Папа Сикст V - Эрнесто Медзаботта

— Без всякого сомнения, его предупредили, — отвечал Гальдино.

— Но кто?

— А я почему знаю?

— Уж не ты ли, Гальдино, предупредил его, предварительно сорвав с него добрую сумму денег?

— Ты сумасшедший, Скампафорне, — вскричал отшельник. — Как же я мог бы его предупредить? Это значило бы открыть ему мои сношения с тобой, что, конечно, не могло способствовать моей духовной карьере, как ты думаешь?

Бандит засмеялся и сказал:

— Ты, может быть, рассчитываешь быть епископом или кардиналом?

— Почему же нет, если простой пастух сделался папой?

— Значит дело решено? — сказал бандит, вставая.

— Да, да, решено с тем, чтобы синьора была моя, — вскричал отшельник.

— Ладно, красавица будет твоя, что же касается шкатулки, то, по обыкновению, поделимся по-товарищески.

— Но только смотри не надуй, я буду знать все, что положено в шкатулку до последнего сантима.

Бандит покраснел от злобы.

— Будь осторожен в словах, поп! — вскричал он. — Я бандит, но бандит честный, и если ты осмеливаешься усомниться в моей честности…

— Ну, ну, полно, я пошутил; я хорошо знаю, что ты не в состоянии обсчитать приятеля, — поспешил сказать Гальдино.

— То-то же, смотри, впредь не позволяй себе таких глупых шуток. Кстати, что я должен сделать со стариком?

— Да что хочешь, хоть в Тибр его брось, — отвечал Гальдино. — Ну, а теперь прощай, — прибавил он, — иду приготовлять чудо.

Друзья расстались.

Отшельник поспешил в капеллу, где занялся приготовлением к чуду, и вовремя: богомольцы начали прибывать целыми толпами. Около десяти часов вся окружность капеллы была уже полна народом. Так как капелла была маленькая, то Гальдино распорядился впустить сначала только избранную публику, остальной вручил билеты с номерами, конечно, за известную плату. Первыми вошли римские аристократы и аристократки, богато разодетые, остальные ожидали своей очереди в саду около капеллы. Гальдино в своей священнической сутане занял место на возвышении и повел такую речь: «Братья, Господь Бог гневается за прегрешения, совершаемые в Риме. Он в своем божественном откровении поручил мне сказать вам, что если так будет продолжаться, то на ваши головы падет огонь небесный, так же, как он пал на Содом и Гоморру».

Рыдания и громкие вздохи были ответом на эти слова отшельника.

Он продолжал: «Будьте тверды в добре, мои возлюбленные братья, сопротивляйтесь соблазну и преклонитесь перед этим чудесным распятием, молите его отпустить вам ваши тяжкие грехи».

Началось торжественное шествие в святилище. Каждый опускал монету в кружку, стоящую около дверей. По звуку падающей монеты отшельник узнавал ее достоинство, и, если она была мала, он под тем или другим предлогом останавливал жертвователя.

Вслед за другими в капеллу намеревался войти и капуцин, бедно одетый; отшельник, останавливая его, сказал:

— Брат, здесь не место тебе. Разве ты не видишь, что моя капелла маленькая, едва может вместить епископов и князей, куда же ты-то лезешь в своей грязной сутане?

— В этой грязной сутане я каждый день служу обедню, — отвечал капуцин, — и прикасаюсь к телу и крови Христа Спасителя. Не кажется ли тебе, благочестивый отшельник, что тут дело идет о более священном, чем все твои епископы и князья, взятые вместе?

— Но я тебе опять повторяю!..

— Послушай, отшельник, я советую тебе по-хорошему пропустить меня, иначе вот видишь всю эту толпу — я подыму ее на тебя и прямо укажу, что ты пропускаешь в капеллу только богатых!

— Что же с тобою делать? Входи! — сказал недовольным голосом отшельник и потом прибавил про себя: «Погоди, дай мне встретиться с тобой где-нибудь в пустынном месте, я покажу тебе, как вламываться туда, куда не следует».

Монах смешался с толпой богато разодетых аристократов, которые не удостоили вниманием бедного служителя алтаря.

Между тем отшельник вскричал:

— Молитесь, братья! Пусть Иисус Христос сейчас появится, приходите грешники и неверующие! Священный огонь падет на ваши головы!

Все пали на колени, стали молиться, и спектакль начался.

Римляне во все времена и века были скептиками. Открытый разврат Ватикана убил в них всякое религиозное чувство. Макиавелли правду сказал, что вера бежит из вечного города далеко в провинции и там распространяется, но то, что видели римляне в маленькой капелле отшельника Гальдино, заставляло трепетать каждого, даже и неверующего.

Представьте себе распятие из черного дерева с фигурою Христа в рост человеческий. Каждый мускул лица и тела божественного страдальца исполнен высоко артистически. Если бы что-нибудь подобное нашлось в наше время, то за такое распятие заплатили бы целое состояние; между тем как в эпоху Сикста за работу, перед которой преклонились бы Брунеллески и Донателло, отшельник Гальдино заплатил несколько сольди какому-то неизвестному художнику. И вот перед этим-то дивным изображением распростерлась парадная толпа римских аристократов. С рыданием кающиеся вопили: «О, Боже великий, прости нам прегрешения! Будь посредником между нами и твоим Небесным Отцом. Если наши молитвы и наше раскаяние тронули Тебя, покажи нам, о Боже, что Ты внял нашим молениям!» За этим настала гробовая тишина; присутствующие боялись дышать; по прошествии минуты, которая показалась целым веком, глаза Распятого начали увлажняться и еще через минуту из них упали две кровавые слезы.

— Чудо! Чудо! — кричали все.

Эффект был чрезвычайный. Галантные прелаты, владетельнейшие князья, великосветские грешницы — все пали ниц и шептали:

— Прости нас, Иисус, Сын Божий!

Один лишь монах стоял на ногах. Все с удивлением глядели на него.

Наконец он пал на колени и стал молиться.

— Побежден, побежден! Уверовал! — послышались голоса.

Но иллюзия скоро была разрушена. Монах встал, подошел к распятию и вскричал громовым голосом:

— Вы, епископы и синьоры, которые должны бы были преследовать шарлатанство, как вы осмеливаетесь помогать ему?

Раздался всеобщий крик негодования, казалось, вся толпа бросится на монаха и растерзает его. Но последний, не обратив ни малейшего внимания на общее возбуждение, вынул из-под полы секиру, подошел к самому распятию и сказал:

— Как Христа я тебя обожаю, но как дерево я раскалываю тебя! [2]

С этими словами он ударил секирой по голове распятого Христа, и полый деревянный череп упал к его ногам.

Все общество, присутствовавшее в капелле, дрогнуло от ужаса; послышались крики: «Смерть дерзкому!»

Тогда монах сказал громким голосом:

— Разве вы не узнали своего государя?

— Сикст! — прошептали все.

— Теперь же, слепые и ипокриты, — говорил папа, — смотрите: голова, которую я расколол, как видите, была пустая, в ее середине лежала губка, пропитанная красной жидкостью, к губке был привязан шнурок, посредством которого человек, спрятавшийся в стене позади распятия, нажимал на губку, и жидкость капала из отверстий глаз. Надеюсь, вы убедились? — прибавил папа.

Да и трудно было не убедиться. Сикст вынул из головы напитанную жидкостью губку, сжал пальцами, и из нее полился целый поток слез.

Все обманутые было бросились на отшельника, готовые растерзать его на части, но папа вскричал:

— Остановитесь! Вы не имеете права трогать этого человека, он не больше виновен, чем вы. Ваша глупость как нельзя более способствовала его мошенничеству. Князь Санта Кроче, — обратился папа к стоящему в дверях князю, — позовите моих гвардейцев, они здесь поблизости.

Минуту спустя солдаты пришли, и с ними был приведен связанный бандит Скампафорне. Папа, узнав последнего, вскричал:

— А, это ты, Скампафорне! Ну, друг любезный, в плохую минуту ты явился в скит. Твой приятель по моему приказанию будет сослан на каторгу, что же касается тебя, то ты будешь повешен.

— Напрасно, ваше святейшество, это будет противоречить имени, которое я имею честь носить, — спокойно отвечал бандит [3].

ТЮРЬМЫ И ПЫТКА

ФАМИЛИЯ Савелли принадлежит к ветви древних феодалов. Дворец Савелли, укрепленный, как крепость в эпоху папы Сикста V, стоял близ Foro Romano, недалеко от Тибра. Эта часть Рима долго сопротивлялась всякого рода улучшениям. Здесь все дворцы и дома были приспособлены более к войне, чем к мирной гражданской жизни. В горах Транстевере жило племя, отличавшееся своей независимостью. Папские сбиры и бандиты феодалов не раз были прогоняемы римскими Транстевере. Окружив дворец, они заставили конклав избрать в папы Льва X, и они же разбили на куски и втоптали в грязь статую Сикста IV. Вообще горцы Транстевере никогда не были вассалами феодалов. Кроме того, все они, и мужчины и женщины, отличались физической красотой.

Именно близ гор Орсини, Савелли, Конти и другие синьоры имели свои укрепленные дворцы, полные бандитов. В этих дворцах скрывались самые страшные злодеи, разыскиваемые папским правительством. И разбойники, более других отличавшиеся своей жестокостью и кровожадностью, в особенности пользовались гостеприимством в укрытых замках. Во дворцы к синьорам папские сбиры не смели проникать, иначе они всегда кончали так, как начальник отряда папских сбиров, арестовавший в доме всемогущего Орсини одного из бандитов шайки Малатесты. Если какой-нибудь синьор наделал много преступлений в Риме и боялся, что его схватят и представят в суд, он тотчас же удалялся в один из укрепленных дворцов, где был в совершенной безопасности. Провинции Сабина, Кампанья и Маритима были усеяны такими разбойничьими гнездами, куда ни один папа не осмеливался посылать своих солдат.