Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник) - Роберт Хайнлайн

Получив на Ганимеде три фунта давления кислорода и, соответственно, используя тепловую ловушку и прогрев планету до такой степени, чтобы кровь не смерзалась в жилах, колонисты получили возможность передвигаться по поверхности без космических скафандров и жить в комнатах без установок для искусственного давления. Атмосферный проект, однако, на этом еще не был исчерпан. Во-первых, на Ганимеде такая низкая космическая скорость убегания — всего 1,8 миллионов миль в секунду по сравнению с земными семью миллионами, — что новая атмосфера постепенно улетучивается вовне, особенно водород, и будет утрачена за миллион лет или около того. Во-вторых, требуется еще азот.

Для дыхания-то азот нам не нужен, обычно мы не особенно принимаем его во внимание. Но без азота не образуется белок, из которого строятся мышцы. Большинство растений получают азот из почвы; некоторые, например клевер, люцерна или бобы, берут его и из воздуха и отдают почве обратно. Почва Ганимеда была богата азотом, первоначальная скудная атмосфера частично состояла из аммиака — но настанет день, когда мы должны будем вернуть азот туда, откуда берем. Так что главной задачей атмосферного проекта стало создание азота.

Это не так просто, как разложить воду; такой процесс требует преобразования устойчивого изотопа кислорода-16 в устойчивый изотоп азота-14 с помощью энергоемкой реакции, вероятно, невозможной в природе, — во всяком случае, так говорится в учебниках, — и долгое время действительно считалось, что она теоретически невозможна. Сверх средней школы я не проходил курса атомной физики, так что не знаком с подобными уравнениями. Общий смысл сводится к тому, что такое можно выполнить в соответствующем преобразователе энергии-массы, и в атмосфере Ганимеда появится азот к тому времени, как его почва истощится и ей потребуется должная компенсация.

Углекислый газ проблемы не составлял: на Ганимеде был сухой лед, так же как и «водяной», и он испарялся в атмосферу задолго до того, как первые фермеры-пионеры получили участки. Но это вовсе не означает, что можно начинать хозяйство на своей ферме, имея кислород, углекислый газ и участок земли. Земля-то мертвая. Мертвая, как Христофор Колумб. Голые бесплодные скалы, никакой жизни — ни малейших признаков жизни там никогда и не бывало. От мертвой скалы надо пройти очень длинный путь к богатой, теплой, черноземной почве, кишащей бактериями и червями, к такой почве, какая требуется, чтобы получить урожай.

В этом и заключалась работа поселенцев — создать такую почву. Понимаете, как это сложно? Клевер, пчелы, азот, скорость убегания, энергия, экологический баланс между животными и растениями, газовые законы, экспоненциальные зависимости, метеорология — эколог-математик должен учитывать все и продумывать все заранее. Экология взрывоопасна: то, что представляется небольшим и невинным вторжением, может изменить весь баланс. Каждые слыхал об английском воробье. И об австралийских кроликах, которые чуть не сожрали весь континент, до последнего хозяйства и дома. И о карибской мангусте, которая уничтожила тех самых кур, которых призвана была защищать. И об африканской улитке — она чуть не уничтожила Западное тихоокеанское побережье, пока не нашли паразита, который смог с ней покончить.

Вы берете безобидное полезное насекомое, растение или животное на Ганимеде и не заботитесь о том, чтобы доставить сюда еще и его естественных врагов, и через два-три сезона начинаете жалеть, что не привезли вместо него бубонную чуму. Но все это — работа главного эколога; работа фермера — инженерная агрономия: образование почвы и выращивание на ней растений. Это означает, что надо взять то, что вы здесь нашли изначально: гранитные валуны, на которых растопили лед, куски замороженной лавы, пемзу, песок, скальные породы — разбить все это на мелкие кусочки, верхние несколько дюймов растолочь в муку и, наконец, перемешать полученное с самой матушкой-землей, а затем лелеять то, что вышло, чтобы оно ожило и распространилось кругом. А это непросто.

Но интересно. Я совершенно забыл, что первоначально занялся этим предметом только для того, чтобы выдержать испытания и получить нашивку. Я у всех выспрашивал и доискивался, где можно увидеть различные стадии этого процесса и что из него выходит. Я отправился на фермы, чтобы посмотреть своими глазами. Большая часть светлой фазы ушла у меня на то, чтобы все это изучить. Когда я вернулся в город, выяснилось, что Джордж уже давно меня разыскивает.

— На какие чертовы кулички тебя носило? — поинтересовался он.

— Так, повсюду понемножку, — отвечал я ему, — наблюдал, как работают поселенцы, получившие участок.

Он стал допытываться, где я ночевал и как мне удавалось кормиться.

— Билл, очень хорошо изучать дело ради того, чтобы получить нашивку, но ведь это не значит, «что надо превращаться в бродягу, — протестовал он. — Наверно, я тебя в последнее время забросил, ты уж извини. — Он умолк и немного подумал, потом продолжал: — Наверно, тебе лучше поступить в местную школу. Правда, они немногое могут тебе предложить, но это лучше, чем шляться и бездельничать.

— Джордж?

— Да, это, наверно, лучше всего… а?

— Ты что, решил совсем отказаться от того, чтобы взять участок?

Папа сразу встревожился:

— Это тяжелый вопрос, Билл. Я по-прежнему хочу, чтобы у нас была ферма, но как быть, ведь Пегги больна? А решать что-то надо: мы все еще в списке на жеребьевку и должны тащить из шляпы результат.

— Пап, я сам буду осваивать землю.

— Что-о?

— Ты работай на своей должности и заботься о Молли и Пегги. А я буду строить нам ферму.

13. ДЖОННИ ЯБЛОЧНОЕ СЕМЕЧКО[108]

Жеребьевка для нашей группы состоялась через три недели, и на следующий день мы с Джорджем отправились поглядеть, что нам досталось. Участок лежал к западу от города, за хребтом Кнайпера — территория была для меня новой: я проводил свои исследования к востоку от города, за электростанцией, где были расположены почти все полученные по заявкам земли. Мы прошли мимо множества ферм, некоторые на вид были хоть куда: несколько акров культивированной земли, покрытой буйной зеленой растительностью, и еще гораздо больше акров, обработка которых только-только началась. Это мне напомнило Иллинойс, но здесь явно чего-то не хватало. Я наконец понял, чего именно — деревьев. Но даже без деревьев местность была очень красива. Справа, к северу, возвышались предгорья Биг-Рок-Кэнди. Вдали, от нас миль за двадцать-тридцать, высоко поднимались их покрытые снегами вершины. Слева извивались воды лагуны Серенидад, подходя к нам с юга ближе, чем к Леде. Мы находились футов на двести выше уровня озера. День был ясный, и я пытался увидеть дальний берег, но не уверен, что его разглядел. Пейзаж был просто потрясающий. Папа тоже это почувствовал. Он шагал и насвистывал «Бьюла Ленд», перевирая мелодию. Мне моя музыкальность досталась по наследству от Анны.