Не исчезай - Эрикссон Каролина

Отчасти я была уверена, что мое взвинченное сознание могло неверно проинтерпретировать вчерашнее видение, что такое случается, когда человек переживает стресс. Что вчера за окном гостиной я могла видеть оленя или всего лишь тень дерева. Но другая часть меня знала, знала абсолютно точно, что я видела, кого я видела. И в каком-то смысле это приносило облегчение, а не волнение.

Я наложила новый слой макияжа, посильнее напудрила шею и впихнула в себя тарелку йогурта. Это были последние остатки в пакете. Потом взяла листок бумаги и начала записывать список покупок. Молоко, фрукты, хлеб. Внезапно уронила ручку и с удивлением уставилась на написанное. Если я собираюсь закупать еду, это означает, что я планирую остаться здесь. К этой мысли я отнеслась с поразительным равнодушием. Просто подумала – ну да, ну да, наверное, так и будет. Я почувствовала, что во мне что-то шевелится, как будто что-то вот-вот случится. Все тело чесалось, как будто я должна была сбросить кожу. Скоро, очень скоро я избавлюсь от своей старой оболочки и обнажу то, чем я являюсь на самом деле. То, чем я всегда была, но старалась удержать внутри.

Взгляд скользнул по куклам Смиллы, которые все еще лежали на кухонном полу. Мельком я заметила, что одна из белокурых Барби лежит поперек лица Кена, закрывает его рот и нос своим телом. Его руки были вытянуты вверх, словно он энергично жестикулировал. Но освободиться не мог. Барби не отпускала его. Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох, заново наполнилась силой. Я приняла трудное решение. Сделала единственно возможное, то, что нужно было сделать. Выбора не было. Я вспомнила о Смилле, и чувство вины снова захлестнуло меня. От него я бы не смогла освободиться так просто. Сопротивляясь ему, я поднялась со стула и снова взглянула на кукол на полу. Ты должна освободить Смиллу, ты знаешь это в глубине души. Должна.

Я медленно прошла обратно в гостиную и приблизилась к окну, выходящему в сад. Встала так близко, что кончик носа касался стекла. Долго смотрела на то место, где ночью появилась темная фигура. Смотрела так долго и так напряженно, что картинка расплылась, потеряла четкие очертания. И совсем как недавно, когда я стояла в прихожей перед зеркалом, я внезапно увидела перед собой лицо другой женщины, которое сливалось с моим собственным.

Ее глаза и мои глаза становятся одним целым, и мы смотрим в темноту друг друга. Темноту, которую мы с ней разделяем. Она – это я, я – это она. Возможно, несмотря ни на что, еще есть кое-что, что я могу сделать. Возможно, еще не слишком поздно.

Прежде чем покинуть дом, я наполнила полупустую кошачью миску. В середине движения я замерла. Где Тирит? Этой ночью он не спал вместе со мной в кровати. Я не видела его все утро, не слышала участливого мяуканья, к которому так привыкла. Я снова заглянула в гостиную, но не обнаружила там пушистого зверька, свернувшегося калачиком на диване. И тут наконец вспомнила. Я же сама выпустила его из дома. Но когда это было? Я нахмурила лоб. Вчера? Наверное, вчера. Я не смогла вспомнить когда, время слилось для меня в один беспорядочный комок, и чем больше я старалась рассортировать все по часам, тем сильнее они перемешивались между собой.

Следы от ночного посещения было уже невозможно разглядеть на дороге, ведущей от дома. Дождь смыл последние намеки на проложенные колесами колеи. На лобовом стекле моей машины тонким слоем лежали дождевые капли, и я заметила, что кто-то пальцем нарисовал по ним какую-то картинку. Картинку или приветствие. Я хотела бы поехать на машине туда, куда собиралась, но это было невозможно. Дорожка вдоль озера была слишком узкой и ухабистой. Но у меня болели бедра и поясница, так что идти туда пешком я тоже не могла.

На нашем участке стоял маленький покосившийся сарай. За ним лежал всякий старый хлам, который Алекс, видимо, задвинул подальше и давно собирался выбросить. Заржавелая лейка, выцветший на солнце маленький надувной бассейн и одинокое весло. А еще к стене привалился старый велосипед. Я нагнулась и пощупала шины. Неожиданно оказалось, что они достаточно хорошо накачаны, так что я выкатила велосипед на дорогу, села на него и принялась крутить педали. Проехала мимо все тех же пустых домов, все той же брошенной садовой мебели, что и вчера. Велосипед скрипел и скрежетал. Чем ближе я приближалась к своей цели, тем сильнее колотилось сердце – и не только потому, что крутить педали было тяжело.

Я не знаю точно, что ожидала увидеть, но когда я добралась до того места, где впервые встретила подростков, там никого не было. Я долго просто стояла и думала, что теперь делать. Все чувства обострились, и я настороженно прислушивалась к каждому звуку, но единственное, что мне удавалось расслышать, – это шум машин где-то вдалеке. По другую сторону высокого леса, который плотным кольцом охватывал озеро, проходило шоссе до города. Было сложно, практически невозможно поверить, что он действительно существует, когда ты находился здесь, в этом захолустье, в месте, так далеком от всего, что называется цивилизацией.

Я прислонила велосипед к дереву и стала осторожно спускаться в канаву, в которой вчера пряталась девочка. Несмотря на то что я внимательно смотрела под ноги, вода очень быстро просочилась в кроссовки. Босоножки с ремешками и на каблуках по-прежнему стояли без дела в прихожей; на мне была старая застиранная майка. Морхем постепенно накладывал на меня свой отпечаток, лишал обычной брони, обезоруживал. Ежедневный уход за собой свелся к простейшему макияжу: пудра, тушь, румяна – это единственное, за что я еще держалась. Привычки, ритуалы… Это был способ обороняться от окружающего мира, отчаянное усилие сохранить хоть какой-то ориентир.

В конце концов я оказалась у воды, как раз в том месте, где парни стояли до того, как девочка меня заметила, до того, как они вышли на дорогу. Я содрогнулась от воспоминаний, но поспешно отогнала их. Это не должно было меня остановить. Немного поодаль, у самого берега, покачивались две лодки. Это те самые лодки, которые я видела вчера у острова? И подростки потом приплыли на них сюда? Вероятно, так и было. Я дотронулась до плеча, почувствовала, как там ноет синяк. Краем глаза заметила какое-то движение и попятилась. Показалось, что между деревьями крадется призрачная фигурка, но когда я моргнула и снова посмотрела наверх, она исчезла.

Что-то тяжелое, удушливое стало давить мне на грудь. Я не должна была быть здесь. Но все-таки я осталась на месте. Двинулась вперед, пока не дошла до лодок. Одна из них оказалась старой деревянной плоскодонкой, другая – более современной шлюпкой из пластика или стекловолокна. Когда-то она, по-видимому, была белоснежной, но теперь корпус приобрел грязно-серый оттенок. По бокам лодки виднелись полустертые полосы, которые когда-то были ярко-голубого цвета. Что-то притянуло меня еще ближе, и я смогла заглянуть за бортик. На дне шлюпки стоял тонкий слой воды. Видимо, это была дождевая вода, последствие ночного ливня. Но вода была грязной, ее пронизывали красные струйки. За сиденьем лежал какой-то липкий комок, темно-красный, покрытый запекшейся кровью. Как недоразвитый эмбрион, извлеченный из тела матери.

Я попятилась и наткнулась на дерево. Но оказалось, это не дерево, а человек. Я резко развернулась, и мы встали друг перед другом, лицом к лицу.

– Я чувствовала, что ты еще вернешься, – сказала девочка. – Но это должно быть в последний раз.

24

Сначала я почувствовала облегчение, как тогда, когда увидела ночью в саду темную фигуру. Ты жива. Это не ты вчера кричала на острове, не тебя они мучали. Потом меня будто что-то толкнуло в грудь, и я неловко отступила назад. Посмотрела на девочку, на ее сжатые кулаки, а потом на деревья за нами. Она, казалось, прочитала мои мысли.

– Я одна, – сказала она. – Но больше тебе так не повезет. Если у тебя есть мозг, ты будешь держаться отсюда подальше. Не приходи сюда! Оставь нас в покое!

Ее голос звучал странно, в нем слышалось предупреждение, а не ненависть. Как будто она хотела защитить меня. И она опустила руки. Мой пульс слегка успокоился. Я пришла сюда по делу. Но сначала мне надо было завоевать ее доверие, показать, что я принимаю ее всерьез.