Стихотворения, не вошедшие в сборники - Зинаида Гиппиус

Вы любите его, должно быть,— мед?»

— «О да, и запах лип в цвету…» — «Hy вот.

Поэтому и дан вам запах меда.

У этих мест известная природа,

И это знак, что мы почти у рая.

Я не был в нем, но говорят, я знаю,

Что все там слышат, что кому дороже,

И видят это, и имеют тоже».

— «Какая странность!— путаясь в траве,

Заметил Данте. — Но и как прелестно!

Нельзя придумать более чудесно!

Ну как не закружиться голове?

Не знал подобных райских я примет:

Желанью сердца каждого — ответ!

Как мне хотелось бы туда пробраться,

Но чтоб уж навсегда там и остаться!»

— «Вы можете, но только надо прежде

Вам на земле так жить и так хотеть

Лишь этого, чтоб вы могли, в надежде,

Светло и непорочно умереть.

Но бросим наши рассужденья. Вот

Я вижу арку белую ворот.

Ворота широки — но узок вход».

Дант, в восхищеньи, громко закричал:

«А розы чайные! На мед похожи!

Ворота белые я вижу тоже».

— «А старика?— спросила Тень. — Он спал?»

— «Как будто — да. Но вот, теперь проснулся

И, кажется, на нас он оглянулся».

Они, уж не спеша, пришли к воротам.

Старик поднялся грузно с камня: «Кто там?

А, эту мы уже видали штучку!

Два раза дал тебе я нахлобучку.

Скажи, ты Пустельга?» На это Тень

Лишь головой кивнула. «Знай, ноги

Не будет за Вратами Пустельги!

А это кто?— Он указал на Данта.—

Я этого еще не видел франта».

Дант, посмотрев, проговорил серьезно:

«Подумай, надо ль говорить так грозно?

Мы вместе, да… Я Дант Алигиери,

Я правнук Данта, что у вас уж был,—

Наверно, этого ты не забыл,—

А то так на слово прошу мне верить.

Он был, ушел, теперь у вас опять,

Его хочу я очень повидать.

Пусти меня и спутника вдвоем,

Мы иначе, как вместе, не войдем.

Я в первый раз пришел, она — уж в третий,

Ее уж видели вот эти дети,

Которые глядят из-за кустов,

Что вместо роз цветут теперь сиренью…

Ужели ты ее отгонишь вновь?

Не пустельга. Узнал ее я тенью,

Но имя подлинное ей — Любовь.

Открой же нам скорей, Довольно слов».

Старик лишь головою замотал

И ключ тяжелый крепче в пальцах сжал.

«Уж тут ли он?— шепнула Тень в смущеньи.—

И ваше, может быть, предположенье…

Я так боюсь! Но верить все ж хочу,

Что здесь он… Тот, которого ищу…»

Вдруг из кустов сиреневых раздался —

Из тех кустов, что ограждали рай,—

Неистовый, но очень тонкий лай.

Он визгом радостным сопровождался,

Царапаньем, и даже подвываньем.

И был он полн великим ожиданьем.

Тень вскрикнула: «Да это ведь она!

Собачка-Булька, милая моя!

Теперь мне ясно: здесь он, знаю я!

Она бы не осталась тут одна.

Она любила нас — осталась с ним,

Раз нет меня — так хоть из двух с одним.

Теперь почуяла меня, зовет…»

Старик вскочил, и мечет он и рвет:

«Да что это? Да что это такое?

Собака — здесь! Вот наважденье злое!

Откуда пес? Откуда, от кого?»—

И вдруг замолк он сразу. Отчего?

Как будто не случилось ничего,

Лишь ветер нежно шевелил кустом.

Но ветер говорить со стариком

Умел ему понятным языком.

И на слова: «Откуда этот пес?»

Прошелестел: «Его привел Христос».

«Так что ж, старик, откроешь или нет?—

Сказал Алигиери, уж суровей:

Огонь в глазах и сдвинутые брови. —

Искатьли намздесь налюбовь ответ?

Иль в этом месте не дают ответа?

Тогда скажу я, правды не скрывая,

Что нет и не было еще здесь рая.

Смотри, старик, ты не хранишь завета —

Его ты слышал сам из уст святых:

Для любящих — иль ты забыл про это?—

Все двери открываются для них!

Ты видишь, даже этот малый песик,

Что из кустов просовывает носик,

И в нем любовь. И как она светла!»

Собачка будто бы и замолчала,

И, нежным взором обменявшись с Тенью,

Глаза на старика перевела

И на него тихонько зарычала.

«Я больше убеждать тебя не буду,—

Прибавил Дант.— Но знай, что я войду,

И вместе с ней. Любовь ее зовет.

Когда же там она ее найдет,

Найдет,— кого ты знаешь!— я уйду,

Она — останется. Приду опять,

Но часа этого я не забуду.

Я ничего не смею забывать,

И слову не умею изменять».

Старик поднялся, с пояса снимая

Заветный ключ, и, медленно шагая,

Ворчал: «Гляди, наговорил-то сколько!

Уйду… приду… останется… А только

Коли беда — она уж не одна.

Как ей остаться, коли тень она?

Здесь нет теней. У каждого есть тело.

Ну, не такое,— ткнул опять на Данта,—

Как у тебя, у пришлого гиганта,

Получше, малость… А она хотела…»

— «Да замолчишь ли ты! Не рассуждай!

Забыл от старости — любовь все может!

Она и тело даст, она поможет!»

Взглянул на Тень: совсем порозовела,

Как будто было у нее и тело.

Старик опять: «Беда с таким народом…»

— «Довольно!— крикнул Данте.— Открывай!»

Ключ зазвенел. Открылись двери в рай,

И Данта обняло его дыханье;

Дышал он цветом липовым и медом…

Они вошли…

            А дале, по незнанью,

Как встретил рай обоих, Данта с Тенью,

С какими свиделись они святыми,—

Мне надо нового ждать откровенья.

Пока ж молчу. Лишь помню, что за ними

Закрылись двери белою сиренью.

<2> ТЕРЦИНЫ

Вот новый Дант в последний Круг пробрался,

Один, без спутника — он очень смел,

Да и вверху — чего не навидался!

Едва на подземелье посмотрел,

Как, одного из тамошних заметив,

Без церемонии к нему подсел

И, очень вежливо его приветив,

Затеял с ним,— на это был он скор,

Особенно внимание приметив,—

По-дружески тотчас же разговор.

Верней — стал вопрошать его прилежно.

Тот поднял на него потухший взор,

Проговорив, не очень, впрочем, нежно:

«Вы сверху, да? Оттуда к нам давно

Никто не приходил. И дух мятежный

Земли забыл я. Впрочем, все равно».

«Я знаю,— Дант ответил.— Расскажите,

Что здесь такое? Почему темно?

И почему вы на волне сидитесь

Мне быть во тьме случалось иногда,

Но холод здесь… А вы и не дрожите,

Как будто это вам и не беда.

Всё волны, волны… Нет почти что суши.

В таких местах я не был никогда.

Кругом черно, черней китайской туши,

Я, как вошел,— чуть не ослеп совсем.

И вы здесь не один. Все это — души?

Не понимаю также я, зачем

Вы на волне все той же, мглисто-черной,

Не очень-то спокойны. Между тем

Качанье ваше мерное упорно,

И кажется порою мне оно

Как будто бы довольно тошнотворно».

«Я не умею, не смеюсь давно,—

Ответил тот, качаться продолжая. —

А то, пожалуй, было б мне смешно,

Что будто вы, и главного не зная,

Вопросы ставите как наугад.

Ведь вам известно же, предполагаю,

Что это место, по-земному,— ад.

По-здешнему — Безмерность. Океану

Подходит это больше во сто крат.

По крайней мере, точно, без обману:

Нет времени у нас, и меры нет.

Я тоже вас обманывать не стану,

Могу ли дать, да и какой ответ?

Нельзя же спрашивать, зачем в аду я,

Иль почему не выхожу на свет?

Другой бы вам ответил, негодуя,

Но я отвечу попросту: не то!

Я не взял это за насмешку злую,

Хоть не сидит в аду зачем — никто.

Вы лучше бы не так меня спросили:

Сидите, мол, в аду, во тьме,— за что?»

Дант отвечал: «Мои вопросы были,

Я вижу, неудачны. Предлагать

Не буду их. Но если вам усилий

Не много стоит просто рассказать,

Что можете, как сами захотите,

И что считаете, что можно знать

Мне и про вас,— за что вы здесь сидите,—

Да и про то, что здесь у нас вокруг,

Меня вы этим очень одолжите.

Когда во тьме я очутился вдруг —

Соображенье у меня застыло…

Но верьте мне, я говорю как друг…»

«Земное слово „друг“ мне слышать мило,—

Сказал подземник. — Я вам расскажу