Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века) - Владимир Мавродин

Само ядро северянской территории также представляло собой землю, населенную различными племенами, соединенными в единый, компактный северянский союз, на севере и северо-западе впитывающий в себя радимичские и вятичские поселения. Границы здесь неопределенные, радимичская колонизация проникает в земли северян и наоборот.[281] В несколько меньшей мере намечается этот процесс по отношению к вятичам, что обусловлено воинственностью вятичей и их обособленностью. Кроме радимичей, проникавших в область северян (например Гочево, Белевского района, Курской обл.), на той же территории мы обнаруживаем специфические памятники материальной культуры, отличающиеся от чернигово-северских.

По мнению А. А. Спицина и Б. А. Рыбакова, в районе распространения наиболее типичных для северян вещей, у Суджи (Курской обл.), обнаружены погребения на поверхности земли, характерные обилием вещей.

Представляет интерес определение антропологического типа населения Суджанского района в IX–X вв. Б. Еллих, изучая болгарские черепа из Абобы-Плиски (Дунайская Болгария) и черепа чувашей, подчеркивает их разительное сходство с черепами Суджанских курганов и отмечает, что по типу все они близки к так называемому «старому сарматскому черепу».[282]

Связь с сарматским миром подчеркивается связью киевских и северянских погребений с погребениями начала н. э., времени господства сарматов.

М. К. Каргер, раскопавший в Киеве некрополь IX–X вв., отмечает наличие богатых погребений с конем, сопровождающихся погребениями рабынь. По типу эти погребения (курган с бревенчатым срубом) относятся к так называемым «срубным» и ведут к сарматам. Аналогичные «срубные погребения» IX–X вв. обнаружены близ Чернигова и на остальной территории Северской земли.[283]

Не указывают ли эти данные на то, что потомки сармат — ясы, болгаро-аланы, создавшие на южной окраине Северской земли салтово-маяцкую культуру, после ее исчезновения под ударами кочевников в известной своей части продвинулись на север и, смешавшись с туземным славянским элементом, в то же самое время привнесли в него свои специфические этнокультурные особенности?

На данной территории пришлый савиро-болгаро-аланский (ясский) элемент быстро растворялся в славянском субстрате, восприняв прежде всего туземное, славянское, но передав ему некоторые свои признаки.

Мы уже знаем о существовании тюрко-болгарской верхушки среди боярства Чернигово-Северской земли, знаем о связях северокавказских тюркских и яфетических народов с населением северянской земли, и потому вполне естественно предположить наличие какой-то частицы потомков сарматов среди славян Днепровского Левобережья.

Позднее на юге Северской земли появляются оседавшие на ее территории тюркские кочевые племена, становящиеся «своими погаными», смешивающиеся со славянским населением. Это — черниговские коуи, переяславльские торки, половцы. Кочевники-скотоводы, как было указано, не впервые проникают в эти области и не впервые начинают влиять на состав, быт и судьбы славянского населения пристепной полосы.[284]

Анализ археологического материала дает возможность предположить, что из среды пристепных полуоседлых земледельцев и скотоводов, конных дружинников, из их племенной знати отчасти вышли те слои, которые оставили нам первые богатые погребения черниговской знати феодализирующегося порядка в X в.[285]

В свое время историками и лингвистами был поставлен вопрос: кто же такие северяне: украинцы, белоруссы или великоруссы? Единого мнения по этому вопросу нет, несмотря на привлечение весьма солидного исторического, языкового, фольклорного и прочего материала. Это вполне понятно, так как подобная постановка вопроса в корне неправильна и приводит к ложным суждениям и выводам. В те далекие времена не было ни русских, ни украинцев, ни белоруссов.

Для выяснения вопроса об этнической принадлежности северян большой интерес представляет изучение современных диалектов бывшей Северской земли.

В данном случае мы не ставим своей задачей поднимать вопрос о всех наречиях Северского края, Курской, Черниговской, Полтавской и части Орловской, Харьковской и Воронежской областей. Не будем также исследовать заново все оттенки украинских, белорусских и южнорусских[286] говоров (например саянов, цуканов Курского края), а также североукраинские и белорусские говоры Черниговщины, а тем более диалекты Полтавщины и Харьковщины, не связанные с говорами коренного населения северянской области, так как эти говоры, несомненно, иного происхождения, по времени и месту (эти места были заселены позднейшими выходцами из Правобережья); оставим в стороне говоры московской «засечной черты», так как они связаны с колонизацией окраины Московского государства. Мы остановимся лишь на более архаических диалектах, которые в какой-то мере целостными сохранились с древнейших времен и позволяют в известной мере судить о языке древнейшего населения.

Таким образом, собственно украинский язык южной части территории Северской земли, Переяславщины, не будет нами рассматриваться как язык населения в основной своей массе пришлого. Не будем останавливаться и на говорах среднего и верхнего Посемья, говорах южнорусских, так как специфические наречия саянов и цуканов также сложились в результате позднейшего переселения в целях укрепления пограничной полосы и передвижек населения властью феодалов.[287]

В своей работе «Франкский диалект» Ф. Энгельс показал, что диалект — живой язык, уходящий своими корнями в племенные языки и, несмотря на скрещение и консолидацию особенностей диалекта, обусловленную политическими границами периода феодальной раздробленности, с помощью глубокого анализа, вскрывая позднейшие напластования и отбрасывая их, можно обнаружить следы племенного языка.[288]

Диалект — не племенной язык. Но следы племенного языка в речи остатков древнейшего населения данного края, говорящего на том или ином диалекте, могут быть обнаружены.

«Современные диалекты представляют собой языковые единицы со сложными напластованиями, образованными в различные отрезки времени».[289] Попытаемся обнаружить следы древнейшего населения Северской земли.

Судя по источникам, наиболее древние поселения в центральной части Северской земли следует искать на юго-западе Курской области в бывших уездах Рыльском и Путивльском (современные Крупецкой и Глушковский районы Курской области и Путивльский район Черниговской области), особенно в последнем, так как в нем упоминаются села еще в XV–XVI вв., в то время, когда остальной край еще, за редким исключением, представлял собой «дикое поле».[290]

Некоторые поселения, существовавшие в этом районе в XV, XVI и XVII вв., продолжают оставаться селами и до наших дней. Так, например, в актах Молченского монастыря (позднейшей Сафронтиевской пустыни) 1591 и 1615 гг. упоминаются села Линов, Калищи и слободка у Беликова колодца, якобы дарованные монастырю еще в начале XV в. великим князем московским Василием Димитриевичем. В этих селах, существующих поныне: Линове, Новой Слободе, Калищах, Берюхе, Вирках, Подмонастырской слободке, расположенных на современной границе РСФСР и УССР, где границей между украинцами и русскими является река Сейм, живет население, само себя называющее «горюнами» и слывущее у соседей под этим же именем.[291]

Русское население окрестных сел с севера связано с колонизацией края Москвой в XVI и главным образом в XVII в., южные же села населены украинцами, переселившимися в это же время. Говор этих сел «горюнов», равно как и говор недалеко лежащего села Козина, принадлежавшего ранее Глинской пустыне, также населенного «горюнами», собственно не принадлежит ни к белорусскому, ни к украинскому, ни к южнорусскому наречиям. Исследователь диалектов Курского края М. Халанский вынужден был причислить говор «горюнов» к условно великорусскому с белорусско-украинскими чертами (так называемые «егуны с украинско-белорусскими чертами»).[292] «Горюны» по одежде, быту отличались до недавнего времени от украинцев и русских, и только жители села Козина, оторванные от основной массы сел «горюнов», сохранив говор, общий с ними, потеряли специфику быта и одежды.[293] Откуда происходит термин «горюн» — сказать трудно. Нельзя, конечно, объяснить его из того предания, которое было распространено среди местных жителей, что население этих сел «горевало», подавленное жестокой эксплуатацией монастыря. Не можем согласиться и с Халанским, отождествляющим «горюнов» с «горянами» — соседями полян по Иоакимовой летописи, упоминаемыми у Татищева. По-видимому, в источнике, которым пользовался Татищев, по естественным побуждениям «полянам», «полю» противопоставлялись «горяне», «гора».