"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Когда я уезжал из Вашингтона, президент мне велел узнать как можно больше о проклятии Текумсе и Меневы. Менева был его отец. Наверняка, этот мерзавец, - Дэниел кивнул в сторону выхода из палатки, - может нам что-то сказать.
Кастер ухмыльнулся: «Президенту Гранту незачем волноваться. Год, когда он был избран, на двадцать не делится». Он почесал черные, пропотевшие волосы: «Вообще, все это слухи, сплетни, ерунда…»
Дэниел тоже так считал. Генерал Горовиц не верил в мистику, а тем более в индейские проклятия. Он знал, что дядя Исаак Судаков, на Святой Земле, занимается Каббалой, но пожимал плечами:
- Если кому-то охота тратить на это время, пожалуйста. Есть Тора, есть Талмуд, а остальное…, - он презрительно хмыкал. Джошуа, однажды, мягко заметил:
- Ты не можешь отрицать, что бабушке Мирьям, Хане Судакове, за сто лет перевалило. Такое редко случается, Дэниел…., - рав Горовиц замялся. Дэниел отрезал:
- Долгожителей много. Дядя Питер Кроу умер после ста лет. Он Каббалой совершенно точно не занимался. Не говори мне, - Дэниел внимательно взглянул на Джошуа, - что ты в это веришь. Ты образованный человек…, - рав Горовиц отвел глаза и заговорил о чем-то другом.
Они с Бет никому об этом не рассказывали. Когда родилась Батшева в Чарльстоне, они написали дяде Исааку, приложив конверт для Ханеле. Ответ пришел в Сан-Франциско:
- Тетя передала вам письмо с паломниками, из Одессы, - читали они красивый почерк дяди Исаака, -думаю, что вы найдете то, о чем просили.
Они не просили об амулете. Джошуа и Бет написали, что у них родилась дочь, и они переезжают на запад. Ханеле прислал маленький кусочек пергамента, испещренный странными знаками, искаженными буквами. Женщина приложила короткую, в две строчки записку: «Когда он не будет нужен, он сам исчезнет».
- Это для спокойствия, - улыбнулся Джошуа, кладя пергамент в свою Тору. Иногда он даже забывал о том, что в ней лежит. Открывая книгу, рав Горовиц думал:
- Я его не найду. Бабушка Хана предупредила, что он сам исчезнет. Конечно, законы физики…, - амулет пока что оставался на месте. Бет смеялась: «Значит, не все дети еще родились, что должны на свет появиться, милый».
- Все равно, - вздохнул Дэниел вчера, выслушав Кастера, - это приказ президента, надо его исполнять. Утром я поговорю с этим Меневой.
Он вытер лицо холстом, надел свежевыстиранный китель, и потянулся за ароматической эссенцией. Генерал Горовиц услышал с порога палатки робкий голос: «Дядя Дэниел…».
- Этому что здесь надо? Еще семи утра нет, - поморщился Дэниел. Генерал вспомнил расписание смены часовых: «Он должен на посту находиться, его в семь сменяют. Я его отправлю на гауптвахту. Племянник или не племянник, а дисциплина для всех одна».
Рядом с мальчишкой стояла девушка, высокая, стройная, темноволосая, в индейском наряде. Дэниел сразу понял, что она полукровка. Глаза у незнакомки были большие, голубые. Он подумал:
- На Мирьям похожа, странно. Стать такая, гордая. Очень хорошенькая. Это мальчишка ее, что ли, сюда провел? Он точно сядет на гауптвахту. Здесь военный лагерь, надо помнить о дисциплине.
Он так и сказал рядовому Хантингтону. Юноша даже не успел открыть рот.
- На трое суток, - распорядился Дэниел, - за самовольное оставление поста. Полковник Кастер, -громовым голосом позвал Дэниел. Полог, отделявший вторую половину шатра, заколыхался. Кастер велел Джону: «Сдайте оружие, рядовой».
Граф Хантингтон почувствовал, как Амада быстро пожала ему руку. Он услышал свистящий шепот: «Не волнуйтесь, кузен, и простите меня, пожалуйста. Приезжайте к нам в гости, в горы…»
- Это ничего, - одними губами сказал Джон, когда его уводили двое конвоиров. Он тяжело вздохнул: «Она девушка…, Дядя Дэниел ее выслушает, обязательно. Она наша родственница…»
Дэниел, действительно, слушал. Девчонка прижимала к груди потрепанную суму. Она горячо говорила, что ее отец не хотел ничего плохого, что он старый человек, и больше не воюет, что индейцы собрались на летний праздник, что в лагере женщины и дети. Генерал Горовиц пристально рассматривал длинные ноги в замшевых брюках, маленькую грудь, стройную шею.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})- Отлично, просто отлично, - думал он, - ей лет пятнадцать, шестнадцать. Наверняка, девственница. Можно даже не сомневаться. Все устроилось, как я и хотел.
- Вы наш родственник, - страстно сказала Амада, глядя в холодные, серые глаза. Он был высоким, выше шести футов, широкоплечим, светлые, влажные от воды волосы он зачесал назад. На больших, ухоженных руках она заметила мелкие ссадины.
- Вы наш родственник, - повторила девушка, - генерал Горовиц, я прошу вас, отпустите моего отца. Мы вернемся обратно в горы…, - он потер гладко выбритый подбородок:
- Мисс Маккензи, ваш отец добровольно остался в лагере. Он мой гость. Вы тоже побудете здесь, пока армия не двинется обратно на восток. Это для вашей безопасности, - Дэниел улыбнулся, - не стоит девушке, одной, кочевать по прерии, как и пожилому человеку. У нас учения, стрельбы…, Это опасно, - девчонка, было, открыла рот. Дэниел покачал головой: «Пообедаете сегодня вечером со мной и вашим отцом, и уедете из лагеря».
Она, неуверенно, оглянулась: «Я бы хотела увидеть отца, мистер Горовиц».
- Увидите, - пообещал ей Дэниел.
- Он сейчас отдыхает, он старый человек.
Дэниел подошел совсем близко к Амаде: «Вы тоже идите отдыхать. Вам будет предоставлена отдельная палатка, разумеется. Мы все устроим».
Он улыбался тонкими губами. Амада вдохнула запах чего-то теплого, пряного, и неуверенно подумала:
- Может быть, и правда, папа здесь решил остаться, ненадолго. Неистовый Конь привык не доверять белым. Мистер Горовиц хочет разделить с нами трапезу, мы его гости…, - она кивнула изящной головой: «Спасибо».
- Вас проводят, - Дэниел выглянул из палатки. Найдя глазами Кастера, генерал поманил его к себе. Полковник выслушал приказ и тихо усмехнулся: «Будет сделано».
- Пусть за ней следят, - шепотом распорядился Дэниел, - после учений, на закате, разделаемся с этим Меневой, на ее глазах, и двинемся на запад.
Он обернулся. Девчонка стояла, теребя в руках суму:
- Она молода, - поздравил себя Дэниел, - будет покорной…, Тем более, после того, как ее отец сдохнет. Все хотят жить, и мисс Маккензи тоже, - он закрыл полог и вежливо заметил: «Вас отведут в шатер, принесут вам завтрак, воды…, Пожалуйста, - Дэниел протянул руку за ее сумой, - чувствуйте себя как дома».
- Я сама, - помотала головой Амада, - сама, спасибо.
Кастер пришел за ней с конвоем из трех солдат. Дэниел проводил глазами ее прямую спину. Продолжая улыбаться, генерал отправился завтракать.
Ее не выпустили из палатки. Шатер охраняло несколько солдат. В полдень ей принесли оловянную миску с бизоньим рагу, и черствый, кукурузный хлеб. Амада сидела, устроив суму на коленях, бездумно листая Библию. Она смотрела на незнакомые буквы, на пожелтевшую бумагу, гладила старый, потертый переплет черной кожи. Книга была маленькой, в ее ладонь. На внутренней стороне переплета оставались строки, написанные рукой ее матери. У нее был четкий, уверенный почерк.
- Папа говорил, что они случайно встретились, в горах, - Амада вздохнула, - мама заблудилась и сломала щиколотку, а папа ее спас. Они полюбили друг друга, потом родилась я, а мама умерла, -Амада огляделась и поцеловала ровные строки:
- Мамочка, как бы я хотела тебя увидеть…, - девушка положила щеку на книгу и замерла. Издалека она услышала настойчивый, незнакомый голос: «Беги, Авиталь».
- Авиталь, - Амада встрепенулась, - какое имя красивое. Откуда это? - девушка прислушалась, но из прерии доносились, только выстрелы и гром артиллерии. Полк был на учениях.
- Беги, - настойчиво повторила незнакомая женщина, - прямо сейчас.
- Я не могу бросить папу, - вздохнула Амада, - генерал Горовиц обещал нас отпустить, вечером, после обеда.
Она не удивилась голосу.
Амада выросла с шаманами и мудрыми женщинами. Она знала, что сказанное в заснеженных лесах на севере, могут услышать люди в пустыне. Она видела людей, говоривших с духами, и оборачивающихся птицами. Ее только беспокоило имя Авиталь. Девушка раньше никогда его не слышала. Амада пошарила в суме и достала замшевый мешочек с табаком. Она затягивалась, а потом хлопнула себя по высокому лбу: