Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958) - Адамович Георгий Викторович

Ну, вот, chere Madame, и все, что могу сообщить. А если получу от Вас опять дерзостное и гневное письмо: «я думала! я ждала!» — то заранее примиряюсь. Только это будет напрасно, ибо делаю, что в силах. Недошивина обещала написать мне, как только что-нибудь сделает. Я хотел ей звонить, встретиться: «нет, я Вам напишу», т. к. она будто бы все время в разъездах и даже сегодняшнее свидание наше назначила с трудом. Как только получу от нее что-нибудь, извещу сейчас же. И о разговоре с Т<ер>-Погосяном.

Как Жорж? Bon loisirs pour vous deux[350].

Ваш Г. А.

P. S. Литература.

«Н<овый> ж<урнал>» я так и не получил, верно, потерялся. Но видел его у Кантора. О стихах Жоржа я все высказал в известной Вам статейке и читал эти с теми же чувствами. А Ваши: первое очень хорошее, в очень Вашей манере и всякими прелестными trouvailles[351]. Но почему Поляков и что с ним было? Я не знаю или не помню. Второе тоже хорошее, но неожиданно напоминает Ахматову, позднюю, особенно последняя строфа. Ее тон. Но это ничего, что напоминает, и это не подражание, а совпадение. Только позвольте поправку, по старой памяти о «не таких словах». Лучше бы «нет дома», а не «не стало дома». Будет короче строка, но это Гумилев напрасно уверял, что «надо выравнивать». Это чепуха, пусть будет короче. Даже лучше здесь, чтобы короче, п<отому> что «нет дома» — и нет дыхания, нет голоса, чтобы это договорить, т. е. ритм совпадает со смыслом, а в этом же весь цимес поэзии! Поверьте знаменитому критику и экс-поэту! «Не стало» очень ослабляет все. А стихи весьма пронзительные.

46. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

Paris

5/IV-58

Дорогой друг Madame

Получил Ваше письмо — и, как заведено, отвечаю сразу.

Ваш отказ от Gagny и Сэвра примем к сведению, но без согласия и удовольствия. По-моему, Вы не правы. Я был, кстати, у Тер-Погосяна, который сверх-директор над Gagny и Сэвром. Если бы знал, не поехал бы к нему! Он ничего не обещал в ближайшее время, но обещал сделать все что надо, как только освободится комната. Мой совет: если бы Вам в Gagny или Сэвре комнату дали, не отказывайтесь, а оттяните, на что-либо сославшись. Отказ — после всяких хлопот — может Вам повредить. Выразьте благодарность и радость, но скажите, что сейчас переехать не можете и т. д. Водов еще написал какой-то старухе Башмаковой[352], которая имеет власть над Сэвром. Но главная власть — Т<ер>-Погосян, который твердо обещал о Вас помнить и подтвердил, что ничего против Вас, ни в каких смыслах, нет. Я, между прочим, видел Терапиано, кот<орый> говорит, что в Gagny ambiance[353] недурна, хотя сада действительно нет.

Теперь о Ротшильде[354]. Что-то в связи с Олюшей[355] я вспоминаю, но это было не о доме, а о больнице. Ее туда советовала поместить Эльканша, но ничего не вышло, т. к. Олюша была в Beaujon, а это госпиталь замечательный. Я помню, что звонил Прегель насчет Ротшильда. Она говорит, что это дом крайне роскошный, вроде санатории, и не исключительно еврейский. Можно ли туда устроиться, она не знает, но узнает и мне сообщит. Конечно, у нее есть всякие связи там, и она может помочь. Я ее просил сделать все, как «лучшему другу», и думаю, она это и сделает. Прегельша — человек настоящий, не из тех, которые наговорят всего и этим ограничатся. Как только будет ответ, я Вам напишу. В чем дело с Cormeilles — ума не приложу. Я поверил Нелошивиной. что есть препятствия непреодолимые, а Вы считаете, что это — чепуха. Не знаю. Но если бы было что-нибудь против Вас вообще, то было бы и в Gagny. Почему же только Cormeilles? Кстати, Прегельша говорит, что abbe Glasberg очень влиятелен всюду. Напишите ему и скажите, что, по твердому заявлению Недошивиной, Cormeilles невозможно только по администр<ативным> причинам. М. б., он поможет, в особенности если оттуда кто-то хотел бы переселиться на юг.

Насчет спондеев — «нет дома» — протестую. Это не спондей, а проглатывание слога, скороговорка, которая тут подходит. Но, пожалуй, «не существует» лучше, чем «не стало». Читали ли Вы, что в «Гранях» написал обо мне Струве?[356] Собака лает, ветер носит. До свидания, ami cherie. Как Жорж? Передайте все пожелания и чувства. А также испанцу.

Ваш Г. А.

47. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

<между 5 и 10 апреля 1958 г.>[357]

<начало письма утрачено>

знаю, т. к. Прегельша куда-то исчезла и, во всяком случае, умолкла. По-моему, и ей недурно бы написать, т. е. чтобы Вы ей написали! Я сейчас немного скрываюсь в Париже и никого не вижу, притворяясь больным (впрочем, я и правда болен и еле волочу ноги). А то у меня тут столько solliciteures[358], как обычно, вроде Неточки или Веры Ник<олаевны>, что на собственные развлечения нет ни времени, ни сил. К тому же холод и дождь. Ну, вот пока — все. Я в Париже до 20–21 апреля[359], и буду Вас держать au courant[360], если будут новости. Насчет литературы, т. е. Пастернака, я мнения не имею. Стихи из «Д<окто>ра Живаго», по-моему, слабее его прежних, т. е. не хуже, а именно слабее, без прежнего напора. А самого романа я не читал. Оцупа не видел, и, как правильно заметила Нета, моя дружба с ним, вероятно, при свидании опять скончалась бы. Так что я его едва ли и увижу, сошлюсь на немощи. Quant’а[361] мой ангел, он выразил желание приехать в Лондон, а я в растерянности: как быть? С одной стороны — безумное счастье, с другой стороны — безумный расход. Надо же его в Лондоне содержать и развлекать, даже если только 3 дня!! У каждого свои заботы, у Вас Amigo, а у меня — это. До свидания, друг мой дорогой и милый, а также — надеюсь — верный. Целую и кланяюсь Жоржу. Недошивина упорно ни в какие болезни не верит и говорит — «все болели»; а больше напирает на скуку в Иере. Пишите.

Ваш Г. А.

48. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

Paris

19/IV

День моего рождения

Bien chere Madamotch’ka

Пишу Вам в последний раз из Парижа, ибо послезавтра уезжаю обратно в чудный Манчестер. И пишу в печали и раздражении, т. к. потерял стило, драгоценнейший предмет, поднесенный мне Кодрянской. Вероятно, его украли. Но это дела не меняет, надо писать crayon a bille[362], чего я терпеть не могу.

Получил Ваше письмо с посланием Amigo и портретом, кои возвращаю. Но сначала о делах.

Я имел длинную беседу с Прегельшей и вынес впечатление, что это единственный человек, с которым стоит иметь дело (т. е. в данном случае). Держитесь за нее. Она не обещает чудес и не болтает вздора, а что может сделать, то сделает.

О Ротшильде сведения малоутешительные. Есть три его дома, два в Париже, третий где-то за 45 километров, и это-то и есть дом роскошный (там даже есть платные жильцы по 1000 фр<анков> в день). Но дом — совсем еврейский, с синагогой и прочим. Это бы ничего, но плохо то, что, прежде чем попасть туда, надо пожить в доме парижском, где общие дортуары, и притом, сколько этот «стаж» продлится, неизвестно. Так что сами понимаете, как это должно быть приятно!

Но с Прегельшей в моих мыслях связан план другой. Через месяц а реи pres[363] приезжает ее брат со своей женой[364], к которой, по ее словам, давно и безнадежно неравнодушен Долгополов. Она (Прегельша) говорит, что будет с Долгополовым постоянно у них встречаться, «запросто», а не по делу, и постарается на него насесть для Cormeilles. Хотя Cormeille будто бы невозможно, но, конечно, Долг<ополов> там всесилен и, если захочет, всякие препятствия преодолеет. Вопрос, захочет ли? Препятствия какие, я узнал от Вырубова. Парижская префектура платит от себя за каждого жильца в Cormeilles 10 тысяч в месяц, и поэтому не соглашается на переводы из другого района. Вас с удовольствием выпустит Hyeres, но тут префектура может Вас не принять. Но, по-моему, Д<олгополов>мог бы и это уладить. Прегельша говорит, что в смысле устройства, комфорта и питания — лучший дом Gagny, хотя без сада. Да и сообщение с Парижем лучше, и она очень советует держаться Gagny, если Cormeilles не выйдет. Кстати, я познакомился с Новиковым, новым директором Gagny. Он обещал содействие, но просил не обращаться к нему раньше сентября, т. к. он до этого еще «временный», без власти. Un monsieur tres bien[365], правовед. По секрету он сказал, что Т<ер>-Погосян — человек, кот<орый> наговорит с три короба, а сделает мало. У Новикова, кажется, point d’honneur[366], чтобы все было через него.