Ксеноугроза: Омнибус - Питер Фехервари

— «Козни» — это словно из языка простолюдинов, лейтенант, — ответил Хардин. — Джентльмену с Провидения совершенно не к лицу использовать его в своей речи.

Квинт было нахохлился, но Вендрэйк уже повернулся обратно к Катлеру. Капитан знал, что «Серебряная буря» поддержит его в случае выступления против полковника, но ключевыми игроками окажутся ротные командиры. Если они встанут на сторону Хардина, то и весь полк последует за ними. Мэйхен, этот ненавистник северян, уже выражал недовольство по поводу ведьмы, так что на него наверняка можно рассчитывать. Правда, Темплтон — странная птица, а Уайт непоколебимо верен старому другу.

Внезапно Катлер поднял глаза и, сохраняя каменное выражение лица, встретился взглядом с Вендрэйком. У капитана пересохло во рту: что, если ведьма почуяла его тайное присутствие в обзорной галерее? Проникла к нему в разум, узнала о предательстве и сообщила полковнику? Как можно защититься от чего-то настолько незаметного?

Так же неожиданно командир вперился взглядом в вокс-оператора. Серобокий преклонного возраста сидел напротив Катлера, слишком далеко от Хардина, чтобы капитан мог что-то расслышать за ревом турбин, но он видел, как связист копается с вокс-установкой. Полковник подгонял оператора, и тот возился всё лихорадочнее, так, что и остальные конфедераты начали обращать внимание на суматоху.

«Что, во имя Семи Преисподних, происходит?» — спросил себя Вендрэйк.

И тут Катлер взвыл. Это был непрерывный яростный рев, от которого у капитана волосы на загривке встали дыбом. Ни один вменяемый человек не смог бы издать подобный звук…

Лицо полковника исказилось от гнева, мышцы напряглись под страховочной системой, сражаясь с ремнями, которые он мог бы просто расстегнуть. Финальным усилием Катлер вырвался на свободу и вскочил на ноги. Убежденный, что командир окончательно спятил, Хардин потянулся за пистолетом.

Да он будто одержимый!

Покачнувшись, Белая Ворона неожиданно замер и резко повернулся к ведьме. Прошло несколько долгих секунд, а затем лицо полковника дернулось, и безумие словно бы вытекло из него, оставив после себя холодную ярость.

«Она держит Катлера на привязи, словно бешеного пса», — с отвращением понял Вендрэйк.

Полковник глубоко вздохнул, и будто бы став выше ростом, посмотрел в сторону кабины пилотов.

— Конфедераты, я только получил сообщение с поверхности, — Энсор помолчал, разыгрывая старый трюк: он обращался ко всем сразу, но при этом словно говорил с каждым в отдельности. — Майор Уайт мертв, а нас всех обвели вокруг пальца, как последних идиотов.

С этими словами полковник вытащил пистолет и зашагал к кабине.

Лодка взобралась на гребень высокой волны, встала почти вертикально и рухнула обратно в бушующий океан. Каскады гнилой воды перехлестывали через борта и заливали солдат, скорчившихся на металлических сиденьях. Жидкость напоминала простоквашу желтого цвета, и в ней было полно мерзких липких водорослей, от которых несло нечистотами. Уже на палубе линкора пахло довольно скверно, но здесь, в этой бурлящей выгребной яме размером с море, вонь стала почти невыносимой.

Очередная волна встряхнула лодку, и Туми, не приходя в себя, навалился на плечо Жука. Голова бойца напоминала один огромный синяк над бородой, покрывшейся коркой засохшей рвоты. Клэйборн рассеянно оттолкнул снайпера, который оставался в отключке, и продолжил вырезать костяную флейту, как будто не обращая внимания на штормовое море. Дикс, сидевший напротив, дернул кадыком и снова сблевал, на этот раз даже не стараясь попасть в новичка. Втиснутый рядом с Джейкобом Оди Джойс, до боли сжимавший предохранительный поручень, почувствовал, что его кишки перекручиваются за компанию, но у юноши уже кончились запасы рвоты. Как и у большинства солдат вокруг — за последний час почти каждый из них, даже сержант Калхун, внес свою лепту в лужу поганого месива, плескающуюся на дне лодки.

Семь Преисподних, Джойс до смерти перепугался, увидев, как дядя-сержант Калхун выворачивается наизнанку. Оди всегда думал, что их командир — настоящая скала, несокрушимая и непоколебимая, а вышло, что Уиллис первым отдал должное морю. Сдержаться смог только полукровка, но юноша решил, что это, наверное, из-за его северной крови. Дикари были порчеными созданиями, и поэтому, может, любили оставлять блевотину внутри. Вполне разумная мысль, правда? Новобранец уцепился за неё, потому что больше ничего вокруг уже не имело смысла…

Майор Уайт был мертв; Джойс видел, как всё произошло, но до сих пор не мог поверить в это. Когда приземлилось десантное судно со 2-й ротой и её командиром на борту, конфедератов выстраивали для смотра. Все бойцы с гордостью смотрели, как Старик шагает навстречу приветственной делегации линкора, но потом начались какие-то долгие споры, а из железного замка вышел ещё один божий человек и присоединился к остальным. Оди понял, что новоприбывший — очень важная персона, потому что он был выше всех, кого юноша видел в своей жизни. Сначала парень подумал, что этот человек может даже оказаться космическим десантником, но он не был облачен в священную броню с картинок, поэтому Джойс решил, что перед ним святой. Позже Оди услышал, как моряки звали великана «исповедник Гурди-Джефф», и это имя звучало вполне себе благочестиво.

Когда Джойс был маленьким, он как-то раз увидел дьякона Иерихона во время чтения проповеди и решил, что перед ним самый праведный человек в мире, но в сравнении с исповедником Гурди-Джеффом глава ведьмознатцев Провидения выглядел, как обычный причетник. Несмотря на вонь этой языческой планеты, Оди возрадовался при мысли о том, что будет сражаться рядом с таким героем, но майор Уайт почему-то продолжал спорить со святым, качать головой и сердито отмахиваться, как будто его заставляли прыгнуть в огонь или вроде того. Юноша совершенно не понимал, в чем дело: если бы исповедник Гурди-Джефф попросил его прыгнуть в огонь, Джойс повиновался бы без лишних раздумий, твердо зная, что делает это ради Императора.

Разволновавшись, что из-за майора Уайта эти благочестивые люди примут арканцев за еретиков, Оди начал злиться. Святой, должно быть, тоже разозлился, потому что вдруг замолчал и резко ударил старика в лицо вытянутыми пальцами, с острыми, как ножи, ногтями. Некоторые гвардейцы не поняли, что именно произошло, но Джойс видел, как глаза майора лопнули. Старик упал на колени, прижимая руки к лицу, и через них текла кровь. Он визжал, как раненый кабан, пока святой не ударил его сверху вниз праведным кулаком по шее, с такой силой, что юноша услышал треск, в чем мог поклясться. Сержант Хикокс, который всегда был рядом с майором, схватился за оружие, но три комиссара с линкора оказались быстрее и свалили его шквалом лазразрядов. Потом лейтенант Петтифер попробовал вмешаться, но и его просто застрелили. Комиссары прекратили палить, только когда все три тела зашипели и задымились, словно бум-рыба на сковородке.

После этого все вели себя очень тихо, просто стояли и смотрели, как будто пошел дождь из лягушек, которым дьякон Иерихон всегда грозил людям, неправедным в глазах Бога-Императора. Потом ещё несколько арканцев потянулись к оружию, но капитан Мэйхен заорал на них и приказал успокоиться, а на другой стороне палубы капитан Темплтон сделал то же самое. Тогда-то Джойс и заметил, что орудийные установки по обоим бортам развернулись и взяли конфедератов на прицел. Если бы дошло до дела, эти большие пушки вмиг бы их покрошили.

Оди не совсем понял, что произошло потом, но капитан Темплтон подошел к святому и, с очень милым и мирным видом, принялся чесать языком. Юноша ни слова не расслышал, но решил, что они разобрались во всем, потому что повсюду вдруг появились суетливые священники в кольчужных рубашках, которые принялись благословлять арканцев красивыми и могущественными словами. После них пришли жрецы-шестеренки и начали втыкать в народ иголки, брать кровь и проверять её в машине, которая росла у одного из них прямо из брюха.

При виде жрецов-шестеренок Джойсу всегда становилось неуютно. Из-за этих странных машинных частей и непонятных железных лиц среди них не встречалось двоих одинаковых, но все они были страшны как смертный грех, даже те, что служили в полку. Арканцы называли своих жрецов-шестеренок «профессорами», потому что так этих парней именовали до того, как Империум явился на Провидение, но легче от этого не становилось. Лицо профессора Мордехая выглядело так, словно в него въехала паровая машина и застряла на половине, но с профессором Чейни дело обстояло даже хуже. Под капюшоном у него ничего не было, кроме ветряной мельницы из зеркал, которые отражали твою физиономию прямо в тебя, в тысяче разных форм и размеров, и все стеклышки вертелись и кружились, будто серебряный смерч. От обоих у Оди мурашки бежали по коже, но, раз они назывались жрецами, то бишь священниками, то, очевидно, были хорошими парнями. Правда, в этой части Имперского Евангелия юноша ещё не разобрался…