Последние узы смерти - Брайан Стейвли

с бурей в глазах, шагающих по стонущей и трескающейся под их ногами земле. А Нира с Оши выглядели маленькими, серыми, тихими – бабушка с дедушкой, каких полным-полно в городе, не властители, а просто брат с сестрой, прожившие самую заурядную жизнь. Конечно, они ее прожили. Не одну жизнь, а больше десятка – столько веков вместе, разносчиками или крестьянами, галантерейщиками или рыбаками, под многими именами и масками, сменяя их одни за другими. Какой бы жестокий ни настиг их конец, глаза стариков были закрыты. Может быть, они умерли, сражаясь, но сейчас Нира обнимала брата, как часто обнимала прежде, прижимала к себе, убаюкивала.

– Это и есть лич? – спросила Гвенна, взглянув на трупы.

Адер онемело кивнула.

Кеттрал перешагнула тела, как вязанки поленьев.

– Ил Торнья где-то ниже, – заметила она.

Адер медленно выпустила перила. Ее прошиб пот, сердце билось как перед смертью.

– Так пойдем его убьем, – сказала Адер.

Вчетвером они стали спускаться по вздрагивающим ступеням. Еще двадцатью шагами ниже, на узкой площадке, их ждал бой – или то, что от него осталось. Десятки и десятки тел, разрубленных, раскиданных по платформе, и кровь, переливающаяся через край в огненную пропасть.

«Аннурцы», – тупо сказала себе Адер.

Все они были в мундирах Северной армии. Среди мертвецов на ногах стояли двое – один с узким изящным клинком, другой с окровавленными топорами. Валин и ил Торнья. Кенаранг и в гуще бойни казался спокойным, как на балу, и бесконечно терпеливым. Валина же можно было принять за чудище из кошмара – ужасающую тварь в вонючих клочьях кожи и шерсти, с облепившими лоб волосами, с пустыми, как зимняя ночь, прорезанными шрамом глазами. В отличие от замершего в стойке ил Торньи, Валин раскачивался взад-вперед, переступал с ноги на ногу, словно что-то толкало его изнутри и он едва сдерживал эту силу.

А потом он сорвался.

Адер не могла уследить за происходящим. Она год провела при войске, стала свидетелем самых значительных сражений в аннурской истории, но до сих пор ничего не понимала в боях, мечевых схватках и поединках. И все равно даже ее неопытному глазу в безумном вихре стали была очевидна разница между бойцами.

Валин превосходил в скорости. Его топоры мелькали всюду разом: вверху, внизу, согласно или противореча друг другу, стальным ливнем обрушиваясь на защиту ил Торньи. Но защита немыслимым образом держалась. Длинный изящный меч каждый раз оказывался на пути окровавленных стальных клиньев. Валин рычал и выл от ярости, а ил Торнью окружал омуток спокойствия. Он был медлительнее противника, намного медлительнее, но неизменно успевал, неизменно оказывался в том узком промежутке, где не было топоров Валина, словно давным-давно видел этот бой, изучал годами и просчитал каждый шаг дикого танца.

«И все-таки плечо у него рассечено», – заметила Адер, когда Валин прервал атаку.

Грудь кшештрим вздымалась, но окровавленные губы растянулись в некоем подобии улыбки.

– Здравствуй, Адер, – произнес ил Торнья в мгновенном затишье, не сводя глаз с ее брата.

– Убей его, Анник, – сказал Гвенна.

К изумлению Адер, кенаранг уронил оружие и обернулся, поднял руки:

– Я сдаюсь.

Он встретил ее взгляд и улыбнулся такой знакомой улыбкой. И произнес как ни в чем не бывало:

– Мой труд здесь окончен, а бой с ургулами еще нет. – Он поднял бровь. – Надо ли напоминать, что твой сын у меня?

Валин хищно шагнул к нему, но Адер вскинула руку:

– Не убивай его!

Чуть развернувшись, она увидела в руках снайперши ее странный лук из кости кеттрала. Тетива была оттянута до уха, наконечник стрелы смотрел на ил Торнью. Анник держала его на прицеле, но тетиву не спускала.

– Да ради Шаэля! – сплюнула Гвенна.

– Не убивайте, – громче, с напором повторила Адер.

Валин подался вперед, словно не чувствуя тяжести топоров. Он, как и Анник, смотрел только на ил Торнью, хоть и обращался к Адер.

– Мы это уже обсуждали, сестра.

– Действительно, – бодро согласился кшештрим. – Может, ты припомнишь, как в прошлый раз, в Андт-Киле, я уговаривал тебя сложить оружие. И тогда же сказал, что ты еще многого не понимаешь.

Он развел руками, словно раскрывая объятия всем разом.

– Вы все многого не понимаете.

– То было давно, – отозвался Валин, взвешивая топоры на ладонях. – Я с тех пор поумнел.

И, не дав Адер возразить, не дав ей даже задуматься, он развернулся всем туловищем. Движение было неуловимо быстрым, как и полетевший в кенаранга топор. Адер представить не могла как, но кшештрим предвидел удар и успел уклониться, пропустив сталь в паре дюймов от виска. Ил Торнья беззаботно повернулся, проводил глазами улетающий в бездну топор и улыбнулся, когда оружие кануло в ревущее далеко внизу пламя.

– Предлагая сложить оружие, – обратился он наконец к Валину, – я подразумевал другое.

– Убью, – оскалился Валин. – В куски изрублю.

– Нет, – упрямо повторила Адер, шагнув к ним.

– С дороги! – предупредил Валин.

Она услышала смерть в его голосе, но сделала еще шаг:

– Нет.

– Ты что? – гневно спросил Валин. – Все еще хочешь, чтобы он воевал за тебя? Все еще веришь, что без него не справишься? После всего ты еще играешь в свою говенную политику?

– Нет, – ответила Адер, глядя в рассеченные глаза брата и извлекая из волос отравленную шпильку, подарок Кегеллен.

Она с разворота вбила ее в живот кенарангу, с криком вогнала глубже, еще глубже, выдернула и ударила снова. Кшештрим поднял руку, будто хотел возразить, – и уронил. Адер уставилась на рану, на промочившую ткань кровь, потом взглянула ил Торнье в глаза.

– Не вам его убивать, – тихо проговорила она. – Я сама.

Она подняла в дрожащих пальцах ядовитую иглу и снова вонзила ее под ребра кшештрим.

Взгляд ил Торньи стал пустым, как беззвездное небо. Наигранное веселье пропало. Маска, которой он столько лет прикрывал истинное лицо, сменилась непроницаемым, непостижимым, чужим взглядом. И даже теперь в душе Адер что-то дрогнуло.

– Но ведь у меня твой сын, – пробормотал он.

– Что ты с ним сделал? – прошипела Адер, схватив кенаранга за лацканы мундира. – Что ты с ним сделал?

– Ничего, – покачал головой кшештрим. – Он в безопасности.

Адер впилась взглядом в его нечеловеческие глаза, ища в них правды.

– Не верю, – прошептала она. – Почему? Почему после стольких убийств ты пощадил бы одного младенца?

Ил Торнья смотрел мимо нее, за край лестничной площадки, в светлую пустоту Копья.

– Устаешь, – ответил он наконец зыбким голосом, – убивать собственных детей.

Всхлип вырвался у нее из горла, как зазубренный обломок. Слезы залили лицо. Ил Торнья склонил голову к плечу, изучая ее, как ботаник изучает необычный и незнакомый цветок.

– Какая