушевский, в прошлом председатель Рады, а также и другие министры и рядовые члены Рады.

Тогда же были амнистированы и назначены на высокие должности некоторые украинские социалисты-революционеры, которых в 1921 году судили и приговорили к коротким срокам заключения. Например, Всеволод Голубович, бывший премьер-министр Украинской республики, возглавил Украинский Верховный экономический совет, другие заняли менее высокие должности в области культуры и экономики[15].

В отличие от того, что происходило в самой России, на Украине новая политическая правящая группа не отвергала включения в свой состав крупных деятелей добольшевистского режима.

Правда, почти все они получили должности не в собственно политической, а в гуманитарной сфере. Хотя вот бывший премьер Винниченко был принят в коммунистическую партию Украины и в ее Центральный Комитет и даже назначен заместителем председателя Совнаркома Украины и комиссаром по иностранным делам. Вскоре он, однако, проявил дальновидность и мудрость и предпочел вернуться в изгнание…

«Украинизация» пошла дальше, чем аналогичные уступки национализму в других регионах. Представители украинской Культуры, вернувшиеся в страну, искренне надеялись, что даже Советская Украина может стать ареной национального возрождения. И они оказались в значительной мере правы, но… всего лишь на несколько лет. Поэзия и беллетристика, труды по языкознанию и истории восторженно принимались всеми слоями общества, а литература прошлого переиздавалась массовыми тиражами.