Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей – у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя ещё несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Простой крестьянин не пойдёт из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. Почему это мы хуже? В эту точку надо долбить, эту тему надо вдалбливать. Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает! Эта болезнь прививалась очень долго, со времён Петра, и сидит в людях до сих пор.

Симонов, записавший речь Сталина на следующий же день, отметил, что у генсека было совершенно неожиданное волнение в голосе. Невиданная война только что прошла, и во время этой войны никто его волнения не замечал, а теперь – волновался: интеллигенция не в состоянии оценить значения России!

Всё чаще вызывали недоумение украинские и грузинские литераторы, в чьей позиции Сталин уже различал оголтелые националистические ноты. Не менее проблемными становились разросшиеся международные связи Еврейского антифашистского комитета.

Сталину были нужны в управлении Союзом писателей люди, готовые жёстко отстаивать правоту своей страны.

Его майский разговор с Фадеевым, Горбатовым и Симоновым происходил на фоне огромных международных событий. Президент США Гарри Трумэн объявил, что соперничество США и СССР – это конфликт демократии и тоталитаризма. В Греции шла гражданская война между правительственной армией, поддерживаемой Великобританией и США, и Демократической армией Греции, в которой сражались коммунисты. Истощённый войной, Советский Союз не мог оказать Греции соразмерную помощь: это грозило дальнейшим ухудшением отношений с Америкой и прямым военным столкновением.

Не менее сложная ситуация сложилась с Турцией. Ещё в мае 1945-го Советский Союз потребовал от Турции совместного контроля над черноморскими проливами и размещения в зоне проливов советских военных баз. Но в августе 1946-го правительство США заявило, что Турция должна единолично отвечать за защиту проливов. В своём выступлении Трумэн объявил о намерении предоставить Греции и Турции военную и экономическую помощь в размере 400 млн долларов.

Американцы провоцировали Советский Союз на конфликт, полагаясь на свою не нарушенную ещё ядерную монополию. В Пентагоне строили планы атомных ударов по городам СССР, территорию нашей страны окружали американские военные базы. Набирала мощь антисоветская пропаганда. Наличие в этих обстоятельствах части интеллигенции, тайно или явно симпатизирующей потенциальному противнику, безусловно волновало Сталина. Справится ли возвращённый на должность руководителя Союза писателей Фадеев с задачами, которые поставит перед ним партия, пусть даже при помощи своего заместителя Тихонова, а также Симонова и других?

Сталин не был вполне в этом уверен.

В мае 1947-го по сталинскому поручению Жданов вызвал Шолохова в ЦК на беседу. Как член Политбюро и Секретариата ЦК, Жданов отвечал, во-первых, за идеологию, а во-вторых, за внешнюю политику, – так что суть предложения была совершенно прозрачна.

Шолохов был уже травленый волк и понимал, к чему идёт дело.

Жданов поинтересовался, как здоровье, как движется работе над романом. Шолохов ни на что жаловаться не стал, хотя было на что, и тут же услышал предложение:

– Не смогли бы вы, хотя бы ненадолго, возглавить писательский союз?

Шолохов отреагировал сразу и легко:

– За предложение спасибо. Но дело вот в чем: через три часа поезд на Ростов, и я уже взял билет…

Жданов несколько секунд пристально смотрел на Шолохова, ничего не говоря. Шолохов чуть улыбался: да, я играю в казацкого дурачка, вы об этом знаете, но ничего за это мне не сделаете.

– Хорошо, товарищ Шолохов, – сказал Жданов. – Но всё-таки подумайте.

Они попрощались.

Шолохов любил Родину всем существом и готов был встать в строй в любую минуту. Но то, чем предстояло бы ему заниматься, секретом для него тоже не было: нещадно бить собратьев по ремеслу за их реальные и мнимые ошибки. Из Платонова выбили дух. Критическим постановлением о журналах «Звезда» и «Ленинград» растоптали публиковавшихся там Ахматову и Зощенко. Этим прикажете заниматься? Нет, увольте, ненаглядные вожди мои.

29 июля Шолохов пишет Сталину: «Последний раз, с Вашего разрешения, я был за границей в 1935 г. (если не считать пребывания в Восточной Пруссии на фронте в марте 1945). Мои товарищи – писатели – Фадеев, Симонов, Эренбург, Горбатов, Сурков, Кожевников и другие – после войны побывали во многих странах. В прошлые годы мне было не до поездок, так как я много и трудно работал над романом “Они сражались за родину”. Сейчас, накануне завершения работы над книгой, мне хотелось бы, если это можно, поехать с женой в Швецию, на непродолжительный срок, используя для поездки причитающиеся мне за переводы деньги.

Прошу Вас разрешить мне эту поездку.

Я не видел Вас пять лет, но не посмел просить Вас принять меня по такому мелкому вопросу, а потому и обращаюсь с этим письмом.

Сейчас я нахожусь в Москве и ожидаю Вашего решения».

Сталин не выпустит его и здесь можно было бы усмотреть реакцию на шолоховский отказ взять в управление писательский союз. Но на самом деле ситуация была ещё сложней. В прошлом, 1946 году Нобелевский комитет сделал выбор не в пользу Шолохова – премию получил Герман Гессе. Шолохов хотел поехать именно в Швецию, чтоб усилить свои позиции и напомнить кто здесь кто. Он не забыл, как его встречали там до войны, и был уверен, что и в этот раз реакция прессы и читательский интерес к нему будут огромны.

Сталин догадался об этом. Он тоже считал, что после того, как в 1933 году Нобелевскую премию получил Иван Бунин, этой награды заслуживает советский писатель, и Шолохов – первый претендент.

Но советскому писателю не следует суетиться.

В 1947 году Шолохова даже не выдвигали, намереваясь проработать эту ситуацию в следующем году. Дадут премию – тогда и отпустим: примерно так мог рассуждать Сталин, но объяснять это Шолохову не стал: зачем?

Шолохова будут последовательно выдвигать на Нобелевскую премию в 1948, 1949 и 1950 годах.

Сталин считал статус литературы – статусом страны. И если говорить о его отношении к Шолохову после войны – то измерять его надо именно этим: пробивая ему премию, он желал придать имени писателя абсолютный мировой вес. И, конечно же, по-прежнему ждал нового его романа.

Но Шолохов был в раздрае, да и времени на работу уже привычно не хватало. Побывавший у него в Вёшенской под конец осени корреспондент увидел знакомую картину: «Шолохова то и дело отвлекают посетители. Они входят в комнату запросто, как сосед к соседу, и нужно признать, что эти посещения отнимают у писателя немало времени. Вот пришла казачка, она долго о чем-то советовалась с хозяином; потом явился слепой старик с поводырем за советом по