Рифтеры - Питер Уоттс

Даже посреди океана двадцать километров безопас­ной дистанцией не назовешь. Никакого фона, помимо самой воды, здесь не существует, с топографией тоже плохо – неразбериха циркуляций, сейшей и ячеек Ленгмюра [74], а еще термоклины и галоклины, которые с таким же успехом отражают и увеличивают, как и маскируют. Возмущения от проходящих субмарин могут распростра­няться на огромные расстояния, мелкие турбулентности держатся в кильватере долго после того, как подводное судно ушло. Самая невидимая субмарина все же хоть чуть‑чуть да нагревает воду: дельфины и следящие ап­параты ощущают разницу.

Однако на Срединно‑Атлантическом хребте двадцать километров – все равно что двадцать парсеков. На свет надежды никакой – даже солнечные лучи пробиваются не дальше, чем на несколько сотен метров от поверх­ности. Гидротермальные источники выбрасывают едкую блевотину вдоль свежих скальных швов. Морское дно непрерывно ворчит, горы пинают друг друга в извечной игре «Лягни континент». Топография, способная посра­мить Гималаи: рваные трещины вспарывают кору от по­люса до полюса. Хребет поглотит все, чем может выдать себя «Атлантида», о каком бы спектре ни шла речь. Зная координаты, еще можно найти цель, но сдвинь их на волосок, и тебе не попасть даже в огромный шумный город. Расстояния в двадцать километров более чем до­статочно, чтобы уйти из‑под любой атаки, направленной на текущее местоположение «Атлантиды», кроме, пожа­луй, бомбардировки полноценными глубинными ядер­ными бомбами.

Хотя и не сказать, что такого уже не случалось, отме­чает про себя Кларк.

Они с Лабином плавно скользят вдоль трещины в застывшем конусе древней лавы. «Атлантида» осталась далеко позади. До Невозможного озера еще много ки­лометров. Ни налобные фонарики, ни фары «кальмаров» не горят. Пара движется при смутном свечении сонарных экранов. Столбы и валуны отображаются на них изумруд­ными линиями, отмечается малейшая перемена давления в окружающей тьме.

– Роуэн считает, что дела плохи, – жужжит Кларк.

Лабин не отзывается.

– Она думает, если это и впрямь окажется Бетагемот, «Атлантиде» угрожает всеобщий когнитивный диссонанс. Все заведутся.

По‑прежнему – молчание.

– Я ей напомнила, кто здесь главный.

– И кто же, если не секрет? – наконец жужжит Ла­бин.

– Брось, Кен. Мы можем парализовать их жизнь в любой момент, когда вздумается.

– У них было пять лет для решения этой проблемы.

– И что им это дало?

– И пять лет, чтобы сообразить, что они превосходят нас в числе двадцать к одному, что нашим специалистам с ними не сравниться, и что группа прокачанных водо­проводчиков с антисоциальными наклонностями вряд ли представляет серьезную угрозу в смысле организованного противодействия.

– Все обстояло точно так же и в первый раз, когда мы подтерли ими пол.

– Нет.

Она не понимает, зачем он это делает. Именно Лабин поставил корпов на место после их первого – и послед­него – восстания.

– Слушай, Кен...

Их «кальмары» внезапно оказываются совсем рядом. Почти соприкасаются.

– Ты же не дура, – жужжит Кен, заставив ее уязв­ленно затихнуть. – И сейчас не время валять дурака.

Его вокодер рычит из темноты:

– В те времена они видели, что за нашей спиной поддержка всего мира. Знали, что нам помогли их вы­следить. Подозревали за нами какую‑то наземную инфра­структуру. По меньшей мере, они знали, что стоит нам свистнуть, как они окажутся мишенью для любого, кто знает широту‑долготу и располагает самонаводящейся торпедой.

На ее экране возникает большой светящийся акулий плавник – из морского ложа торчит массивный камен­ный зубец. Лабин ненадолго скрывается по ту сторону.

– А теперь мы сами по себе – продолжает он, вер­нувшись к ней. – Связей с сушей не осталось. Может, наши все погибли. Может, перешли на другую сторону. Ты хоть помнишь, когда нам в последний раз давали смену?

Она вспоминает – с трудом. Всякому, кто подстроен под гидрокожу, здесь уютнее, чем в компании сухопутников, но в самом начале несколько рифтеров ушли на­верх. Давно, когда еще оставалась надежда переломить ситуацию.

А с тех пор – никого. Любоваться концом света, ри­скуя собственной шкурой – не лучший вариант отпуска на берегу.

– Мы теперь так же напуганы, как корпы, – жужжит Лабин. – И так же отрезаны от всех, а их около тысячи человек. Нас при последней перекличке набралось пять­десят восемь.

– Не меньше семидесяти.

– Отуземившиеся не в счет. Для боя годны пятьдесят восемь, и не больше сорока при необходимости выдер­жат неделю в полном тяготении. А сколько таких, у кого возникнут проблемы с подчинением?

– У нас есть ты, – говорит Кларк. Лабин, профес­сиональный охотник‑убийца, недавно освобожденный от любых уз, кроме самодисциплины.

«Не какой‑нибудь там водопроводчик», – размыш­ляет она.

– Так слушай меня. Я начинаю думать, что нам при­дется действовать на опережение.

Несколько минут они плывут в молчании.

– Они – не враги, Кен, – заговаривает наконец Кларк. – Не все – враги, там есть дети, они ни в чем не виноваты...

– Не в том дело.

Откуда‑то издалека доносится звук обвала.

– Кен, – жужжит она так тихо, что не уверена, рас­слышит ли он.

– Да?

– Ты на это надеешься, да?

У него так много лет не возникало повода для убий­ства. А когда‑то Кен Лабин сделал карьеру на поиске подобных поводов. Он разворачивается и уходит от нее в сторону.

Спереди словно бы разгорается рассвет – то есть проблемы.

– Там еще кто‑то должен быть? – спрашивает Кларк. Освещение должно включиться при их приближении, но они с Лабином еще слишком далеко.

– Только мы, – жужжит Лабин

Зарево резкое, отчетливое. Расходится в стороны, словно подвешенный в пустоте фальшивый восход. Два‑ три черных разрыва обозначают преграды на переднем плане.

– Стоп, – приказывает Лабин. Их «кальмары» опу­скаются рядом с обвалившимся утесом, слабо высвечивая его неровные грани.

Кен изучает схемы на приборной доске. Отраженный свет тонкой полоской очерчивает его профиль.

Он разворачивает «кальмара» вправо.

– Сюда. Держись у дна.

Они подбираются ближе к свечению, обходя его спра­ва. Зарево разрастается, становится резче, обозначая неве­роятное: озеро на дне океана. Свет исходит из его глуби­ны – Кларк вспоминает ночные плавательные бассейны, подсвеченные подводными фонариками. Странные мед­лительные волны, тяжелый подарок с какой‑то планеты с пониженной гравитацией, разбиваются шариками брызг о ближний берег. Озеро простирается за смутные преде­лы видимости линз. Оно всегда представлялось Кларк галлюцинацией, хотя приземленная истина ей прекрасно известна: это просто соленая лужа, слои воды, минерали­зованной до такой плотности, что она лежит под океаном, как океан лежит под небом. Для того, кому нужна ма­скировка, лучшего не придумаешь. Галоклины отражают любые лучи и импульсы: радарам и сонарам все здесь представляется мягкой густой грязью.