Балканский «щит социализма». Оборонная политика Албании, Болгарии, Румынии и Югославии (середина 50-х гг. – 1980 г.) - Арутюн Улунян

В соответствии с аналитическими оценками американской разведки советских военных планов, сделанными в конце 1962 г., в случае конфликта СССР с Западным блоком главным театром военных действий должна была стать Европа и, как считалось, «Советы планируют стремительное массированное наступление к берегам Ла-Манша в начальные дни такой войны»[246]. Действия в Скандинавии и Средиземноморье, сочетавшиеся с операциями в Балтийском и Черном морях, а также операционные задачи советского подводного флота против важного в стратегическом отношении «атлантического канала» обеспечения боевых операций НАТО в Западной Европе должны были стать, по предположениям аналитиков ЦРУ, элементами этого плана[247]. Во многом подобные расчёты являлись результатом анализа проводившихся региональных манёвров ОВД, а также информации, получаемой американской и британской разведками из открытых и конфиденциальных источников. Средиземноморский и черноморский сектора предполагаемого ТВД имели прямое отношение к оборонным возможностям балканских членов Варшавского Договора – Албании, Болгарии и Румынии, из которых первая, находясь во враждебных отношениях с СССР, постепенно переставала играть роль «средиземноморского бастиона» Варшавского пакта.

Весной 1963 г. наступил очередной период стабилизации в отношениях Болгарии и Югославии, выразившийся в том, что София вновь начала подчеркивать близость идеологических позиций коммунистического блока и Белграда. В свою очередь, югославское руководство, имея собственные политические интересы в деле укрепления начавшего формироваться Движения неприсоединения, в котором Югославия стремилась занять лидирующие позиции, фактически выступило на этом этапе союзником возглавляемого СССР блока, усилив критику идейно-политического курса Пекина и поддержавшей его Тираны[248]. 24 августа 1963 г. София ответила на декабрьское предложение Афин по улучшению двусторонних взаимоотношений в позитивном, по словам премьер-министра,[249] духе. София пыталась осторожно маневрировать в рамках «коридора возможностей», предоставляемого ей членством в «социалистическом содружестве». В отношениях Болгарии с Западным блоком оборонная политика приобретала в данном контексте особое значение, так как затрагивала широкий спектр вопросов, относящихся не только к двусторонней, но и межблокововой дипломатии – НАТО и ОВД. Попытка усилить собственные позиции на международной арене и на региональном уровне могли быть успешными для Софии только при условии проведения умелой и не вызывающей сомнений у Кремля в лояльности болгарской стороны политики, а также демонстрации перед западными партнерами своей относительной самостоятельности.

Всё более проявлявшаяся к началу 60-х гг. XX в. в позиции стран-участников Варшавского пакта тенденция укрепить национальный суверенитет в болгарском случае не была исключением, но обладала особенностью – «подчеркнутой лояльностью» в отношении Москвы в обмен на получение её согласия в деле решения региональных проблем. В беседе Т. Живкова с послом США в стране Е. Андерсон[250], состоявшейся 28 ноября 1962 г., глава БКП заявил о заинтересованности Софии «следовать линии мирного сосуществования со всеми государствами» и улучшать отношения с Турцией, «являющейся союзницей США». При этом, как было отмечено американским послом, Живков не упомянул в ходе беседы ни СССР, ни Югославию[251], что было явной попыткой, с одной стороны, избежать намёка на то, что София выполняет распоряжение Москвы, а, с другой, не допустить аналогии при сравнении позиции Болгарии с независимым особым курсом титовской Югославии.

Поиск СССР и Болгарией возможных вариантов решения проблем оборонной политики ОВД на балканском региональном уровне происходил в условиях обострения советско-китайского конфликта. В конце 50-х – начале 60-х гг. XX в. он серьезно влиял на формулирование оборонной политики Кремля, который был вынужден отныне считаться с начавшимся расколом в так называемом социалистическом содружестве, членом которого являлась и балканский член Варшавского пакта (хотя фактически и прекративший связи с ним) – Народная Республика Албания, поддержавшая КНР. Особое место в планах Москвы всё больше занимала проблема достижения единства в рамках Организации Варшавского Договора. Она рассматривалась советским партийно-государственным руководством как важный элемент в системе международных отношений, играющий военно-стратегическую роль во взаимоотношениях Запад – Восток. Данное обстоятельство отмечалось в 1963 г. экспертами-аналитиками в разведывательном сообществе США, ориентированном, помимо других тем, и на определение вероятного образа действий Москвы в вопросах военно-технического сотрудничества с союзниками по блоку. По их мнению, подтверждавшемуся конкретными фактами, «новый советский курс заключался до сих пор в том, чтобы усилить Варшавский пакт как военную организацию и представить его как эффективную военную организацию (за исключением Китая), разработать доктрину превалирования стратегических вооружений (подчеркивающую относительную военную слабость Китая) и сделать ясным, что сдерживающий щит, защищающий

Китай, зависит от доброй воли СССР»[252]. В складывавшейся ситуации из трёх балканских членов Варшавского договора реальными участниками блока продолжали оставаться Болгария и Румыния, что усиливало их роль и значение в оборонной политике всего ОВД. Однако Бухарест всё более демонстрировал Москве свою самостоятельность, хотя и делал это исключительно осторожно. Постепенное ослабление союзнической лояльности Румынии в рамках пакта вело к формулированию румынской стороной собственного курса как на международной арене, так и внутри коммунистического блока. Одновременно это серьезно сказывалось на взаимоотношениях Бухареста с союзниками по Варшавскому пакту, и прежде всего Москвой. Начиная с 1962 г. расширявшая взаимодействие с другими членами ОВД по линии разведывательных организаций и органов безопасности советская сторона стала настаивать на введении ограничений при обмене информацией с румынскими союзниками. Ввиду начавшихся в конце 1963 г. секретных переговоров между Бухарестом и Бонном об установлении дипломатических отношений Румынии с ФРГ были приостановлены контакты между Министерством государственной безопасности ГДР и МВД Румынии по инициативе восточногерманской стороны. Более того, Управление государственной безопасности Румынии (Departamentul Securitalii Statului din Romania – DSS или как он был более известен – Секуритате)[253] было исключено на протяжении 1962-1964 гг. из программы содействия, оказывавшегося советским КГБ партнерам по Восточному блоку[254]. В то же время органы советской разведки – КГБ и ГРУ – продолжали проводить вплоть до 1968 г. в странах-членах Варшавского пакта секретную операцию под кодовым названием «Байкал». Её целью было выявление сотрудниками этих организаций, работавшими под прикрытием как граждане западных государств, лиц, пригодных для вербовки, а также проверка надежности сотрудников разведывательных организаций государств-союзников СССР по ОВД[255].

Одним из серьезных шагов Бухареста в 1963 г., с учётом особенностей отношения коммунистических режимов к распространению независимой информации в находящихся под их контролем странах, стала отмена глушения передач румынской секции «Радио “Свободная Европа”» – «Radio “Europa Libera”». Во многом это способствовало тому, что «западные радиостанции ответили передачами, достаточно благоприятными с точки зрения оценки усилий румынского руководства, направленных на дистанцирование от Москвы»[256]. Оборонные аспекты внешнеполитического курса Бухареста имели особое значение в контексте развивавшихся отношений Румынии с США. Конфиденциальное заявление 4 октября 1963 г. министра иностранных дел Румынии К. Мэнеску Государственному секретарю США Д. Раску о том, что в условиях конфликта с использованием ядерного оружия НАТО и ОВД, его страна займёт нейтральную позицию, являлось продолжением этой политики[257]. Избранный руководством Румынии курс, нацеленный на достижение большей независимости от Москвы как во внутри-, так и во внешнеполитических вопросах становился всё более очевидным для лидера Западного блока – Соединённых Штатов. На состоявшейся 26 февраля 1964 г. встрече посла США У. Кроуфорда и министра иностранных дел Румынии К. Мэнеску последний особо подчеркнул «откровенное и полезное обсуждение» внешнеполитических вопросов во время его встречи с Госсекретарём США Д. Раском осенью 1963 г. При этом он заявил о «доступности» румынского руководства для Кроуфорда, т. е. готовности высших официальных лиц в Бухаресте встретиться с послом США по его просьбе для обсуждения любых вопросов, которые он посчитает необходимым затронуть[258]. Более того, глава румынского МИДа недвусмысленно отметил желательность использования со стороны Запада «применительно к некоторым странам» определения «социалистические государства», а не «сателлиты». Одновременно он «одобрительно сослался» на Д. Раска, которому, по заявлению последнего, во время беседы с К. Мэнеску осенью 1963 г. сообщил о рекомендации своих коллег отказаться от использования термина «сателлиты»[259]. Подчеркнуто доброжелательное расположение в отношении Вашингтона, продемонстрированное главой румынского МИДа, вызвало ответную реакцию со стороны У. Кроуфорда, который отметил «независимость мысли и действий» Румынии, повлиявших на образ мыслей американского Госсекретаря и впечатливших его[260].