Старинные гербы российских городов - Надежда Александровна Соболева

же и немецком диалектах к Атласу», ей необходимы гербы городов Российской империи, ведомости и примечания, имеющиеся, по-видимому, в Герольдмейстерской конторе. Эти сведения были необходимы «в дополнение к географии о Российской империи».

Теперь на картах и плавах различных городов все чаще появляются городские эмблемы. Сочиняются гербы и в городах. Интересно появление ростовского герба на печати Ростовской воеводской канцелярии. Ее сотрудник Петр Андронов купил на ярмарке «у приезжего из других городов продавца» печатный лист, «па котором показана персона государыни императрицы Анны Ивановны и около тое персоны разных городов гербы, в том числе герб города Ростова, вподобие еленя». На основе данного рисунка в 1743 г. была изготовлена печать Ростовской воеводской канцелярии с гербом. Любопытно, что провинциальная канцелярия о появлении этого герба не знала.

В Ряжской воеводской канцелярии на печати помещался герб в виде княжеской шапки в двух точечных ободках, нарисованный бывшим воеводой. Инициатором создания герба Санкт-Петербурга, поделенного в 1737 г. на пять частей, а также «каждой части порознь», выступила Комиссия строения. Она направила предложение о гербах в Герольдмейстерскую контору. К документу прилагались и проекты гербов: для Адмиралтейской части — в белом поле синие якоря накрест, для Васильевской — в синем поле три белые рыбы, для Санкт-Петербургской — в зеленом поле белая городская башня, для Литейной — в черном поле желтая пушка, для Московской — в желтом поле копьем пробит черный змей (часть московского герба). В Герольдмейстерской конторе был составлен квалифицированный ответ. В нем сообщалось, что Санкт-Петербургу «герб уже учрежден, а именно: в красном поле стоящий золотой скипетр с государственным орлом, а при нем накрест наклонены два серебряные якоря, один морской, а другой речной, с изображенною над щитом золотою императорскою короною». Поскольку этот герб уже «при многих случаях публично употреблен был и поныне употребляется», то было сказано: «оный так надлежит оставить». Что касается гербов для остальных частей города, то Герольдмейстерская контора решительно протестовала против подобной идеи. Выражалось мнение, что герб — особый знак, олицетворяющий город, и может существовать лишь одно его изображение. Герб Санкт-Петербурга помещался, кстати, на медных монетах достоинством в 5 копеек, которые выпускались чуть позднее — в правление Елизаветы Петровны.

Все вышесказанное, на наш взгляд, может свидетельствовать только об одном — усиливается общественное внимание к отличительным знакам городов. Естественно, что вопросы по этому поводу обращены к Герольдмейстер-ской конторе. А что же она?

Во многих документах, доношениях в Сенат повторяются записи: сочинение «до государственных провинций и городов принадлежащих гербов… поныне почти еще не зачинано», «провинциям и городам гербов, которые назначены и поныне не нарисованы, да и делать как вышеписанным гербам описание, так и назначенным провинциям и городам гербов не починывано», из Герольдмейстерской конторы «в губернии, провинции и города поныне для делания печатей рисунков не послано» и т. д. Ничего не поделаешь — из-за постоянных запросов самых различных ведомств о городских гербах герольдмейстер вынужден активизировать действия конторы, а правительство — попытаться упорядочить хранение рисунков городских гербов и пополнить штат Герольдмейстерской конторы. К 1737 г. возвращен в контору живописный мастер Чернавский, работавший еще при Санти. Он же в свое время «отправлял городовые гербы по губерниям». Герольдмейстер Квашнин-Самарин требовал перевода на русский язык книги «регулов герольдических» (ею пользовался Санти) и пересылки ее в контору.

И вот уже Сенат занимается специальным рассмотрением городских гербов. Издается указ о хранении подлинных рисунков гербов в Герольдмейстерской конторе. Рассылать по запросам разрешалось только копии. Теперь вопрос о кандидатуре «сочинителя гербов» решал Кабинет министров по представлению Соната, который так объяснял свое предложение по расширению штата Герольдмейстерской конторы: «Понеже де многие городы своих гербов не имеют, того ради…» необходимо, чтобы сочинением гербов занимался особый человек «па месте герольдмейстерского товарища Сантия». Сначала на рассмотрение Кабинета были представлены две кандидатуры — И. К. Генингера и И. Г. Гейнцельмана — оба иностранцы. Так получилось, что они по очереди в течение короткого времени служили на указанной должности, но следов их деятельности в Герольдмейстерской конторе не сохранилось. Дело составления гербов с их приходом в контору не получило развития.

И вновь начинаются поиски достойного занять место товарища герольдмейстера. Все же нашелся человек, обладающий блестящими способностями и разносторонними знаниями. Он прекрасно владел иностранными языками, любое порученное ему дело выполнял на редкость добросовестно. Его имя — Василий Евдокимович Адоду-ров, первый русский адъюнкт Академии наук. Личность поистине незаурядная. В 1726 г., в возрасте семнадцати лет, Адодуров был принят в верхний класс гимназии Санкт-Петербургской Академии наук. Через год он уже среди учеников Академии. В 1728 г. Адодуров определен ен переводным делам» в академическую канцелярию. Обучаясь у виднейших профессоров Академии точным паукам (по физике — у Бернулли, по математике — у Эйлера), Адодуров проявил к ним блестящие способности. Главным его намерением было «физику доканчивать, дабы со временем самому профессорского чина удостоиться». Одновременно Адодуров углубленно изучал иностранные языки, овладев ими настолько, что сумел перевести на русский язык сокращенный курс механики, математику Эйлера. Академия паук писала в Сенат об Адодурове, что он «свои труды читает в Российском собрании, а притом слушает всяких переводов, которых другие читают, и старается, чтоб оные переводы на российском языке исправно в печать выходили. Впредь будет всякие выходящие математические и физические книги и вещи по-русски переводить…».

Немало потрудился Адодуров и на поприще «приведения в большее совершенство русского языка». Современные филологи считают его автором первой русской грамматики на родном языке, предшественником Ломоносова в деле грамматического описания русского литературного языка. Таким образом, Адодуров «немало приуспел» не только в технических, но и в гуманитарных науках. Историк Г. Ф. Миллер рассказывал, что Адодуров был способнейшим его учеником. Он сам вел и практические занятия по русскому языку — обучал, например, будущую императрицу Екатерину II, читал общие лекции, специальные курсы.

…В одном из доношений Адодуров писал: «По приказу главного Академии командира… фон Корфа и по разсуждению Академии наук положена на меня сия должность: чтоб во всякой вторник, среду, четверток и субботу публично в Академии показывать надлежащие до российского языка правила, а по совершении оных толковать на том же языке риторику. К исполнению которого дела принужден я все, что до того надлежит, сам вновь сочинить и на то употреблять тем больше времени, что в сем, как весьма новом деле, по сие время еще никакого предводителя не имеют, которому бы в том можно было последовать…».

Разносторонние знания и способности снискали Адодурову славу человека, способного разобраться в любом сложном деле, освоить новые пауки. Это, видимо, и послужило поводом к выдвижению его кандидатуры «к сочинению