Москит - Рома Тирн

— Терпение, терпение, — повторял Джерард. — Дам знать, когда момент придет. Недели через две-три Главный пришлет гонца с приказом. А пока слоняйся по городу и не лезь ко мне.

Однажды вечером, залившись араком по самое горло, на пути домой Викрам услышал знакомые звуки храмовых песнопений. На острове, он знал, еще остались уголки, где по-прежнему отмечали Дипавали, праздник огней.[9] Его семья всегда праздновала Дипавали. Пошатываясь, Викрам направлялся к Аида Гроув. Жирные, отливающие синевой сороки в ветвях тамаринда тревожно застрекотали.

В быстро сгущающейся темноте ярко вспыхнуло окно: служанка Терси включила свет на кухне, голую электрическую лампочку. Опекун Викрама не давал о себе знать вот уже много месяцев. Терси и гадать перестала, когда его ждать. За работу он ей платил, деньги Викраму присылал исправно, все довольны — так чего же переживать?

Сегодня весь вечер завывали полицейские сирены: где-то на берегу, говорят, стреляли. Терси решила назавтра сходить в город и побеседовать со своим приятелем Суджи — он всегда знает свежие новости. Викрама до сих пор нет — должно быть, как обычно, пьет в городе. Терси ему давно не указ. Она проверила, все ли в порядке на кухне, выключила свет по всему дому, оставив лишь фонарь на веранде, и отправилась в постель.

А Викрам тем временем нетрезво топтался на пустыре. Что-то не давало ему покоя. Что-то тут сегодня было не так. Свет фонаря на веранде еле дотягивался до тамаринда. Викрам поднял глаза. Что-то свисало с самой верхней ветки, неуклюже, как сломанная кукла, раскачиваясь от легкого бриза. Медленно и бесшумно Викрам приблизился к дереву. Гигантский маятник чуть колебался взад-вперед, в темноте напоминая фрагмент картины.

Глухой ночью, когда пришла прохлада, а рассвет был еще далек, кто-то убрал труп. Тяжелое тело в черных ботинках и капюшоне было связано по рукам и ногам, а к ладоням прикреплены электроды. Ладони свидетельствовали о молодости. Хиромант разобрался бы в линиях на этих ладонях. Хиромант рассказал бы о прожитой жизни. Но хироманта рядом не было. Никто не ужаснулся, не заплакал от жалости. Утром, когда солнце вновь заиграло в ветвях тамаринда, труп исчез. Быть может, воскрес из мертвых. Быть может, отправился дальше, в иные места. Кровь пролилась, подумал Суджи, когда ему рассказали, и земля пропиталась кровью. За тамариндом на пустыре и за кокосовой рощей проглядывало море. Ярко-синее, цвета неба, усеянное точками кораблей.

Ничего не изменилось. Вечные волны без устали накатывали на берег, где скучали катамараны, зарывшись носом в песок. Когда отменили комендантский час, Тео и Нулани возобновили прогулки по пляжу. Два грядущих расставания страшили Нулани.

— Брат уезжает через две недели, — сказала она.

Ей было тяжело даже думать об этом. Когда она вновь увидит Джима? Тео утешал ее тем, что уж он-то точно вернется. Он переживал ее боль как свою. Ему, похоже, передались и ее суеверные страхи. «С ума я схожу, что ли? — спрашивал он себя. — Не хватало еще поверить в разбитые зеркала и прочую ерунду». Но теперь он ясно видел, насколько шатко все в ее жизни. Словно построено на зыбучем песке. Почему он прежде этого не понимал?

От Суджи не укрылось его смятение.

— Не тревожьтесь, сэр, — снова и снова повторял Суджи, пока они курили на веранде.

Генератор снова сгорел; ночную тишину нарушало только кваканье лягушек в саду.

— Я пригляжу за ней. Обещаю, сэр. Вы ведь помните нашу первую встречу, — помолчав, добавил Суджи. — Там, на дороге, когда вы искали дом?

«Сэр. Он упорно так ко мне обращается, — с теплотой подумал Тео. — И это тоже не изменится».

— Так что не беспокойтесь. С девочкой все будет хорошо. Я с нее глаз не спущу.

— Если вдруг какие-то проблемы — с дядей ее, да с чем угодно, — отвези Нулани к Рохану, ладно?

Время отъезда неумолимо приближалось, и тревога Тео делалась все сильнее.

— Верьте мне, сэр. Вы должны мне верить. С девочкой ничего не случится, жизнью клянусь. Вы оба мне дороги. — Суджи впервые заговорил о своих чувствах.

До отъезда еще месяц. Из-за скорой разлуки с братом Нулани не могла рисовать. Довязывала свитер, пришивала пуговицы к рубашкам, собирала вещи, надписывала банки с консервированным лаймом. Количество этих банок приводило Суджи в недоумение: сколько их может поместиться в чемодан? Но он помалкивал. Отпустив дочь в Коломбо, миссис Мендис с тех пор словно задалась целью наверстать упущенное и нагружала работой Нулани, которой и без того было несладко. При первой возможности Нулани сбегала из дома, чтобы погулять с Тео по берегу, и Суджи, наблюдая за ними, отмечал, что они с каждым днем становятся все ближе.

Суджи всматривался в горизонт. «В море столько рыбы, — думал он. — И ветки деревьев гнутся от спелых плодов. А нам все мало. Мы все воюем».

— В Англии на завтрак тоже готовят глазунью на блинчиках, как у нас? — спросила девочка у Тео.

— Вы встретитесь, Нулани. Ты обязательно увидишь брата, — ответил Тео, угадав ее мысли.

Он страдал вместе с ней, он проникся ее тоской, словно сам расставался с кем-то близким.

— Значит, вы возьмете меня в Англию?

Нулани подняла на него глаза — большие, темные и будто подсвеченные изнутри. Она изменится с годами, постареет, но навсегда сохранит прелесть — благодаря глазам. Они словно из другого времени — глубокие, мудрые, прекрасные. С какой бы радостью Тео взял ее в Англию. Свозил бы в Париж и Венецию. Он не может покинуть ее. Тео пообещал себе, что, вернувшись из Лондона, больше никогда не расстанется с Нулани. Когда-нибудь даже устроит встречу с ее братом. А после окончания войны вместе с ней вернется домой. Тео с нежностью и тревогой смотрел на Нулани, вновь и вновь изумляясь ее юности: недавно ей исполнилось семнадцать, а ему кажется, что он знал ее всю свою долгую жизнь.

К Рождеству были намечены всеобщие выборы. Судя по тем крохам информации, которые Тео получал из бесед со своим агентом, война на Шри-Ланке больше не интересовала газетчиков. Страна погибала, а мир о ней забыл. С тех пор как отменили комендантский час, Тео постоянно видел автомобильные огни на самом верхнем участке прибрежной дороги. Фары вспыхивали каждый вечер ровно в девять. Однако к дому машина, чья бы она ни была, не приближалась, и покой его обитателей пока никто не нарушал.

7

— Сколько надо времени, чтобы добраться до Лондона? — спросила Нулани.

Ее брат улетел несколько недель назад. Полный несокрушимой веры в счастливую новую жизнь, Джим уехал в аэропорт на машине директора школы. «Уехал! В Англию!» — гордо извещала всех и каждого его мать. Сквозь слезы.

В доме Мендисов поселилась тоска. А теперь Нулани прощалась и с Тео.

— Примерно сутки, — ответил Тео. — Если считать от двери до двери. Завтра в это время я уже буду в отеле.

— Только сначала через полмира пролетите, — несчастным голосом прошептала Нулани, разглядывая штампы в его паспорте. — Франкфурт, Вена, Амстердам, Париж, Венеция. Вы везде побывали. А я только в Коломбо. Один раз.

Тео, собиравший в дорогу деньги и документы, замер и оглянулся на Нулани. Взял ее за руки. Ледяные. Напрасно он пытался занять себя, чтобы не видеть застывшей печали в темных глазах.

— Я ведь гораздо старше тебя, девочка. Ничего удивительного, что я больше путешествовал. Ты тоже везде побываешь, поверь мне. Я покажу тебе все эти города.

Нулани молчала, глядя мимо него вдаль, на синеющую за окном полоску моря. Бесстрастно, словно жизнь утекла из нее. Тео невольно вспомнился мистер Мендис — он ведь бросил девочку, пусть не желая того, но все же бросил. Тео посмотрел на часы: минут через сорок он уже будет в поезде на Коломбо. Надо успеть поговорить с Нулани. Он прислушался: Суджи возился на кухне.

— Пойдем на наш катамаран, — быстро произнес Тео.

Утренний туман еще не совсем рассеялся, рваными лоскутами белея над безлюдным берегом. «Сначала отец, — думал Тео, — потом брат, а теперь вот и я. Но я вернусь».

Он медлил, не зная, с чего начать. В бледном свете раннего утра Нулани выглядела уставшей и напуганной.

— Посмотри на меня. — Тео вздохнул. — Послушай, Нулани… ты ведь знаешь, я не хочу уезжать, но… не надо бояться, прошу тебя. Шесть недель пролетят быстро.

Он снова помедлил.

— А когда я вернусь… Хочу кое о чем с тобой поговорить. Хочу попросить тебя.

Время, время! Он опаздывал. Нельзя упустить поезд — другого сегодня не будет. Но сказать непременно нужно.

— Пожалуйста, Нулани, посмотри на меня! Ты слушаешь? Я хочу, чтобы мы поженились. А ты этого хочешь? Знаю, это безумие, но, может, ты готова его совершить? Со мной, Нулани?

Тео улыбался, скрывая отчаянное желание услышать ее ответ, и понимая, что она готова расплакаться, и зная, что не может ей позволить. Потому что, увидев ее слезы, он точно никуда не поедет.