Блеск Бога - Ромэн Сарду

– Паломники из Булони еще не прибыли, – сказал библиотекарь. – Их возглавляет Эсташ. Это брат короля Иерусалима. Нам нужно его дождаться, мы должны обеспечить его безопасность.

– Ха! Я его знаю. Увы, он полный идиот, – проворчал Хьюг.

Граф замолчал и удивлением посмотрел на де Пайена.

– Ну? Tы что – онемел? Так и будешь стоять, безмолвный, как тюремная стена?

– Я снова думаю о Бернаре де Клерво, – ответил Пайен. – Он не скрывает своего намерения открыть истинные причины нашего предприятия.

– Бернар интересуется нами? В добрый час! Не он один! Что, по его мнению, мы отправляемся искать? Святой Грааль? Ковчег Завета? Он никогда не догадается!

Хьюг хлопнул в ладоши.

– А теперь поторапливайтесь! Это паломничество должно не только пройти без малейших происшествий – оно должно завершиться раньше, чем все предполагают. Это приказ!

– У нас много грузов! – взмолился Флодоар.

– Ну так избавьтесь от них! Оставьте объемные грузы, езжайте через Константинополь, и пусть часть ваших манускриптов хранятся в моем дворце! Погрузите на корабли необходимые инструменты, так дело пойдет быстрее! Оставьте только самое нужное. Это трудно? Поторопитесь!

– Это выполнимо, – сказал Флодоар. – Но рискованно.

– Все рискованно, Флодоар, – заявил Хьюг, – но вы же не женщина! Все рискованно.

С этими словами граф оставил своих компаньонов.

– Нужно будет пересмотреть наш маршрут, – сказал Хьюго де Пайен…

Глава IX

Месть архитектора

Средневековым строителям были дарованы вера и скромность. Неизвестные авторы непревзойденных шедевров созидали и творили во имя истины, для утверждения своего идеала, в стремлении продемонстрировать миру благородство их науки. Художники Ренессанса, ревностно заботившиеся прежде всего о своем «я», о своей самоценности, творили, чтобы обессмертить свое имя. Средневековье обязано своим великолепием оригинальности творений; Ренессанс известен услужливой достоверностью своих отражений, В первом случае – мысль, во втором – мода. С одной стороны – гений, с другой – талант. В готическом творении манера исполнения подчинена идее; в творении Ренессанса идея господствует над произведением и как бы затмевает его. В первом случае творение взывает к сердцу, уму, душе – это триумф духа; во втором случае творение обращается к чувствам – это прославление материи. Средневековые мастера умели вдохнуть жизнь в простой известняк; у художников Ренессанса даже мрамор оставался холодным и безжизненным.

Крепость архитекторов Гильдии Табора располагалась на одной из вершин Центральных Альп. Измаль Ги сделал все возможное, чтобы скрыть от любопытных и соперников секреты коллегии. Чтобы попасть в крепость, нужно было много дней пробираться лесными и горными тропами. По таким ухабам невозможно было доставить необходимые для штурма механизмы. Табор был самой защищенной крепостью Гильдии.

И, несмотря на это, в августовский день 1118 года она пала под ударами, нанесенными всего несколькими людьми.

На горной тропинке, с которой крепость полностью была видна, показался всадник – это был Альп Малекорн. Погода стояла прекрасная. За ним ехали семеро наемников.

Альп знал все входы и выходы, замаскированные в стенах крепости. В этой крепости он провел шесть лет на службе у Измаля Ги. Возводя крепость, архитектор предусмотрел все возможные способы нападения, кроме одного, который он забыл принять в расчет: предательство.

Не торопясь, Альп и его люди заколотили все тайные запасные выходы, предназначенные для архитекторов, работающих в подземелье. Затем в течение нескольких минут они устроили пожар во всех стратегически важных точках, отрезав пути спасения находящимся в крепости людям. В мгновение ока табориты были пойманы в ловушку, не имея никакой возможности защититься или связаться друг с другом. Их оборонительные изобретения обернулись против них самих За несколько часов Альп и его наемники допросили членов Совета и старика Рюиздаэля. Малекорн сам вел допросы, обыскивал дома, перевернул все вверх дном в доме своего бывшего хозяина. Уродовавший лицо шрам делал его неузнаваемым для бывших соучеников.

Альп вошел в кабинет Измаля. Решительным шагом он направился прямо к картине, изображавшей наказание Джинна Соломоном, и открыл тайник. Не найдя того, что искал, он пришел в ярость. Альп сорвал злость на юных учениках. Он хотел знать, что произошло за последние несколько дней. Каждую минуту он убивал по одному юноше, пока один из оставшихся в живых не согласился рассказать то, что ему было известно. Это был стражник, охранявший вход в опечатанный кабинет Измаля. Он признался, что в кабинет заходил Козимо Ги.

– Но, выйдя из кабинета, – запинаясь, проговорил он, – он сказал, что ничего не нашел.

Вконец рассвирепев, Альп пришел к Рюиздаэлю и направил острие шпаги прямо в лоб стоявшему на коленях старику.

– Говори! Где документы Измаля? Те, что ты перехватил! Стражник признался, что Козимо побывал в крепости. Ты позволил ему зайти в кабинет и остаться там одному. Это он их взял? Где он, этот Козимо Ги? Я хочу знать, где он!

Рюиздаэль оставался безмолвным, пораженный происходящим, с неописуемым ужасом вглядываясь в лицо Альпа.

– Я знаю, кто ты, – прошептал он. – Этот голос… Малекорн?

– Отвечай! Где племянник Измаля?

Он подал знак своим головорезам. На глазах у Рюиздаэля те хладнокровно обезглавили Верховного Советника и двоих его помощников. Весь поя был залит кровью.

– Последний раз спрашиваю, – сказал Альп, – где мальчишка?

Он надавил острием клинка на лоб старика.

– На Эерле… В ските на Эерле, – ответил, плача, Рюиздаэль.

Альп усмехнулся.

– Вот и хорошо.

Он со всей силой вонзил клинок, и металл пронзил череп. По телу старика прошла судорога, на застывшем лице запечатлелось выражение ужаса.

В этот же день Альп и его наемники сожгли дотла крепость со всеми ее обитателями, превратив все в груды пепла.

Они отправились на Эерл, луну Мыслителей.

Глава Х

Ирландский колокол

Хорошо возрождать то, что приводит нас в восхищение, как сказал философ. Благодаря межпланетным путешествиям мы снова становимся детьми.

Караван, состоящий из полутора тысяч паломников, который вел Эсташ Булонский, наконец-то прибыл в Труа. Настал час отправляться в путь. Выход был назначен на следующее утро, сразу по окончании большой мессы, в которой должны были участвовать тысячи собравшихся в этом месте паломников.

В назначенный день небо было хмурым, затянутым тучами, снова лил дождь как из ведра. Только привилегированные особы, а также те, кто был половчее других, смогли найти место в церквях Труа. Остальные стояли на сквозном ветру, под ливнем, я грязи.

На лугу был сооружен помост для рыцарей и графа Хьюга де Шампань. Это было их первое совместное появление на людях. Поэтому они посчитали недостойным предстать перед народом в соборе, укрывшись там от дождя. Здесь же они были с большинством, с простыми людьми.

Месса началась в шесть часов. Обычно в такое время уже было светло, но в тот день небо было темным, и казалось, что все еще длится ночь. После окончания религиозного ритуала был объявлен порядок отбытия паломников. Священники больше объясняли правила распределения по обозам, чем молились о послании защиты свыше. Что касается духовного, говорили они, у каждого будет достаточно времени для молитв на протяжении девяти месяцев дороги.

Хьюг де Шампань произнес речь. Священники повторяли его слова тем, кто стоял очень далеко и не мог разобрать сказанное. Прежде всего Хьюг показал толпе спеленатого новорожденного. Паломничество считалось освященным предприятием только после знака, посланного свыше. По словам графа, этим знаком было рождение младенца, которого он держал в руках. Его нашли на паперти собора Труа прошлой ночью, над сердцем у ребенка было родимое пятно в форме креста; Расчет был верным, и реакция последовала незамедлительно: радость перешла в ликование, и добрые христиане стали с еще большим вниманием слушать своего защитника. Граф продолжил речь и объявил, что передает в руки Хьюго де Лайена абакус – жезл с плоским набалдашником, украшенным золотой окантовкой, на котором был выгравирован крест. Это был жест признания того, что отныне его вассал становится предводителем паломников. Де Пайен взял в одну руку жезл и другой рукой прикрепил к нему бело-черную церковную хоругвь – знак нового ордена. Черный цвет означал непримиримости и безжалостность рыцарей по отношению к неверным и разбойникам; белый – кротость и благожелательность, с какой они будут относиться к паломникам.

На протяжении всей церемонии Козимо неотрывно смотрел на рыцарей, собравшихся вокруг Хьюга де Шампань и Хьюго де Пайена. Он запоминал их лица, их манеру держаться, особые приметы. Пьер де Мондидье, Этьен де Сент-Аман, Робер де Крон, Годфруа де Бизоль, Бенуа Клер, Жан дю Гран-Селье. Он не ожидал увидеть рядом с ними следователя Андре де Монбара, которого встретил на Таборе. Тот заменил Измаля Ги. Козимо заметил, что не хватает одного человека – Карла де Рюи. Он спросил о нем у стоявших рядом. Да, действительно, де Рюя отсутствовал. И никто не видел его ни в Труа, ни в окрестностях…