Развороченная могила - Джоан Роулинг

заключалось в том, что она будет идеальным человеком для проникновения в клинику Чжоу.

— Какого хрена она знает, что мы пытаемся туда попасть? — спросил Барклай.

— Потому что она сама была там, когда Паттерсон Инк еще занимались делом ВГЦ, и это объясняет настойчивость Литтлджона, который говорил, что у него есть еще что-то для меня — предположительно, она рассказала ему о том, что видела там.

— Теперь ты ничего не добьешься от Литтлджона, — сказала Мидж.

— Я знаю, — сказал Страйк, вычеркивая “Паттерсона” из списка, — но это заставляет меня еще сильнее, чем раньше, желать, чтобы в эту чертову клинику попала женщина — это должна быть женщина, Наваби сказала, что там девяносто процентов женщин. Я просто не думаю, что ты подходишь под этот профиль, Мидж, — добавил Страйк, когда субподрядчица открыла рот, — нам нужен кто-то…

— Я не собиралась предлагать себя, — сказала Мидж, — я хотела сказать, что у нас есть идеальный человек.

— Робин не может этого сделать, она…

— Я знаю это, Страйк, я не дура. Таша.

— Таша, — повторил Страйк.

— Таша. Она такая, да? Актриса, у нее есть немного денег. Ее пьеса тоже закончена. Она сделает это для нас, без проблем. Она очень благодарна за…

— Все еще общаешься с ней, да? — спросил Страйк.

Барклай и Робин потянулись за кофе и выпили его совершенно синхронно.

— Да, — сказала Мидж. — Она больше не клиент. Не проблема, не так ли?

Страйк поймал взгляд Пат.

— Нет, — сказал он. — Не проблема.

Глава 102

Обратитесь к оракулу еще раз

Обладаете ли Вы возвышенностью, постоянством и настойчивостью;

Тогда нет никакой вины.

И-Цзин или Книга Перемен

Встреча завершилась. Пат вернулась в офис с Барклаем, которому нужно было оформить квитанции, а Мидж ушла, чтобы узнать у Таши Майо, готова ли она провести неделю в эксклюзивной клинике доктора Энди Чжоу, расходы на которую оплачивает агентство.

— Хочешь кофе? — Страйк спросил Робин.

— Давай, — сказала Робин, хотя она только что выпила два.

Они вместе отправились на Фрит-стрит и в бар “Италия”, который находился через дорогу от джаз-клуба Ронни Скотта и который Страйк предпочитал “Старбаксу”. Пока он покупал им напитки, Робин сидела за одним из круглых металлических столиков, наблюдая за прохожими и мечтая стать кем-нибудь из них.

— Ты в порядке? — спросил Страйк, поставив напитки на стол и усевшись. Он прекрасно знал ответ, но не мог придумать ничего другого. Робин сделала глоток капучино, прежде чем сказать,

— Я все время думаю о ее дочерях.

— Да, — сказал Страйк. — Я знаю.

Оба посмотрели, как проезжают машины, и только потом Страйк сказал:

— Смотри…

— Не говорите мне, что мы этого не сделали.

— Ну, я тебе это скажу, потому что мы этого не делали.

— Страйк…

— Она сделала это. Она решила сделать это.

— Да — из-за нас.

— Мы задавали вопросы. Это и есть работа.

— Именно так и сказал Райан. Это работа.

— Ну, он не ошибается, — сказал Страйк. — Хорошо ли мне от того, что произошло? Нет. Но мы не накидывали веревку ей на шею. Она сама это сделала.

У Робин, которая в последние два дня часто плакала, когда не была на работе, не осталось слез. Страшный груз вины, который она носила в себе с тех пор, как Страйк сообщил ей, что мать двоих детей была найдена повешенной в семейном гараже, не ослабевал от его слов. Она все время представляла себе картинку, приклеенную к холодильнику Кэрри Кертис Вудс: две фигурки в платьях принцесс, держащиеся за руки: Я и мама.

— Мы пришли опросить ее, — сказал Страйк, — потому что семилетний ребенок, находившийся под ее опекой, исчез с лица земли. Как ты думаешь, могла ли Кэрри уйти от ответа на этот вопрос и никогда больше не отвечать на вопросы?

— Она уже ответила на вопросы полиции и следствия. Все закончилось, все было позади, у нее была счастливая жизнь и семья, а мы снова разгребаем все это… У меня такое чувство, что они сделали меня одной из них, — тихо добавила Робин.

— О чем ты говоришь?

— Я стала агентом инфекции для церкви. Я перенесла вирус обратно к Кэрри, и на этот раз она его не пережила.

— При всем уважении, — сказал Страйк, — это полная чушь. Мы просто собираемся игнорировать неонового слона в комнате, не так ли? Если бы Кэрри собиралась покончить с собой из-за того, что сделала с ней церковь, это произошло бы за последние два десятилетия. Дело было не в церкви. Было что-то, с чем она не хотела сталкиваться, что-то, о чем она не могла допустить, чтобы люди знали, и это не наша вина.

— Но…

— Что я хочу знать, — сказал Страйк, — так это кто звонил ей в то утро, перед нашим приездом. Полиция спрашивала тебя о номере мобильного телефона, который не узнал ее муж?

— Да, — тупо сказала Робин. — Это мог быть кто угодно. Ошиблись номером.

— Кроме того, что она перезвонила по нему после того, как мы ушли.

— Ох — сказала Робин. — Они мне этого не говорили.

— Мне тоже не сказали. Я прочитал это в перевернутом виде в записях парня, который допрашивал меня. Рини позвонили вскоре после того, как я взял у него интервью, и тогда он начал запасаться снотворным. Я не проверял, пил ли он его до нашей встречи, но похоже, что церковь предупреждает людей о том, что мы на охоте, и требует, чтобы им потом рассказали, что было сказано.

— Это означает, что в церкви знали, что мы собираемся в тот день к Шери.

— Они могли увидеть, что она вернулась из отпуска, из Facebook, и хотели сказать ей, чтобы она согласилась на встречу, когда мы появимся. У меня было ощущение, что когда мы представились, она не очень удивилась, увидев нас. Запаниковала, да. Но совсем не удивилась.

Робин ничего не ответила. Страйк наблюдал, как она делает очередной глоток кофе. Она собрала волосы сзади; дорогая стрижка, которую она сделала перед походом в храм на Руперт-Корт, давно отросла, а Робин еще не приходило в голову посетить парикмахера.

— Что ты хочешь сделать? — сказал Страйк, наблюдая за ней.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Не хочешь ли ты взять еще несколько дней отпуска?

— Нет, — сказала Робин. Больше времени, которое она могла бы потратить на преодоление чувства вины перед Кэрри и беспокойства по поводу обвинений в жестоком обращении с детьми, было последним, чего она хотела.

— Ты не хочешь поговорить о деле?

— Да, конечно.

— Есть что-нибудь о