Безумное пари - Татьяна Туринская

Нет, не имел. Любовь не дает право по собственному усмотрению вершить судьбу другого человека. Но Сергея это почему-то не остановило. Лена же не могла отделаться от чувства, что поступает подло по отношению к Корниенко. Надо было немедленно поднять трубку и расставить все точки над "и". Надо было сделать это еще вчера, как только вернулась от Майорова. Даже раньше: когда ехала домой, или еще лучше — пока ждала такси у подъезда. Набрать его номер с мобильного, и…

Мобильный. Он же остался у Влада. Телефон весь этот месяц был у Майорова, и в случае, когда Лену кто-то по нему разыскивал, Влад передавал ей трубку, убедившись, что это не Корниенко. Ну и черт с ним. И с мобильным, и с Майоровым. С обоими.

Позавтракав, Елена снова улеглась в постель, твердо вознамерившись отоспаться всласть. Но какой может быть сон, когда в душе такая буря? Никак не получалось отделаться от мысли, что она предала интересы любимого. А сильнее всего прожигала мысль: Сергей не простит. Если даже и простит, то не забудет. Никогда. До конца дней своих будет помнить ее предательство — иначе он ее шаг не назовет. Может, не станет упрекать, но то, что не забудет — это факт, не требующий доказательств. Однако хорошо зная Корниенко, Лена была уверена — он не удержится от напоминаний. Он снова и снова будет упрекать ее в том, что упустил шикарную возможность стать владельцем газеты и Мерседеса. Трезвый еще сможет сдерживать слова, но едва выпьет рюмку-другую, и его уже никто не остановит.

В ее душе медленно, но верно нарастало возмущение и недовольство. Она злилась на себя за то, что согласилась на эту авантюру. Злилась на Майорова, втянувшего их с Сергеем во все это. Но больше всего раздражения вызывал Корниенко. За то, что как маленький ребенок повелся на удочку, на "слабо". За то, что газета и машина для него оказались важнее Лены. За то, что не оправдал ее доверия на близкое счастье. За то, что позволил ей жить под покровительством другого мужчины. И не просто позволил — а уговаривал, практически за ручку отвел к Владу. Как куклу. Как собачку: мне некогда, поживи пока у моего друга.

Как-то выходило, что никто из троицы в этой истории не выглядел красиво. У всех носы оказались в пуху. Как тут понять, у кого больше, у кого меньше? Наверное, все трое были виноваты в одинаковой степени: один дурак предложил, второй согласился, третья не смогла категорически отказаться. И теперь, наверное, поздно махать кулаками, когда все они погрязли в этой авантюре по самые уши.

И менять что-либо тоже, видимо, поздно. Что даст Ленина решимость теперь? Ровным счетом ничего хорошего: эта проблема не рассосется до конца жизни, она навсегда останется между ними. И единственная возможность не допустить возникновения трещины, грозящей в ближайшем будущем перерасти в своеобразный гранд-каньон — пройти испытание до конца. А она не выдержала, сломалась. Зачем-то поддалась на провокацию Майорова.

Он-то, поди, специально ее подначивал: одумался, кретин. Увидел, что раз уж Лена выдержала месяц, то и еще одиннадцать осилит. Денег пожалел. Ну да, это ж тебе не моделька, уменьшенная в тридцать раз копия Мерседеса. Настоящий шестисотый — это ж целая прорва денег. Учитывая, что он самому себе не может позволить такую машину, и речи быть не может о том, чтобы делать такие шикарные подарки другу. Газета — ладно, там он хотя бы в будущем деньги вернет. Пусть без процентов, но возврат всех без исключения материальных расходов заложен в контракт. Ради друга может и потерпеть маленько. Машина же предполагалась в подарок, без каких-либо рассрочек. Ляпнул по пьяни — чего с дуру не пообещаешь? Протрезвел — пожалел, да отступать было поздно: слово не воробей.

Только теперь все окончательно встало на свои места. Лена легонько шлепнула себя ладошкой по лбу: балда, какая же она балда! Обвиняет Сергея в том, что тот так глупо повелся на обыкновенную подначку Майорова, а сама точно так же клюнула на его удочку. Он ведь хотел избавиться от данного в запале обещания. Но брать свои слова обратно — это ниже его достоинства. Привык каштаны из огня чужими руками таскать, олигарх! И теперь Лене предстоит за него отдуваться. Нетушки!

Взглянула на часы — четверть одиннадцатого. Ах, что ж она так поздно сообразила-то? Он же непременно воспользуется ее опозданием в корыстных целях. Надо бежать, срочно. Что-то придумать для оправдания. У зубного была. Или в аварию попала — ехала в такси, а те известно, какие лихачи. Слава Богу, ничего серьезного, но пока дождались ГИБДД-шников, пока оформили протокол — она ж свидетельница, кто ее отпустит.

Лихорадочно разбрасывая все кругом, Лена заметалась по квартире. Никак не могла сообразить, что где лежит — дом, как и с вечера, казался ей чужим. Наконец обнаружила брошенную в коридоре сумку, выудила из нее любимую ярко-оранжевую маечку с бретельками из бусинок, натянула на себя. И села на краешек дивана в полной прострации.

А куда она, собственно, спешит? Поезд ушел, пароход уплыл. Самолет, пожалуй, тоже улетел. Дороги назад нет. Она уже нарушила условия договора, покинув дом Майорова. Исправлять что-либо поздно.

Все. Надежда на будущее полетела в тартарары. Ей не нужно такое будущее, где Сергей будет таить в душе обиду, и высказывать ее при каждом удобном и неудобном случае. Так ли важно, что и сама Лена вряд ли когда-то избавится от чувства, что ее предали, сдали в долгосрочную аренду в обмен на некие материальные ценности. Со своей обидой она разберется сама. Главное — не допустить, чтобы во всех своих бедах Сережа винил только ее.

Волна протеста накрыла Лену с головой. Все ее существо протестовало против того, что она планировала сделать. Недовольство Сергеем росло и крепло — это из-за Корниенко она оказалась в столь дурацком положении, из-за его детской мечты, из-за идиотского честолюбия — как же, вбил себе в голову, что без шестисотого Мерседеса человек не может быть успешным.

С одной стороны, еще так живы были воспоминания о недавнем счастье. С другой — Лена стала ловить себя на том, что мысли о Сергее ее раздражают. То ей казалось, что она безумно его любит, то готова была разорвать за глупость. Но тут же корила себя — если она любит человека, должна ему все прощать, и уж тем более стремление к успеху. В конце концов, в случае благополучного исхода этого отвратительного эксперимента выиграют они оба, не только Корниенко. Значит, она всячески должна поддерживать его. Ведь именно это и есть любовь и самоотречение. В семье всегда кто-то должен жертвовать собою ради блага обоих. Ждать же самопожертвования от Сергея было бы глупо. Да и вообще, это, видимо, женская привилегия. То есть скорее обязанность, конечно.