Избранные произведения в 2-х томах. Том 2 - Вадим Собко

В Айсдорфе наливались почки на каштанах, апрель в этих местах очень тёплый. И именно в такой чудесный день, когда солнце, уже по-весеннему горячее, легко пробивается даже сквозь закопчённые, почерневшие от дыма стёкла в крыше мартеновского цеха, Шильд не пришёл на работу.

— Где он? — спросил начальник цеха.

Фальке что-то тихо ответил ему на ухо — главный сталевар побледнел.

— Не может быть, — потерянно пролепетал он.

— В наше время всё может быть, — наставительно ответил Фальке.

— Что же делать?

— Ищите замену.

— Пленного можно поставить за сталевара? — Немец смотрел на Шамрая..

— Нет, — категорически запретил Фальке.

Вместо Шильда прислали подручного с другого мартена. Теперь работа пошла медленнее. Неопытный не-мец, совсем недавно мобилизованный на завод, боялся сделать лишнее движение. И само собой получилось, что сталь начал варить Шамрай. Так часто случается в жизни: более опытный помимо его воли становится старшим.

Фальке долго смотрел на работу возле печи, недовольно блеснул очками и пошёл в лабораторию.

— Анализы со второго мартена проверяйте особенно внимательно, — приказал он круглолицым, голубоглазым, чистокровным арийским лаборанткам, которые смотрели на него с нескрываемым немым обожанием. — Там работает неопытный сталевар, — проговорил он и тотчас рядом с молодым немцем представил себе Шамрая, его ловкие умелые движения, уверенную осанку настоящего мастера.

«Эти чёртовы сталевары всегда могут снюхаться, — думал Фальке. — Опасное племя». Мысли его возвратились к Шильду. В городе появились листовки: лаконичное сообщение об отступлении на Восточном фронте и числе погибших под Сталинградом. Триста тысяч. У Фальке даже в глазах потемнело, когда он увидел эту цифру. Нужно было немедленно действовать.

Шильд давно вызывал подозрение у Фальке. До тридцать третьего года был активным профсоюзником, теперь присмирел. Не имея никаких других доказательств, но надеясь их найти, потянув за какую-нибудь ниточку, гестаповец арестовал сталевара.

А вечером того же дня, после смены, Шамрай вышел из цеха. Солнце уже село, и тени невысоких, дубовыми лесами покрытых гор распростёрлись над Айсдорфом. До ворот завода пленные шли свободно, конвой — двое ландштурмистов, ветеранов ещё первой войны, которые недавно заменили солдат с автоматами, встречал их на шоссе. Тогда пленные выстраивались, делали перекличку и медленно шагали на окраину города в свои бараки. Когда на «Штальверке» заканчивалась смена, поток рабочих двигался к воротам, и узнать человека в этой тесной толпе молчаливых, уставших и очень похожих друг на друга этой своей усталостью людей было почти невозможно. Рядом с Шамраем, плечо в плечо шёл человек, в тёмной рабочей куртке. Осторожно дёрнул Шамрая за рукав.

— Не спеши, — тихо сказал он.

Немец. Что ему надо?

Роман медленно брёл к воротам. Немец отстал на пол-шага и теперь шёл следом, за спиной Шамрая.

— Тебе нужно немедленно бежать, — проговорил он. Где слышал Шамрай этот голос? Ещё молодой и сильный, только на этот раз чуть-чуть хрипловатый. Ну, конечно, в шахте! Тогда этот голос предлагал просто-напросто убить Шамрая. Чего же хочет теперь этот человек? Может, обыкновенная провокация? А если и здесь действует рука гестаповца Фальке?

— Чего ради я должен бежать?

— Шильд арестован. Возможно, завтра Фальке арестует и тебя.

— За что?

— Ты сам знаешь за что.

Да, Шамрай знал. Фальке много бы дал, чтобы узнать, где спрятана скульптура Ленина.

И всё-таки как поверить этому немцу? Не обман ли?

— Всем, кто знает, где он, — немец не назвал имени, но Шамрай догадался, о ком шла речь, — нужно исчезнуть. Понимаешь? Если тебя арестуют в другом месте, никому не придёт в голову спрашивать о Ленине. — Немец произнёс это имя так тихо, что Шамрай скорее угадал, чем расслышал его.

— Куда же ты предлагаешь мне бежать? — всё ещё не решаясь поверить, спросил Шамрай. — Я и пяти километров не пройду, поймают и доставят в комендатуру.

— Мы об этом подумали, — проговорил человек. — Сейчас ты выйдешь за ворота, станешь в свою колонну, отбудешь перекличку. Пройдёшь метров пятьсот и отстанешь. Это наверняка удастся.

— Допустим, — согласился Шамрай.

— Конечно, — немец говорил тихо и медленно, давая Шамраю возможность понять и хорошо запомнить смысл его слов. — В первом переулке, справа от завода, будет стоять машина, газогенераторный «оппель-блитц». Задняя стенка кузова будет открыта. С правой стороны лесенка — три ступеньки, залезешь в кузов, спрячешься за мешками и постучишь в кабину дважды по три удара.

«Пунктуальный народ немцы», — недоверчиво подумал Шамрай. И спросил:

— Куда же меня повезут?

— Как можно дальше от Айсдорфа… И от Ленина, понимаешь?

— А за Шильда ты не боишься? Он не выдаст?

— Нет, за Шильда я не боюсь, — глухо ответил рабочий. — А вот за тебя не поручусь… Когда развалится этот гитлеровский зверинец, мы поставим памятник на площади нашего города.

— Ты надеешься дожить до того дня?

— Да, мне бы хотелось. Может, и ты доживёшь, но для этого нужно исчезнуть. Ты всё понял?

— Всё. Передай товарищам — не подведу.

— Пожалуй, хорошо, что мы не оставили тебя в шахте. Глюк ауф! — по-шахтерски попрощался парень.

— Глюк ауф! — в тон ему ответил Шамрай. И хотел ещё что-то спросить, снова почувствовать его надёжное плечо рядом со своим. Но человек отстал и сразу исчез в толпе.

Всё произошло так, как и сказал этот немецкий шахтёр. После переклички конвоиры не встали, как всегда: один — в голове, другой — в хвосте колонны, а оба пошли впереди, не очень заботясь о том, убежит кто-нибудь из пленных или нет.

«Неужели договорились и с ними? — подумал Шамрай. — Похоже…»

Еле-еле плетясь, он вскоре оказался в последних рядах колонны, наклонился завязать верёвку на разорванном ботинке и незаметно отстал, растворился в сумерках апрельского вечера, будто нырнул в глубокую воду. Затемнение Айсдорф соблюдал ревниво, и темнота, как чашу, до краёв наполнила межгорье, где притулился городок.

Шамрай нашёл первый переулок справа и в темноте чуть не ударился головой о кузов грузовика. Задняя спинка была открыта, с правого бока лесенка в три ступеньки.

Чтобы убедиться, что ошибки нет, стукнул косточкой согнутого указательного пальца по кузову дважды по три раза. Где-то в кабине стук отозвался. Тогда, уже не раздумывая, полез на мешки, спрятался за ними, стукнул в железо кабины.

Кто-то вышел, закрыл заднюю стенку, убрал лесенку. Машина двинулась.

Они ехали долго, может с час, сначала по хорошей, потом по неровной, с выбоинами, дороге. Наконец остановились.

— Выходи, — сказал кто-то. Мужчина, женщина — не понять. Голос низкий, старческий.

Шамрай медленно слез на землю, чистый полевой воздух целебным потоком хлынул в его лёгкие. Где-то забрехали собаки. «Село», — подумал Шамрай.

— Иди сюда, — проговорил тот же голос. Твёрдая от мозолей ладонь взяла его за руку и повела.

Скрипнули одни двери, потом другие. Шамрай очутился в небольшой, скупо освещённой керосиновой лампой комнате. В углу стол да несколько стульев. С другой стороны два шкафа — один для одежды, другой для посуды. На стенах целая галерея семейных фотографий — сталевары, шахтёры, железнодорожник. Шамрай различил их всех по форме: у каждого — своя.

Перед Шамраем стояла древняя, высохшая старуха, злая, как растревоженная змея. Шофёр грузовика, человек с деревянным протезом вместо левой руки, вошёл вслед за Шамраем и тоже разглядывал её с интересом.

— Вот ты какой, свинячья собака, — шипела старуха. — Нет на тебя хорошей отравы, а пуля так давно по тебе плачет. Отвечай мне, ты моего мужа и сынов поубивал?

Роман Шамрай вспомнил машину, прошитую под Киевом его пулями. Солдаты сидели по четыре в ряд, дисциплинированно и ровно, будто гвоздики, вбитые в доску.

— Молчи лучше, — шипела старая женщина. — Все вы одинаковы. Всех вас вдоль дороги повесить бы на телеграфных столбах. Иди мыться.

Переход был неожиданным. Шамрай даже растерялся, не поняв.

— Иди мыться, говорю, — повторила старуха и зло плюнула. — Что мне, кнут, что ли, взять в руки? Иди сюда!

Шамрай шагнул за нею. В соседней комнате большая цинковая ванна была до половины наполнена горячей водой, Мыло и мочалка лежали рядом.

— Снимай свои лохмотья, — командовала женщина, — Вши на тебе небось кишмя кишат…

— Нет, вшей нету.

— Брешешь, все вы вшивые.

Шамрай разделся, не стесняясь злой женщины. Она взяла двумя пальцами его одежду и, отстранив от себя на вытянутую руку, вышла. Лейтенант опустился в ласковое тепло ванны и зажмурился от счастья. Что с ним будет дальше, он не хотел пока думать, главное — он на воле и по-настоящему поверил в это только сейчас.