Курский излом - Валерий Замулин

Выйдя частью сил к исходу 7 июля в район Дмитриевка в момент смены 309‑й сд с направления Герцовка, 71‑я гв. сд силой до батальона пехоты была контратакована. Отбив атаку огнем артиллерии, дивизия продолжала выход в намеченный район, но была вторично контратакована из того же направления, контратака была сорвана, и части, находясь в огневом соприкосновении, продолжали выход на исходное положение для наступления. В 2.00 8.7. противник силой до ПП из направления Восхода повел наступление в направлении Ивенка, Васильевка и двумя ротами атаковал Ново — Ивановка. Предпринятые атаки противника решительными действиями подразделений с потерями для противника отбиты. В 5.00 противник силой до батальона из леса западнее Красный Починок пытался атаковать Сетное, одновременно силой до роты из этого же пункта пытался атаковать район Васильевка. Все попытки были отбиты. В 5.30 после мощного артиллерийского налета противник силой до двух ПП при поддержке 10 танков перешел в наступление в направлении Дмитриевка. Огнем артиллерии противник отброшен в исходное положение. В остальное время суток дивизия вела бои с небольшими группами противника и вела артиллерийско–минометную перестрелку»{746}.

Некоторые исследователи выражают сомнение в том, что генерал К. С. Москаленко получил от Н. Ф. Ватутина приказ на проведение демонстративного наступления. Чтобы снять сомнения, уточню: приказ действительно был. Подписанный лично командующим Воронежским фронтом приказ № 12702 был передан шифром в штаб 40‑й А в 1.30 8 июля.

Но участие во фронтовом контрударе 40‑й А описанными выше событиями не закончилось. Активные действия частей [790] были продолжены вечером и в ночь на 9 июля. Во второй половине дня после разговора с командующим фронтом к К. С. Москаленко прибыл Н. С. Хрущев, чтобы посмотреть, как проходит демонстративное наступление. Убедившись, что войска перешли к пассивной обороне, и учитывая тяжелую ситуацию в полосе 1‑й ТА, он распорядился продолжить давление на противника. При этом он лично выехал в штаб 161‑й сд, вызвал туда подполковника И. А. Мясникова, командира 60‑го отп, и приказал комдиву и командиру полка организовать атаку в направлении Герцовки. Для наступления был выделен 565‑й сп майора A. A. Ермолаева, который должна была поддержать бронетехника. В районе села Дмитриевка, где был определен исходный рубеж атаки, спешно началось формирование танковой группы. Здесь уже находились 2‑я танковая рота и 2‑й взвод 1‑й танковой роты 60‑го отп. А через несколько часов сюда на усиление подошли из района ур. Ситное трофейными самоходными орудиями «Мардер‑3» 1689‑го иптап (сап) капитана Ф. С. Прокофьева, хотя планировалось, что их будет 11. Сосредоточение шло медленно, днем был дождь, дороги раскисли, техника вязла в грязи. По пути две самоходки обломались, а одна осталась в ур. Ситное, из–за нехватки снарядов. Вместе с тем в Дмитриевке рухнул мост, и часть танков не смогла выйти на юго–западные окраины села, поэтому участие в атаке не приняла.

Наступление началось в 20.00. Танки и САУ с ходу прорвались в глубь обороны частей 52‑го ак и овладели селом Восход. После чего продолжили атаку в направлении ст. Герцовка. Согласно документам самоходного полка, немцы, пытаясь остановить группу, ввели в бой незначительное число танков. Два из них, один средний и один легкий, удалось подбить. В ходе стремительной атаки пехота 161‑й сд отстала, и уже в сумерках танковая группа, встретив сильный огонь артиллерии, самостоятельно заняла оборону у Герцовки. Попытки овладеть станцией с ходу ни к чему не привели, кроме как к жертвам. Штаб 60‑го отп докладывал, что

«…в боях за Герцовку героически погиб экипаж гв. лейтенанта Григорьева, который, попав в яму, не мог сам выбраться из нее, отбивался до последнего патрона и гранаты. Пехота наша не могла подойти для оказания помощи экипажу. Противник вел артиллерийско–пулеметный огонь»{747}.

Командование 4‑й ТА было обеспокоено активностью советской стороны в этом районе. Вечером 8 июля авиаразведка доложила, что в районе Дмитриевки зафиксировано 50 танков (их и в помине там не было!), поэтому было опасение, [791] что они могут прорвать слабое пехотное прикрытие корпуса генерала Отта и выйти на коммуникации соединений Кнобельсдорфа. Утром 9 июля в 48‑й тк поступила ориентировка из штаба 4‑й ТА, что

«враг на фронте 52‑м ак сегодня ночью с наступлением темноты предпринял наступление мощной танковой группой на западный его фланг около Восхода и южнее, при этом достиг прорыва»{748}.

«Мощная танковая группа» командованию 332‑й пд, части которой отражали удар, вероятно, пригрезилась, или оно решило пустить пыль в глаза, чтобы оправдать свою неспособность удержать рубеж. В атаке принимало участие, в общей сложности, не более 20 единиц бронетехники. А вот прорыв действительно удался, части 40‑й А углубились в оборону немцев примерно на 8 км. Но воспользоваться этим тактическим успехом и закрепить рубеж командование 40‑й А не смогло или не захотело (зачем, ведь задача выполнена — демонстративное наступление провели). К рассвету пехота 161‑й сд так и не подошла, поэтому танкисты, потеряв 9 Т-34 (два сгорело), вместе с самоходчиками отошли на исходные рубежи.

Какова же оказалась цена результатов, достигнутых фронтовым контрударом? Потери четырех танковых корпусов в течение 8 июля приведены в таблице 28. Наибольшего количества машин лишился 2‑й тк. Из 109 танков и САУ (с учетом потерь 60‑го отп), сгоревших и подбитых в четырех корпусах и одном полку, 39 % или 42 танка — это потери соединения генерала А. Ф. Попова. 37 танков лишился Сталинградский корпус. Учитывая его малочисленность, к исходу дня корпусом назвать это было уже нельзя. На 22.00 8 июля А. Г. Кравченко располагал лишь 39 боевыми машинами. По штату 1943 г. это численность отдельного танкового полка смешанного состава. Таковым и являлось на тот момент это прославленное гвардейское соединение, если не считать его 6‑й гв. мсбр, в которой еще числилось 911 активных штыков, что составляло примерно половину от штатной численности.

Точных сведений о потерях трех дивизий корпуса СС нет. Известны лишь данные из его итогового донесения в армию за 8 июля:

«По уточненным данным, 2‑й тк СС в течение 8 июля уничтожил 121 танк. В ходе боев дивизии корпус потерял 17 танков, около 100 танков нуждаются в ремонте. В строю осталось 283 танка и штурмовых орудия»{749}.

Более или менее проверенная информация есть по дивизии «Дас Райх», принявшей основной удар трех наших танковых соединений. Утром 8 июля ее танковый полк и дивизион [792] штурмовых орудий имели в строю 102 танка, в том числе 43 Т-3, 25 Т-4, 14 трофейных Т-34, 6 Т-6 «тигр», 7 командирских машин и 7 штурмовых орудий. Вечером в строю находились лишь 65 машин, в том числе 31 Т-3, 14 Т-4, 1 Т-6, 12 Т-34, 7 командирских и 21 штурмовое орудие. Следовательно, всего были подбиты и сгорели 16 танков. Но эту цифру нельзя считать окончательной, так как за это время из ремонта в подразделения поступило определенное количество танков, как это произошло со штурмовыми орудиями, которых за день было введено в строй 14 единиц. Не менее 11 танков и штурмовых орудий потеряла «Мертвая голова»{750}.

О том, что оставалось «за кадром».

Позволю небольшое отступление. Реальное состояние вооруженных сил любой страны в мирное время — главная цель всех разведок, особенно соседних государств. В ходе войны эта информация приобретает первостепеннейшее значение для противоборствующих сторон. Тысячи агентов, десятки аналитических центров, отделов и служб трудятся круглосуточно, добывая, сопоставляя и анализируя различного рода данные с единственной целью — представить реальное состояние дел в действующей армии противника. Причем разведчики стремятся получить всестороннюю информацию, не только цифры личного состава, поставленного под ружье, вооружения и снаряжения, выпущенного заводами, но и данные об уровне подготовки старших командного состава, офицеров тактического звена. К примеру, как долго они в действующей армии, сколько времени отводится на обучение рядового и сержантского состава, каков национальный состав, из каких областей пришло пополнение, скрупулезно ведется учет количества перебежчиков и дезертиров, изучаются системы передачи информации и приказов на различных уровнях. Все это позволяет выявить не только материально–технические возможности противостоящей стороны и степень ее подготовленности к войне, но и боевой дух войск, трения в среде личного состава на национальной почве, которые можно использовать для разложения войск, и т. д.

При этом, как ни парадоксально, но для обеих сторон, участвующих в войне, было важно надежно скрыть правдивую информацию подобного рода не только от противника, но и от собственного народа. Ибо в армии любой страны во все времена обязательно было немало негативных моментов, которые, [793] став известными широким слоям общества, могли повлиять на его моральное состояние: поколебать веру войск в своих командиров, а гражданского населения — в умение и желание политического и военного руководства государства защищать страну. Так было и в годы Великой Отечественной войны. Все неудачи, негативные моменты и преступления, происходившие в войсках, а очень часто и придуманные, активно использовала пропаганда обеих сторон для формирования: у советских людей — «звериного образа немецко–фашистских захватчиков», а у немцев — «облика недочеловеков с Востока».