Огненная земля - Первенцев Аркадий Алексеевич

— А вы знаете, отбой, — сказала она, — слышите?

— Слышим. — Доктор погладил усики. — Ансамбль песни и пляски объявил небольшой антракт. Удивительно, ни одного раненого, а казалось…

— Подождите, доктор, — попросила Таня, прислушиваясь к шуму в коридоре и громким голосам.

В каюту вошел Курасов. Он был возбужден, глаза блестели, струи воды стекали с его кожаного пальто. Он снял зюйдвестку, стряхнул ее и рассмеялся:

— Тридцать шесть бомб сбросили на дивизион! И ни одной — в цель!

— Поздравляю! — Доктор шутливо отвесил поклон Курасову. — Только мне не по нутру вся ваша статистика. Не попал — и хорошо. Чего вы над ними смеетесь?

— Ну а как же! Сколько селитры зря сгорело!

— А если бы не зря сгорело, пришлось бы по методу Садко путешествовать, — пробрюзжал доктор. — М-м, да, — он прищурился, поманил пальцем Надю. — Мне все же хотелось познакомить вас, Надя, с правилами подъема и спуска раненых в узкие судовые люки.

— Товарищ майор медицинской службы, нам показывали…

— А вот я еще раз проинструктирую. Пойдемте-ка.

Курасов и Таня остались одни.

— Я думал о тебе там, — сказал он. — Я только сейчас понял, что значишь для меня ты…

Глава пятнадцатая

Шла крупная, так называемая спорная волна. Ветер дул теперь в лоб, как бы стараясь развернуть в обратную сторону курчавины барашков. Рассвет прояснил гористые берега, открыл море по всему горизонту, но окраска всего окружающего была по осеннему серая и хмурая.

После боя с немецкими бомбардировщиками корабли шли снова в кильватерном строю. Букреев, не покидавший мостика с начала перехода, удовлетворенно пересчитал суда. Их по-прежнему было двенадцать. Караван не потерял ни одного корабля, ни одного человека. Никто даже не был ранен. Букреев смотрел на Звенягина с чувством товарищеского одобрения.

Звенягин засунул руки в карманы кожаного пальто. На нем были фуражка, надвинутая на лоб, высокие сапоги на толстой подошве. Его перчатки-краги лежали на ящике с сигнальными флагами.

Десантники спали, накрывшись плащ-палатками. Вахтенные краснофлотцы стояли на своих местах. На вороненом стволе крупнокалиберного пулемета, на зубьях патронов тускло поблескивали, словно литые, капли воды. Корабль нырял, то зарываясь в волну, то выбрасывая нос, и тогда по засаленным его скулам резво слетали водяные струи.

Звенягин старался не встречаться глазами с Букреевым. Ночью, во время боя, когда корабль должен был быстро уклониться от пикирующего на него «Юнкерса», растерялся штурвальный. Так как было темно и маневр вначале ограничивался небольшой площадью, они чуть не врезались в корабль Курасова. Звенягин, раньше всех понявший опасность, отстранил штурвального и, быстро переложив руль, спас положение. Никто, кроме него самого, не знал, что он пережил в этот короткий миг. Может быть, их корабль и не налетел бы на Курасова, так как тот тоже успел отвернуть. По всей вероятности, и не нужно было самому бросаться к рулю. Но, припоминая подробности, Звенягин понимал, что иначе он поступить не мог. Это был его сорок шестой бой! Сорок шестой бой!

Манжула выглянул из люка. Его сосредоточенные невеселые глаза остановились на Букрееве. Потом показалась коричневая рука, ухватилась за закраину, и Манжула, броско выпрыгнув на палубу, направился к мостику, умело балансируя на своих крепких коротких ногах. В его руках были термос и что-то завернутое в салфетку.

— Я принес чай, товарищ капитан, — сказал Манжула, останавливаясь у мостика.

— Чай?.. — удивленно переспросил Букреев. — Слышите, Павел Михайлович?.. А в узелке что?

— Гренки, товарищ капитан.

По лицу Звенягина пробежала улыбка. Звенягин поправил фуражку, сбив ее немного набок, подмигнул:

— Удивительный народ наши краснофлотцы, Букреев! Вскипятить чай и нажарить гренки на нашем тарантасе!

— Выпьете чаю, Павел Михайлович?

— Еще бы! И, если можно, с гренками.

Звенягин взял кружку. Отхлебнув несколько глотков, он передал кружку штурвальному, а сам стал на его место.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мы люди морские, брюки костромские! — крикнул он.

Вахтенные комендоры, услыхав голос командира дивизиона, заулыбались, принялись расталкивать спящих десантников. Из-под мокрой парусины показались заспанные лица. На палубе становилось людней и веселей. Неожиданно, пробив узкие облака, скользнули лучи солнца, и водяная бесцветная пыль заиграла всеми цветами радуги.

Дивизион догнали два гидросамолета-разведчика. Сверху, на распорках, как на тонких ногах, рокотали моторы с толкающими винтами: гидросамолеты пролетали совсем близка Были видны летчики в черных шлемах, штурманы, стрелки-радисты под целлулоидными колпаками турельных хвостовых пулеметов. Экипажи самолетов были известны всем морякам дивизиона, они базировались рядом, на Тонком мысу. Моряки читали номера машин, махали зюйдвестками.

— Эмбээры[2] шарят по проливу, — сказал Звенягин, провожая самолеты глазами, — узнают, что там подготовили для нас фрицы.

Потом появились желтопузые «кобры», быстрые, с острыми змеиными носами, со скошенными крыльями.

Все знали летчиков воздушной дивизии Героя Советского Союза Любимова, летавших на «аэрокобрах». Может быть, во главе этой шестерки истребителей летел сам Любимов, ас Черного моря, продолжавший свою опасную и почетную службу, несмотря на потерю ноги в 1941 году в бою под Ишунью. Самолеты поднялись выше и скрылись за облаками.

Вскоре морская авиаразведка передового дозора предупредила Звенягина о появлении активных групп москитного флота противника, крейсировавших на входе в Керченский пролив, очевидно с расчетом произвести атаку каравана. Звенягин, получивший приказ не подвергать перегруженные корабли риску морского сражения, все же держал курс к проливу. Казалось, этот герой морских сражений решил пренебречь указаниями командования и сразиться с врагом. Беспрерывно действующая радиосвязь выяснила у воздушного эскорта, что противник, очевидно, решил не выходить на оперативный черноморский простор, а устроить засаду в устье пролива. Звенягин кодировал: «Прошу немецких разведчиков не отгонять».

Южное побережье Таманского полуострова открылось пустынными, ровно срезанными берегами, с белой каймой прибоя. Справа в облачной дымке угадывались горы Крыма, ближе — возвышенности Тамани. Перемычка далекой вулканической гряды как бы связывала западное побережье с заклубленными облаками высотами Предкавказья.

Тамань! Древняя таинственная земля лежала перед взором Букреева. Вспомнились давно прочитанные книги о коралловых океанских островах, о Саргассовом море. Волны кипели у побережья, и нигде нельзя было обнаружить признаков жизни. Как будто они были первыми мореплавателями, подходившими к этому необитаемому полуострову.

На траверсе мыса Железный Рог показались два неприятельских самолета. Выполняя приказ флагмана, немецких разведчиков не отогнали. Пройдя над кораблями, самолеты скрылись.

Корабли круто повернули к земле, к тому пункту, где сосредоточивались десантные войска.

Букреев передал на все корабли команду приготовиться к высадке. Берег приближался. Теперь были хорошо различимы железные остовы полузатопленных самоходных немецких барж и незаметный издали, прилипший к воде причал. Крутое побережье заканчивалось песчаным отмельным подбоем, по которому неслись длинные пенные волны. Чайки, отяжелевшие от обильной пищи, уже без крика выхватывали глушеную рыбешку, засеребрившую море. Бакланы охотились в одиночку, подолгу прицеливаясь к добыче и спускаясь на нее с устремленными вперед клювами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Немцы здесь недавно бомбили, — равнодушно заметил Звенягин. — Имейте в виду, Букреев: нужно очень быстро произвести рейдовую разгрузку. К причалу нам не подойти, — здесь очень мелко.

Корабли бросили якоря, но не глушили моторов. От причала сразу же отвалили многовесельные шлюпки и связанный из бревен плот, идущий на шестах, которыми упирались в мелкодонье. На веслах и на шестах работали моряки, радостно кричавшие еще издали.