Собрание сочинений в шести томах т.5 - Юз Алешковский

Годится, маневрирую, извольте, мадемуазель, подвести итого с восьмого до четырнадцатого пункта включительно. Кроме того, в таких вот актах мы будем исключительно на «вы». При этом впредь я тебя намерен звать Жоржеттой.

Быстро раздеваюсь, укладываюсь, жду объявы убытков, свыкаюсь с продажностью моего брачного ложа. При этом твердо решаю отдать голос Зюганову для борьбы с проклятым этим свободным рынком услуг и товаров и подарить Анпилову пару шерстяного белья фирмы «секонд-хенд», чтобы он на зимнем митинге не так сильно трясся, распуская красную соплю.

Зина, все подбив, назвала итоговую сумму в баксах. Меня сразу затрясло, как того же Анпилова, я чуть не заорал: «Побойся Аллаха, сучка!!! До такого женского поведения тот же Мопассан не допирал!»

Однако промолчал, превозмог гнев. По-деловому прошу ликвидировать в моем заказе номер девятый и тринадцатый. Вполне, добавляю, обойдемся до лучших времен, то есть до получки, без прибамбасов этого безумного, безумного, безумного мира.

Если же, решаю про себя, Жоржетта жлобски забазлает насчет предоплаты, то я ее, как бывший мусульманин, сию же минуту зверски отлуплю и слиняю из дома к толстой поварихе Инге из кабака «Садко – богатый гость». У нее из-за меня слезы капают в харчо и в мини-пожарские котлетки.

Но, странное дело, так называемая жена насчет бабок – ни слова. Наоборот, подвырубив свет, включает джазик и именно под него демонстрирует профурсетские какие-то телодвижения стриптиза под солженицынским названием «оголтелость». При этом я ее, свою, просто не узнаю. Распустила по плечам волнистую укладку, губы облизывает, томно извивается в танце не только живота, но обоих бедер и так далее – не узнаю. Ведь раньше ее надо было буквально палкой загонять в койку! К тому же наклоняется вдруг надо мною и впервые язычком ресницы. Было от чего очуметь. Потом заглядывает в книжку «Все об эрогенных зонах партнера» и довольно нежно обкусывает оба моих уха, тихо бормоча в одно из них: «Фирма в лице Жоржетты предоставляет сегодня самому первому своему клиенту промоушен, то есть номер девятый и тринадцатый – совершенно фри, шампанское – за мой счет, а на все остальное, извини уж, Степа, скидка только в восемь процентов».

Продолжаю обалдевать. В койке пахнет то ли ландышами, то ли вообще анютиными глазками. Тут меня совсем оглоушило. Проваливаюсь в пропасть глубочайшего кайфа. И вот уже, как обещано было в Коране, валяюсь типа в раю… вокруг мельтешат местные девушки под общим названием гейши… наливают в кальян водяру, ставят ветчинку с зеленым горошком…

Но кайф, к сожалению, не вечен. Звякнул Зинулин сучий будильник. Очень было жалко выходить от голоса Жоржетты, из виртуалки – опять в реалку.

Лежу и молчу, как обворованный командировочный на вокзале. Слышу: «Извини, Степ, очень мне, поверь, грустно, но время истекло. Добавляю десять минут на духовность случившегося. Клянусь, ты меня немного вывел из реанимации, ровно год будешь моим единственным клиентом… о’кей? Потом мы с тобой скопим первоначальный капитал… откроем загородное дело с приличными девушками, которым необходимы бабки для учебы на журналисток и интимных помощниц депутатов Госдумы… а уж потом возникнет в нашей койке всамделишный коммунизм – не то что у этих идиотов… купим агентство по продаже всякого туризма… с уверенностью в затрашнем дне начну рожать детей тебе или какому-нибудь иномужу, если ты меня кинешь по-флотски… я тебя, Степ, очень люблю и тем более желаю».

Все это женское непостоянство и беспринципность сопровождалось у нас распивом шампанского, включая типично мопассановское перекладывание своими губками малинового монпансье в мой мудацкий раскрытый хавальник – иначе не скажешь.

От более подробного описания дальнейших общих наших действий и каскада полученных удовольствий воздерживаюсь принципиально. Могу только сказать, что поутрянке я не то что не кинул Зинулю на полтора стольника баксов, но щедро отслюнявил на чай. Двинуть фуфло Жоржетте, даже если она вторая твоя половина, – это вообще западло для воина и мужа.

Но целый день мучала меня мысль, что платная любовь есть масть натуральной проституции и, выходит дело, измена законному мужу не с другом дома, а с ним самим. С другой стороны, себе противоречу, разве словили бы мы, особенно она, классный кайф без перехода такового на рельсу свободного рынка? Видимо, так и прозябали бы до конца света в безнадежной холодрыге не только мои с Зинулей эрогенные зоны, но и Средняя полоса, и Черноземье, и вся остальная Евразия.

Перед работой иду в смятении чувств и мыслей в пивной бар «Где раки зимуют». Продолжаю там рассуждать, что если б не Ельцин, Чубайс и другое обширное черномордие, то с равнодушно хладнокровным телом супруги всю свою жизнь бился бы я в койке как рыба об лед. Одиноко торчу, и торчу в пивной. С одной стороны, хотелось бы по-мужски побахвалиться перед кем-нибудь, с другой – немыслимо стыдно. Это же несмываемый позорище: из заначки на иномарку муж платит жене за то, что, вполне дорожа любовью, она обязана совершать без копейки, и к тому же воя на луну от общетелесного экстаза.

Выжрав контрольную кружку «жигулей», канаю в растройстве чувств и мыслей на службу в ночной клуб-ресторан «Садко – богатый гость». Там бушует скандалище. Какой-то из «новых», как бульдог, вцепился зубами в трусики от Версаче стриптизерши Зойки. Зойка визжит, Версаче у «нового» из зубов вырывает, а богатый гость брыкается. Что делать? – как сказал бы Ленин в аналогичной ситуации. Я и вышиб того нового из нашего элитного борделя. Сознаюсь, вышиб зло и по-десантовски, потому что до этого момента нервишки мои порядком уже были испытаны торговлей с Зинулей из-за ее конкретного тела и других женских обязанностей.

Рванул, значит, распоясавшегося гуляку и козла к порядку, а у него нога взяла и отнялась. Ну водиле его и охранику пришлось вызвать столичного коновала на губернаторском вертолете. Теперь вышеуказанная нога вообще перестала двигаться – в ней порван нерв движения по земле и сгибания при нахождении в сортире.

А меня с ходу пошарили из «Садко», правда, удержали, крысы, бабки за вертолет и дали волчий билет во все ночные заведения города, включая область. Потом я это им припомнил.

А в тот раз в сердцах помчался домой. Застаю свою Жоржетту за учебой. Сидит за столом, грызет леденцы и зубрит книгу по эрогенкам.

– Заждалась тебя, Степа, поскольку очень многое надо проходить обоюдно с партнером… так что получишь скидку, а третья палка – совершенно фри.

В ответ твердо уточняю, что за учебное партнерство платить не намерен, я не белая мышь и не свинка морская. Она – на дыбы: – Я не для себя, кобель, изучаю сексологию, а для будущего персонала в бизнесе и для обеспечения англошколы для наших деток!

Мне вновь пришлось сдаться, ибо к женщине попасть в плен намного легче, чем к самому страшному врагу, которому к тому же всегда можно отрезать голову.

О дальнейшем кайфе опять же умолчим. Но дело-то в том, что кайф этот затягивал меня, как наркотик, все глубже и глубже. Заначка быстро превратилась в дым страстей. Сижу без бабок, работы нет, но держусь, упрямо не желаю поступать в группировку. В бывшей сверхдержаве на хлеб с постным маслом стало не просто заработать, а на предоплату хитроумных удовольствий и утех – где мне было взять рублей и баксов для Жоржетты? Кредит у нее вымаливал, всячески унижаясь. Но – один у нее на все неумолимый ответ: «Твои кореша давно в люди выбились, а у тебя, тьфу, только секс на уме, лучше оставался бы ты в плену, Казанов проклятый».

Тут в душе моей, особенно в теле, начался облом покруче, чем у наркомана. Только поэтому вынужден бы бодануть соседу видиокамеру, которая сама снимала всю эту нашу мопассанщину для дальнейшего внесения в эпизоды кое-каких интимных поправок, что снижало мои кровные затраты и увеличивало продолжительность самого экстаза.

Ради всего такого пришлось залезть в долги к своим афганцам, ибо, как сказал поэт, я утром не был так уверен, что ночью с Зинкой буду я. В конце концов пришлось-таки мне пойти в группировку к знакомым пацанам. Ну а если ноготок увяз, то всей птичке пропасть, как в точку глядя сказала парикмахерша тетя Катя, в суровом допризывном отрочестве лишая меня невинности.

Больше ничего не покажу, потому что, во-первых, кокаин в мой кейс подбросили менты, чтобы вынудить стать свидетелем обвинения; во-вторых, пока что на моей совести нет преступлений. А то, что у вышибленного мною «нового», отказала нога, то я лично готов разделить с ней моральную ответственность за такую ее травму. Кроме того, имею справку от «Садко», что до этого случая успешно вышиб из заведения пятнадцать человеко-мужчин и одну поддатую оторву. И никаких при этом не вывернул им ни ног, ни рук. В-третьих, я был всего лишь телохранителем с испытательным сроком у жены хозяина и без допуска к делам. Поэтому никого не мочил, ничего не знаю, ничего преступного не видел; и наконец, рыло начистил я следаку Валяеву за то, что он пытался ногою врезать в пах ветерану Афгана, тогда как, согласно новой Конституции, пах – это святое место для мужского пола каждого уваающего себя гражданина России.