Прогулки с пантерой - Наталья Саморукова

— Ну вот ты скажи, чего людям неймется? — теребила я Лешку.

— Империя достигает расцвета и пускается во все тяжкие, — загадочно и непонятно ответил он.

Последнее время Лешка был тих и задумчив. Может быть, почувствовал, как я от него отдалилась? Но он сам виноват! Он не замечает меня. Точнее, замечает, но не как Настю Голубкину, человека и женщину, а как жену, хозяйку дома, человека, который подает ему завтраки и ужины, убавляет громкость телевизора, когда он спит, готовит борщ, если успевает конечно. А вот Алекс… Алекс со мной говорил. Мы спорили, разумеется, не переходя на личности, мы сливались в интеллектуальном экстазе и наслаждались не запятнанным обыденностью общением.

«Как жаль, что в моей реальной жизни нет человека, с которым можно вот так обо всем поговорить», — писал мой призрачный друг. «Как жаль», — вторила ему я.

Когда я пожаловалась Гришке на замусоренную почту, он неожиданно оживился.

— Слушай, мать, а это гениальная идея! — потер он руки.

— Я вроде пока никаких гениальных идей не излагала.

— Оставь, это вообще не твоя епархия. Идея возникла у меня. Вы же были в том клубе? На лбу же у вас не было написано, что вы подсадные утки?

— Ты к чему клонишь?

— А к тому. Вы были в «Пантере» одновременно с убитой парой. Скорее всего, ее вычислили именно в тот вечер. Они же первый раз пришли в клуб.

— Первый и последний, — грустно добавила я.

— Ладно, давай без пафоса, потом будем слезы лить. Так вот. Он был там!

— Блюститель? — вздрогнула я. Такая очевидная и вместе с тем страшная мысль отчего-то не приходила мне в голову.

— Да, он был там. Наблюдал, фиксировал, запоминал, — Григорий вошел в раж, и даже руки от удовольствия потирал. Такое с ним случалось, когда дойдя до предельной точки отчаяния, он вдруг зажигался идеей. Отвратить его задумки, отвлечь было так же легко, как спилить лобзиком баобаб.

— Гриш, молчи, даже не начинай, — остановила я его, — Лешку не дам! Со мной ты можешь делать все, что пожелаешь, но втравливать в это Алексея не смей. Ты меня понял?

— Спокойно, спокойно, — легко отодвинув меня в сторону, Гришка рванул в приемную, принес оттуда пару фужеров, ополовиненную бутыль коньяка и подсохший лимон, — все под контролем. Давай-ка глотни и я тебе изложу свой план.

— Нет! — хлопнула я ладонью по столу и тут же скривилась от боли. Занятия айкидо разбудили во мне дремавшую силу. С самоконтролем дело обстояло хуже.

— Вот значит как? — взъярился коллега, — значит, пусть он и дальше убивает? Пусть мочит всех направо и налево, а мы и горя не знаем!

Гришка веером рассыпал передо мной уже хорошо знакомые снимки.

— Завтра их может быть еще больше! Будем собирать коллекцию?

— А мне плевать, — упрямо сказала я. На такие дешевые манипуляции меня ему не купить, — моя хата с краю, а судьбы человечества меня не очень волнуют.

— Они тебе будут сниться! — в запале крикнул Григорий.

7. Театр одного зрителя

Они действительно стали мне сниться. Точнее, каждую ночь с завидной регулярностью мне являлся один и тот же сон — череда фотовспышек, в каждом всполохе которой на мгновенье мелькало безжизненное лицо. Я пила снотворное, валерьянку. Ничего не помогало. Втайне от Лешки и ни слова ни говоря Григорию, я вступила в переписку с каждым из тех, кто хотя бы раз отметился на почте. На это уходило колоссальное количество времени, но я упорно рылась в куче навоза. В большинстве случаев после двух трех писем беседы сворачивались по инициативе приглашающей стороны. Как я поняла, многие писали скорее ради любопытства, не предполагая ничего более серьезного, чем обмен фотографиями и взаимными комплиментами. Но образовался и кружок истинных почитателей Насти Голубкиной. В первую очередь меня интересовали одинокие мужчины. Таких было четверо.

Пока Гришка, не скрывая обиду в мой адрес, днями и ночами пропадал на бывшей службе, на добровольных началах консультируя сыскарей, я потихоньку брела к истине.

Завидую женщинам, которые умеют непринужденно флиртовать. Мне Бог такого таланта не отвесил. Я либо тупо пру напролом, либо зажимаюсь в комок как ежик, далеко не всякий зубастый ловелас не рискнет опробовать. Лешка уверяет, что искусству кокетства можно научиться. Но сие вызывает у меня скептицизм. Допустим, корову можно принудить освоить технику катания на коньках. Но она, даже профессионально подкованная, все равно останется коровой на льду. Поэтому для общения с потенциальными кавалерами, каждый из которых мог оказаться Блюстителем, я придумала легенду — мы просто знакомимся, без обязательств и фривольностей. Иначе муж будет против.

Полдня, проведенные в изматывающих душу беседах, сдобренные пятью чашками кофе и месячной нормой десертов, убедили меня в правильности жизненных позиций. Флирт в его первозданно виде утомительно скучен. Когда содержание общения отодвигается на задний план, а форма довлеет, когда конечная цель прозрачна, а суть всех словесных упражнений сводится к одному, лично у меня через полчаса начинается нервный почесун, хочется зевать и неизящно выражаться.

Но наполовину совесть моя очистилась. Два виртуальных кавалера, с которыми я имела счастье познакомиться в реальности, были до такой степени негодными на роль кровавого маньяка, что я не раздумывая, вычеркнула их из списка.

Третий, лица которого я не знала даже по фотографии, запаздывал, но зато когда пришел, мне долго не удавалось закрыть рот.

— Ох уж мне эти скромницы, — улыбнулся Петр.

— Господи, откуда ты взялся?

— Да не переживай так. Я сразу тебя раскусил. И все твои наклонности тоже. Обещаю, буду пай-мальчиком и никому ничего не скажу. Слушай, а может обойдемся без мужа?

— Погоди, ты меня неправильно понял. Но уж коль мы встретились при таких обстоятельствах, ответь мне на несколько вопросов.

— Как же хорошенькие девушки любят вопросы. А без вопросов никак? Я ведь тебе нравлюсь, скажи?

Петя скользнул по кожаному дивану поближе ко мне, и положив руку на бедро, притянул к себе. Перед глазами как живая встала туалетная сцена — Петя снимает ботинок… Меня передернуло. Видимо, мужчина принял это дерганье за конвульсию страсти. Он расплылся в довольной улыбке и отпил из моего бокала. С кухни потянуло горелым и я невольно наморщила нос, принюхиваясь. Петю от меня тут же отбросило. Он вдруг нервно заерзал и попросил двухминутной паузы. Я точно знала, чем он сейчас занимается в клозете. Господи, кажется, в этом сезоне все поголовно сошли с ума. Кому-то кажется, что его преследует грязь, кто-то панически боится запаха своего тела.

— Петр, — начала я, когда он вернулся.

— Я же просил, называй меня Полом! Так трудно это запомнить?

— О кей, нет проблем. Пол, я тебя уже спрашивала, был ли ты в клубе «Пантера». Ты мне сказал, что не помнишь. Из альтернативных источников я выяснила, что все-таки был. И не один. Ты был там с Соней.

— И что? — Петр попытался пристроить свою коленку вплотную к моей, но я уже знала, как с ним бороться. Стоило мне слегка дернуть носом, и мужик сжимался в кулек, — да, был с ней в каком-то клубе. Названия, честно говоря, не помню. Я много где бываю.

— А на сайтах знакомишься тоже часто?

— Ой, ну что за допрос? Да, знакомлюсь. Я свободен, понимаешь? В отличие от тебя я свободен от условностей, от обязанностей, привязанностей и фальшивой морали. Я могу позволить себе все, что хочу. И позволяю.

— Да ради бога. Меня другое волнует.

— Например?

— Например, что ты делал в Германии?

— Работал. Нужны подробности?

— Знаешь, я не хочу быть пристрастной, но твоя имя постоянно всплывает. Ты отметился везде, где только можно. Мы ищем преступника, страшного и очень опасного и в этих поисках постоянно натыкаемся на тебя. Не знаешь, почему?

— Не знаю. Может, я и есть преступник?

— Может и есть. Шутить я сейчас не очень расположена.

— Я тоже. Ты бросаешь мне в лицо обвинения, подозреваешь меня в чем-то, а я даже не знаю, в чем именно.

— Вот в этом, — сказала я и кинула ему пачку снимков.

Я почти физически ощутила ледяную волну страха, которая пошла от Пети в зал. Она заморозила воздух, официанта, внезапно застывшего с подносом, шторы, подернувшиеся инеем, случайно залетевшую в помещение маленькую стрекозу. Крылья насекомого сложились в кучку и она рухнула, не долетев до вожделенной лампочки.

— Что с тобой? — спросила я, пытаясь забрать у Пети снимки. Но он не отдавал их. Он крепко сжимал их, сминая в побелевших кулаках.

— Откуда у тебя это? — плохо слушающиеся губы едва шевелились, Петр был явно не в себе.

— Оперативная съемка.

— Не ври, — умоляюще прошептал он, — этого не может быть.

— Чего не может быть?

— Это не оперативная съемка. Это ненастоящие фотографии. Это муляжи, краска.

— Нет, Пол, это не краска, — жестко сказала я и потянула его на улицу.