Остров душ - Пуликси Пьерджорджо

– Или «мертвые», «погребение», – добавила Мара.

– Некоторые говорят, что место так названо, поскольку дорога проходила близко к обрыву и была очень опасной, особенно ночью, так как не было освещения, – пояснил мужчина. – Многие теряли управление и падали прямо в море. Отсюда и название.

– Заберите меня отсюда, – тихо прокомментировала Раис за спиной мужчины, заставив улыбнуться напарницу.

Оказавшись внутри небольшого дома, женщины-полицейские словно замерли. Стены были увешаны репродукциями масок, фотографиями трупов, в том числе увеличенными, картами Сардинии, изображениями священных колодцев, нурагов и других археологических памятников, рисунками жертв, преклонивших колени перед священными колодцами и пещерами; в одном углу стоял большой металлический шкаф с папками и стопкой старых газет. В глубине комнаты возвышалась реплика мамутоне в натуральную величину: манекен достигал около двух метров в высоту и, казалось, мог ожить в любой момент. Количество материала, скопившегося повсюду, сделало эту среду еще более тесной.

Когда Морено закрыл за собой дверь, женщины подпрыгнули.

– Тут только эта комната, кухонька и ванная. Это был своего рода гараж или небольшой сарай. Его наверняка использовали для хранения лодок и рыболовных снастей, учитывая близость к побережью. Я купил его около тридцати лет назад за гроши. Вам нравится? – иронично спросил он.

Кроче и Раис ничего не ответили, сбитые с толку, увидев ужасающие материалы, висящие на стенах, и стол в центре комнаты, заваленный книгами по некромантии, черной магии, археологии, университетскими учебниками по антропологии и криминологии. Также на столе стоял компьютер, принтер и ксерокопии старых файлов дела. Это место отражало степень одержимости, которая поддерживала в Баррали жизнь.

– Извините за беспорядок, – продолжил полицейский. – Вы первые, кого я сюда привел.

– Вот так комплимент, Морено, – сказала Ева, рассмешив Мару. Но это был нервный смех человека, который не может противостоять первобытному ужасу.

«Как он все эти годы жил внутри такого кошмара? – подумала Ева, уверенная, что ее напарница задает себе тот же вопрос. – Я бы сошла с ума».

– Морено, я догадывалась, что ты не совсем здоров, но это… – сказала Раис, указывая на черепа козлов, по-видимому, настоящие, висящие на стенах, рядом с рогами муфлонов и других животных и короной из сухих листьев. – Серьезно, это тянет на сумасшедший дом.

Баррали даже не слушал ее. Он включил кофемашину и приготовил три кофе, пока женщины-полицейские оглядывались, разрываясь между отвращением и жутким любопытством.

– После того, как меня отправили в Кальяри, я продолжал расследование дела самостоятельно, на свои средства, без привлечения начальства. Урока в Нуоро мне было достаточно, – продолжал Морено так, словно и не прерывал свой рассказ. Он передал кофе двум женщинам и сел, а за ним последовали его коллеги. – В отличие от карабинеров, мне было ясно, что это убийство имело религиозное, сакральное значение. Но, помимо маски и места поклонения, которое представлял собой священный источник, я ничего не понимал в антураже, поэтому начал изучать этот вопрос. – Он взял из папки несколько фотографий и передал их инспекторам: на них были изображены маски и персонажи островного карнавала. – Что первым пришло тебе на ум, когда ты взялась за это дело, Ева? – спросил он.

– Ну, я совершенно незнакома с сардинским этнорелигиозным контекстом, но при первом обзоре двух убийств мне кажется, что мы имеем дело с мессианскими обрядами, но явно языческого происхождения… Кажется, жертва метафорически воплощает возврат к созидательной и разрушительной энергии природы. Архаичное, почти анимистическое верование.

Баррали кивнул, пораженный.

– А ты что думаешь, Раис?

– Ну, ясно, что овчина, маска, радиальное клеймо – это выражения сельскохозяйственной символики, и они во многом напоминают мне обряды карнавала в Барбадже, – сказала Мара. – Кровь… она как бы оплодотворяет землю, правильно?

– Точно. Я тоже быстро понял, что убийство в храме Су Темпиесу связано с ритуалами древних цивилизаций Средиземноморья. Эта земля до сих пор пропитана святостью и веками считалась одним из важнейших духовных центров древности. На протяжении веков на острове смешивались этнические группы, божества, обряды, обычаи и ритуалы, но чувство священного все еще глубоко коренится в крестьянских общинах, особенно в более сельских и отдаленных районах. Хотя я тоже вырос в тех краях, это все мне как-то чуждо.

– А представь, каково мне, – сказала Ева.

Баррали улыбнулся и продолжил рассказ:

– По словам антрополога, с которым я связался, убийство представляло собой человеческое жертвоприношение, подобное тем, которые совершались в древние времена в честь Диониса, бога растительности, который возрождается каждый год весной, пробуждая землю, и которого нужно задобрить для получения обильных дождей и урожая.

– Но разве Дионис не был греческим божеством? Какое это имеет отношение к Сардинии? – спросила Мара.

– Его культ проник на остров с греческими миграциями. Но, пожалуй, лучше сделать шаг назад… Ева, что ты знаешь о нурагической цивилизации?

– Мало, если не считать того, что она одна из старейших в Средиземноморском бассейне.

– Если коротко, то она развивалась на Сардинии между вторым и первым тысячелетием до нашей эры, в эпоху бронзы. На самом деле донурагический период – тот, который интересует нас больше всего, – включает в себя огромные временные рамки. В тот период донурагические сардинцы, которых археологи связывают с культурой Оциери, исповедовали особую анимистическую религию, пришедшую, вероятно, с Кикладских островов. Они поклонялись солнцу и быку, символам мужской силы, а также луне и Средиземноморской Матери, олицетворявшей женское плодородие.

– Богине-Матери? – спросила Раис.

– Точно. Даже на Сардинии, как во всей в Европе того периода или на Ближнем Востоке, теперь подтверждено существование культа Богини-Матери, уходящего своими корнями в палеолит и распространявшегося на протяжении всего неолита. Первоначально эта Мать представляла исконную божественность, единственную, кто хранил тайну жизни. Духовную сущность, способную, с одной стороны, смягчить травмирующее событие смерти, а с другой – обеспечить жизнь после смерти. Считалось, что она родилась путем партеногенеза[76], а значит, без посредничества мужского элемента, который…

– Эй, остановись на секунду, я уже потерялась, – растерянно призналась Раис. – Это повторное рассмотрение дела об убийстве или университетский экзамен по антропологии? Успокойся, Морено, и говори на нормальном языке.

– Извини… Скажем так: эта фигура представляла собой женское божество – покровительницу умерших, а значит, потустороннего мира, и воплощала религиозный идеал, восходящий к богиням-матерям Киклад и Крита, с которыми были связаны три очень важных понятия: жизнь, смерть и возрождение. Так лучше?

– Пока да… И вернемся к делу: при чем здесь, черт возьми, Дионис? – нетерпеливо рявкнула Мара.

– Со временем Богиня-Мать была заменена мужскими фигурами, которые лучше представляли мужскую функцию в изменившихся социальных структурах этих народов… Вы знаете, что такое тавропротомы?

– Бычьи рога, – ответила Ева.

– Именно. Бык является наиболее распространенным животным в сардинском неолитическом искусстве и религии, прежде всего благодаря протомам, найденным в домус-де-янас[77], на некоторых менгирах, в пещерах и подземных гробницах и так далее. А речь идет о четырех тысячах лет до нашей эры, то есть о времени задолго до прихода на остров культа Диониса.

– Все это, конечно, очень интересно, но…

– Я постараюсь быть кратким, Мара. Эта Богиня-Мать, представленная в основном луной, с течением времени все чаще считалась сосуществующей с другой энергией, очень важной для земледельческих общин: с солнцем, которое отождествлялось с быком, животным, настолько священным для протосардинцев, что оно почти представляло собой в их глазах союз между человеческой и божественной природой.