"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

«Это читала?».

— Нет, — невестка посмотрела на «Трагическую историю Ромео и Джульетты». «Это про что?»

— Про любовь, — Марфа внезапно прикусила губу, сдерживая смех. «Как прочтешь — так еще сильнее в мужа влюбишься, обещаю».

— Нельзя мне, — вздохнула Маша. «Мне только то, можно читать, что Степан разрешает. Ты же видела — некоторые шкафы в библиотеке на ключ закрыты».

— Ну, если захочешь, приходи ко мне, — Марфа потянулась, — у меня все лежит свободно — бери любую книгу. И как это у вас дети еще рождаются, — вдруг, ехидно сказала она, — или вам и этого тоже нельзя?

Маша молчала, опустив голову.

— Ну прости, — Марфа присела на ковер, и взяв у невестки ребенка, устроила его рядом. «У меня язык, ровно как у матушки моей — новгородский, что думаю, то и говорю. Не мое это дело, конечно, но мне родители ничего не запрещали».

— То родители, а то — муж, — тихо ответила Маша. «Он же глава семьи, яко же Христос — глава церкви, ему подчиняться во всем надо. Сама ж помнишь, как у апостола Павла сказано:

«Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем».

— Да уж, — Марфа рассмеялась, — сразу видно, мужчина писал. Это он за ложе супружеское отыгрывался — на нем-то не они властвуют, а мы — женщины. Видно, жена ему не давала, то-то он такой злой был.

— Марфа! — в ужасе сказала невестка.

— А что? — та погладила Лизу по голове. «А ты слушай, ты пока хоть и дитя, но может все равно — запомнишь. Дак в той же Библии, Маша, вон, Песнь царя Соломона почитай — где там, что про безмолвие сказано? Там, наоборот — женщина говорит, и говорит-то как!

Марфа закрыла глаза и прочитала по памяти: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!

Ибо ласки твои лучше вина».

— Это про Иисуса и церковь Его, — хмуро ответила Маша. «Про божественную любовь».

— Ну конечно, — Марфа внимательно посмотрела в черные, смущенные глаза невестки. «Ты мне скажи-ка — ты со Степаном хорошо живешь? Честно скажи, мы ж родственницы, стесняться нечего».

— Как я не родила, — дак еще иногда хорошо было, — Маша вдруг опустила лицо в ладони. «А потом…, - она махнула рукой.

— Да ты, милая моя, почти шесть лет назад родила, — ахнула Марфа. «А ну подвинься, — она пристроилась на край кресла и что-то шепнула невестке.

— Нет, — почти неслышно ответила та. «И не было, — она замялась, — никогда. Ну было, но не от этого, — она опять покраснела.

— Так скажи ему! — возмущенно потребовала Марфа. «Что ж это за жизнь такая!»

— Я, Марфа, как в супружескую постель легла, так у меня еще и крови не пришли. Что я тогда знала — только то, что надо терпеть и молчать, — горько сказала Маша, и Марфа вдруг вспомнила, что ей рассказывала Изабелла о своей брачной ночи.

— Сейчас ведь уже ничего не изменишь, да и какая ему разница? — Маша вдруг расплакалась.

«Я тихо, — сказала она, глотая слезы, — Лиза не испугается».

— Иди сюда, — шепнула Марфа и обняла невестку. «Ну-ну, — сказала она. «Хочешь, я с ним поговорю, как он приедет?»

— Да нет, зачем? — Маша вытерла лицо, и, взглянув в окно, встала. «Вернулись наши всадники-то, пойдем, сейчас купать всех придется».

В почте, что привезли из лондонского дома, Марфа нашла записку от Симмонса:

«Дорогая миссис Бенджамин, я заказал ложу в новом театре в Шоредиче. Выступает труппа графа Лестерского, с представлением, которое они показывали Ее Величеству — «Спасение Владычицы Озера». Если вы хотите составить мне компанию, буду счастлив, увидеть вас».

Марфа быстро написала ответ и задумчиво сказала, запечатывая конверт: «Ну что, дорогой Чарльз, поговорим с вами — о том, о сем».

Она развернула письмо от деда, что переслал ей Исаак Кардозо, и рассмеялась — внизу был приложен отпечаток маленькой ручки и написано: «Дорогой племяннице от тети Мирьям».

После обеда они с Петей медленно ходили по саду, примериваясь к робким шагам Лизы.

— А как ты вообще познакомилась с Симмонсом? — спросил муж, глядя куда-то в сторону.

«Тебе что, казенные деньги дали, чтобы у него разместить? Так Симмонс маленькие вклады не берет, считает, что невыгодно».

— Отчего же казенные деньги, у меня и свои есть, — Марфа взяла Лизу за руку. Та сказала:

«Еще гулять!»

— Ну конечно, — улыбнулась женщина. «Конечно, доченька».

Она вдруг взглянула на мужа: «Ты не против, что я Лизу так называю?».

— Ну, Тео и Теодор меня же отцом величать стали, — он чуть улыбнулся, — не против, конечно.

Так у тебя же тоже небольшой вклад — откуда у тебя деньгам-то взяться?

Марфа выпрямилась, ровно струна.

— Я, Петя, не нищенка какая, — гневно проговорила женщина. «Я наследница деда своего, а у того денег было, — как сам знаешь, — немало. Ты ж сам, как хозяин «Клюге и Кроу», вклад его держишь. Венецианские это деньги, пятьдесят тысяч золотом. Стамбульские мой дед сам забрал, а эти — у меня».

— Как забрал? — сглотнув, пробормотал Петя. «Он же утонул, Никита Григорьевич, на Ладоге, ты ж мне сама еще тогда, в Москве, рассказывала».

Марфа усмехнулась и вытащила из-за корсета письмо. «Чтобы род мой потопить, Петенька, не токмо Ладоги — всех морей в мире не хватит. Вот, читай».

— В Святой Земле, — потрясенно сказал Воронцов, передавая жене конверт. «И дети у него есть. Сколько ж лет-то сейчас Никите Григорьевичу?»

— Семьдесят семь, — усмехнулась Марфа. «Наша семья, — она крепкая, Петя, матушка моя, если б не Матвей, тоже бы долго прожила. А батюшку ты сам помнишь — он в шестьдесят пять тебя еще успел погонять, как драться-то учил, хоша тебе и восемнадцать было тогда».

— Я Матвея видел, — хмуро сказал Петя. «В Кракове, он тогда жил с королем Генрихом, что сейчас Францией правит. Не убил я его тогда».

Марфа махнула рукой. «Ты думаешь, я с ним на Москве покончить не могла? Да легко, и, — ее глаза вдруг сузились, и стали ровно льдины, что Петя видел на севере, — никто б меня не заподозрил. Я ведь разные травы знаю».

— Только вот, Матвей, он же все равно — кровь моя, как Степан, — она вдруг помолчала, — твоя.

Приедет Степан сюда-то? — она взяла Лизу на руки.

— Не знаю, — Петя нагнулся, и, вдохнув запах жасмина, поцеловал дочь. «Может и сразу в море уйти, у него не всегда время есть на берегу оставаться».

— Понятно, — коротко сказала Марфа.

Петя постучал в дверь опочивальни и, заходя, спросил:

— Ты куда собралась?

— В Лондон, по делам, — сказала Марфа, разглядывая свое отражение в зеркале. «Кстати, мы с тобой на днях уже говорили об этом — что с деньгами моей семьи?»

Петя взглянул на ее сливочные, прикрытые волной кружев плечи, на бронзовую, переплетенную жемчугами копну волос, и, сглотнув, заставил себя отвести глаза.

— Как ты знаешь, стамбульские деньги у моего дедушки, венецианские я разместила у Симмонса, — она чуть тронула нежную кожу декольте хрустальной пробкой от флакона с ароматической эссенцией, — что с остальными?»

— Лондонский вклад был у меня, антверпенский и гамбургский я тоже сюда перевел, чтобы все было в одних руках, — сказал он тихо.

— В твоих, — она чуть склонила голову набок, любуясь собой. «Удобно. Только вот ни дедушка, ни я тебе разрешения на это не давали».

— У меня есть доверенности от держателей вкладов, — он вдруг покраснел.

— Которым ты платишь процент. Все законно, да. Только вот мы этих прибылей и в глаза не видели, — жена стала выбирать серьги.

Я не знал, что вы живы, — сказал он, изо всех сил стараясь не смотреть на блестящие локоны.

— Не знал, — повторила Марфа, и понюхала флакон. «Вероника все же разбирается в запахах — как тебе?». Она склонила шею и он, изо всех сил сдерживаясь, вдохнул аромат жасмина.

— Хорошо, — сказал он глухо.

— Что это ты, Петя, так дышишь? — усмехнулась Марфа, рассматривая свои ногти. «До речки тут бежать далеко, смотри, может воды тебе принести?»

— Спасибо, не стоит, — сказал он, отступая как можно дальше от этой белой, как атлас спины.