Голубой огонь - Филлис Уитни

— Если это так, то почему она не призналась, когда Никласа арестовали? Почему она не сказала правду, чтобы спасти своего мужа от тюрьмы?

— Чтобы пойти в тюрьму вместо него? — Корниш насмешливо поднял темную бровь. — Мне представляется, она не принадлежала к данной породе женщин. К тому же Никлас — джентльмен и не мог предать ее.

Сюзанна оторвала руки от фотоаппарата и сумки и гневно посмотрела на него.

— Я не верю ни единому вашему слову! Это дичайшая гипотеза! Это ужасно — после стольких лет предавать гласности эту историю и позорить того, кто теперь уже не может ничего сказать в свою защиту.

Вид у Корниша был спокойный при вспышке ее негодования, хотя и немного озадаченный.

— О, я намеревался дать ей возможность сказать. Как только я добуду достаточно информации у Никласа, я вернусь в Штаты и найду ее. Я думаю, она все еще живет в Чикаго. В данное время ей, конечно, не грозит судебное преследование, даже если она виновата.

Сюзанна держалась изо всех сил.

— По крайней мере, ей не грозит этот визит! — закричала она. — Вы теперь не можете ей повредить — она вне вашей досягаемости.

Когда она обрушила на него этот поток непонятных слов, он только изумленно посмотрел на нее.

— Вы должны знать правду! Клара Ван Пелт — моя мать. Она недавно умерла. И я не позволю вам порочить ее память вашими мелкими надуманными подозрениями!

Она была в ярости и готова была расплакаться. Секунду он с любопытством наблюдал за ее смятением. Затем ослабленное было внимание, казалось, вернулось к нему.

— Я прошу прощения, что расстроил вас рассказом о том, чего вы не знали. Но вы ответили мне. После всего этого едва ли имеет смысл скрываться, как тогда, когда вы расспрашивали меня.

Ей не было дела до его выводов.

— Теперь я вижу, почему ни отец, ни Дэрк не хотели, чтобы я знала об этом. Они не хотели меня огорчать этой ложью. Лучше бы было для меня не знать об этом.

Он отвечал ей спокойно и бесстрастно:

— Если ваша мать была не виновата, то имелись все возможности, чтобы защитить ее. Ей не было необходимости бежать. Во всяком случае, для вас лучше знать правду. Этого нельзя скрыть, и от этого нельзя оградиться навсегда.

Она постаралась вернуть свой гнев, как могла. Необходимо доказать ему, что он заблуждается, жестоко заблуждается.

— Моя мать никогда не была воровкой. Она любила быть в центре внимания, и это немного испортило ее, потому что каждый любил ее и дарил ей все, что она пожелает. И потом, что она могла делать с нелегальными алмазами, оказавшимися в ее распоряжении? Как она могла реализовать их?

— Вы как-нибудь попросите вашего мужа рассказать вам о НПА, — сказал Корниш.

Она знала, что переубедить его невозможно. Только не сейчас. И она не могла выносить больше. Она резко поднялась, спугнув стайку голубей. Но прежде, чем она отвернулась, он встал и схватил ее за локоть, твердо, но аккуратно.

— Подождите, — сказал он. В его голосе прозвучала властная нотка, и это остановило ее, несмотря на сильное желание уйти. — Вы правы в одном. Я пока что еще не знаю всей правды об этом. Я только размышляю. Но и вы также не можете быть уверенной во всем. Любой исход будет болезнен. Но для мертвых менее болезнен, чем для живущих.

Сквозь навернувшиеся слезы она видела его лицо, суровое и безжалостное.

— Мне нет дела до живущих! — закричала сна, злясь на слабость собственного голоса. — Отец для меня ничего не значит. Но я все еще люблю мою мать. Я была ближе к ней, чем кто-либо еще, и я знаю, на что она была способна, а на что — нет.

— Тем не менее, — сказал он неумолимо, — правда объективна и не зависит от чьего-либо эмоционального состояния и от того, верят ли чему-нибудь или не верят. Если я ошибаюсь, почему бы мне это не доказать?

Она выдернула свой локоть из его руки, как если бы нашла его прикосновение омерзительным.

— Что вы имеете в виду?

— Я думаю, вы очень хорошо понимаете, что я имею в виду, — ответил он, пристально глядя на нее, хотя он больше не прикасался к ней.

Этот человек никогда не отстанет. Теперь она поняла это отчетливо и почувствовала легкий страх.

— Что вы хотите от меня? — спросила ока. — Чего вы от меня ждете?

Улыбка коснулась его рта, в ней засветилась неожиданная доброта.

— Я оставляю вас. Всего хорошего, миссис Гогенфильд. — Он коснулся полей своей шляпы и зашагал через посадки.

Она наблюдала за тем, как он удалялся, за его легкой хромотой и напряженной осанкой в плечах. И возненавидела его всем сердцем. Его резкий уход был отвратителен. Это ей, Сюзанне Гогенфильд, следовало развернуться и уйти прочь от него, презрев его нелепую историю. Все еще шокированная, она повернулась и пошла в противоположном направлении, в сторону дома.

ГЛАВА VIII

Даже длительный подъем к Орлиному Гнезду не помог ей. Она продолжала чувствовать себя подавленной, разгневанной и была недовольна, что не может справиться со своими эмоциями.

Корниш, как она напомнила себе, был только журналистом. Его подозрения не должны приниматься в расчет. Он не знал Клару так, как знала она. Он не мог представить себе, насколько та была неспособна на зло.

Как только Сюзанна пришла домой, она попыталась успокоиться и, запершись в темной комнате, стала проявлять отснятую пленку. Работа в маленькой тихой комнате при слабом свете красного фонаря оказала успокаивающее действие на ее нервы. Здесь она могла занять свои руки, сосредоточить внимание на обработке материалов и отвлечься от других мыслей. Таким способом она не раз лечила себя в Чикаго, когда плохо складывались дела в газете.

К тому времени, когда пленка с помощью скрепки была подвешена для просушки, она чувствовала себя немного лучше и смогла даже съесть обед, который приготовила для нее Вилли. Во второй половине дня она вернулась в темную комнату для печатания фотокарточек с отснятой пленки, стараясь отвлечь себя механической работой. Но теперь, когда руки были заняты, она стала думать об отце, таком, каким видела его во время последней встречи. Старик никогда не позволял эмоциям захлестнуть себя. Интеллигентный и вдумчивый, но холодный человек, потерявший связь с теплотой и волнениями жизни.

Почему бежала Клара? Этот вопрос не уходил, все время вспыхивая в ее мозгу. Почему она не осталась, чтобы поддержать мужа в его несчастье?

Из Клариных рассказов было ясно, что Никлас совершил какой-то безнравственный поступок, за что и заслужил тюремное заключение. По ее словам, она никогда не смогла бы простить его и снова ему поверить. Она приложила все силы и увезла свою дочь из Южной Африки, чтобы та не страдала из-за грехов своего отца. Ясно, что это не было поступком женщины, стыдившейся тюремного заключения своего мужа.

Тем не менее, нравилось Сюзанне или нет, но Джон Корниш прямо поставил перед нею проблему, с которой ей рано или поздно пришлось бы столкнуться. Темная комната только дала ей передышку, помогая отсрочить решение. Когда она закончила печатание, проблема встала перед ней так же неотступно и неумолимо. Несмотря на чувства, испытываемые Дэрком во время последнего столкновения с Корнишем, ей придется рассказать ему об этой встрече, изложить рассказанную историю и попросить его совета. Она не сможет перенести это смятение и свои сомнения в одиночку.

Придя к такому решению, она с еще большей силой захотела скорее переговорить с Дэрком, но время до вечера тянулось медленно. Во время ужина она не сразу перешла к делу и говорила на другие темы. Дэрк провел свой день в магазине, где возникли некоторые трудности, и был уставшим и слегка рассеянным.

Она не рассказывала ему об утренней встрече с Джоном Корнишем до тех пор, пока они не перешли после ужина в гостиную с весело горящим углем в камине. При первых же ее словах он полностью включил свое внимание, и она, хотя видела его раздражение, продолжала рассказывать до самого конца, стараясь представить все как можно объективнее и оказывая Корнишу доверие в провозглашенной им цели — попытаться найти правду. Но голос ее слегка надломился, когда она перешла к вопросу, касающемуся ее матери. Дэрк смягчился.

— Я виноват, — сказал он. — Не следовало допускать, чтобы тебе об этом рассказали с такой жестокостью. Слухи, конечно, были всегда. Но я думаю, тебе не следует обращать на них внимания. По крайней мере, теперь ты знаешь, почему я не хотел иметь ничего общего с Корнишем. Нет нужды второй раз беспокоить дядю Никласа. Корниш — человек, способный накликать старые беды. Возможно, более страшные, чем ты можешь вообразить.

— Беды для кого? — спросила она.

— Позволь мне побеспокоиться об этом. Не будем собак дразнить.

Хотя она была несколько озадачена этими словами, мысли ее вновь вернулись к Кларе.

— Ведь ты не веришь, что моя мама была воровкой? — спросила она прямо.