Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

совершил ли он роковую ошибку. Когда Квадрат явился, чтобы спросить его, не пора ли разогнать эти толпы с помощью городских магистратов, Цицерон ответил, что слишком поздно: варево закипело, и теперь котел не закроешь крышкой — пар сорвет ее.

К полуночи шум стал утихать. На улицах стало тише, только в разных частях форума раздавался громоподобный храп, возносившийся к звездам, как кваканье жаб на болоте. Я с облегчением отправился в постель. Однако через час или два что-то разбудило меня. Звук был почти неуловимым, в дневное время на него никто не обратил бы внимания: только тишина ночи позволяла его услышать. Это был стук молотков по кирпичу.

Я взял лампу, спустился вниз, отпер заднюю дверь и вышел на террасу. Стояла теплая погода, город все еще был погружен во тьму. Вокруг ничего не было видно. Но шум, который доносился с восточного конца форума, на улице стал более четким. Прислушавшись, я различил отдельные удары молотков по камню, которые иногда сливались в некое подобие перезвона. Этот стук и разлетался по ночному городу. Здесь, на террасе, он был достаточно громким, и стало понятно, что там работают не менее десяти отрядов каменщиков. Время от времени слышались голоса и звуки сбрасываемого мусора — именно тогда я понял, что идет не строительство, а разрушение.

Цицерон проснулся вскоре после восхода солнца, что давно вошло у него в привычку. Как всегда, я зашел к нему в библиотеку, чтобы узнать, не нужно ли хозяину чего-нибудь.

— Ты слышал этот шум ночью? — спросил он меня. Я ответил утвердительно. Хозяин наклонил голову, прислушиваясь. — А теперь все тихо. Интересно, что там происходило? Давай-ка спустимся и посмотрим, чем занимались эти разбойники.

Даже для клиентов Цицерона было еще слишком рано, и улицы были совершенно пустынными. Мы стали спускаться к форуму в сопровождении только одного тучного телохранителя. На первый взгляд все было как обычно, не считая гор мусора, оставшихся после вчерашних празднеств, и странного человека, распростертого на дороге в глубоком пьяном сне. Но когда мы приблизились к храму Кастора, Цицерон в ужасе остановился и вскрикнул. Храм был беспощадно изуродован. Ступени, которые вели к фасаду, украшенному колоннами, выломали, и любой, кто захотел бы подняться к храму, оказывался перед голой отвесной стеной высотой в два человеческих роста. Весь мусор сбросили на мостовую, и попасть в святилище можно было только по двум приставным лестницам, которые охранялись людьми с кузнечными молотами. Вновь открывшаяся кирпичная стена выглядела уродливой и голой, как культя отрубленной руки. К ней были прикреплены несколько больших плакатов:

П. КЛОДИЙ ОБЕЩАЛ НАРОДУ РИМА БЕСПЛАТНЫЙ ХЛЕБ

СМЕРТЬ ВРАГАМ НАРОДА РИМА

ХЛЕБ БЕДНЯКАМ — СВОБОДА.

Ниже, на уровне глаз, находились какие-то заметки, похожие на законопредложения, около них толпились три-четыре десятка человек. Над их головами, вдоль фасада храма, стояла цепь людей, замерших, как мраморные статуи. Когда мы подошли ближе, я узнал многих соратников Клодия — Клелия, Патину, Скатона, Полу Сервия: разбойников, которые начинали еще с Катилиной. Чуть дальше я увидел Марка Антония и Целия Руфа, а затем и самого Клодия.

— Это невероятно, — произнес Цицерон, трясясь от гнева. — Святотатство, произвол…

Неожиданно мне пришло в голову, что если мы можем видеть людей, сделавших это, то и они наверняка видели нас. Я дотронулся до руки Цицерона и сказал:

— Давай ты подождешь здесь, сенатор, а я пойду и посмотрю, что это за законы. Наверное, тебе не стоит подходить слишком близко. Эти люди выглядят довольно угрожающе.

Я быстро прошел к стене под взглядами Клодия и его подручных. По обеим сторонам стены, около лестниц, стояли люди с узорами на коже, коротко подстриженные, опиравшиеся на кузнечные молоты и враждебно наблюдавшие за мной. Я быстро пробежал глазами по табличкам, вывешенным на стене. Как я и предполагал, это были новые законы, точнее — два закона. Один касался распределения консульских провинций на будущий год: в награду за сотрудничество Кальпурнию Пизону передавалась Македония, а Сирия (насколько я помню) отходила Авлу Габинию. Второй закон был очень коротким, всего одна строка: «Предоставивший кров и пищу любому, кто без суда умертвил римского гражданина, подлежит изгнанию».

Я тупо таращился на стену, не понимая значения закона. То, что он направлен против Цицерона, было очевидно. Но имени хозяина в нем не упоминалось. Казалось, целью закона было скорее испугать и унизить сторонников Цицерона, чем угрожать ему самому. Но вдруг я понял всю его адскую подоплеку и почувствовал, как во рту у меня скапливается желчь; пришлось сглотнуть ее, чтобы меня не стошнило прямо на улице. Я отпрянул от стены, как от входа в царство Аида, и продолжал пятиться, не в силах оторвать взгляд от написанного, страстно желая только одного: чтобы эти таблички исчезли. Взглянув вверх, я увидел Клодия, который открыто наблюдал за мной. На лице его блуждала улыбка, он явно наслаждался происходящим. Наконец я повернулся и побежал к Цицерону.

По моему виду хозяин понял, что дела его плохи.

— Ну? — спросил он взволнованно. — Что там?

— Клодий поместил закон о Катилине.

— Он нацелен против меня?

— Да.

— Но он не может быть таким ужасным, как написано у тебя на лице. Что, во имя всех богов, в нем говорится обо мне?

— Там даже не упоминается твое имя.

— Тогда что это за закон?

— Он говорит о том, что любой, давший кров и пищу тому, кто без суда и права умертвил римского гражданина, подлежит изгнанию.

При этих словах его нижняя челюсть отвисла — он гораздо быстрее меня схватывал суть происходящего. И сразу же осознал все возможные последствия.

— И это все? Всего одна строчка?

— Это все. — я склонил голову. — Мне очень жаль.

— То есть преступлением будет сама попытка помочь мне? — Цицерон схватил меня за руку. — Они даже не станут судить меня?

Неожиданно он перевел взгляд на изуродованный храм. Я повернулся и увидел, как Клодий издевательски медленно машет ему рукой, точно прощается с человеком, отправляющимся в далекое плавание. В это же время прихвостни трибуна стали спускаться по лестницам.

— Думаю, нам пора убираться, — сказал я.

Но Цицерон ничем не показал, что слышит меня. Он двигал губами, но изо рта доносились только неясные хрипы. Казалось, его медленно душили. Я опять взглянул на храм. Злодеи уже спустились и теперь двигались в нашу сторону.

— Сенатор, — твердо сказал я, — нам надо срочно убираться отсюда.

Я махнул телохранителю, который взял его за другую руку, и вдвоем мы буквально поволокли его с форума и вверх по склону Палатинского холма. Негодяи преследовали