Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию - Александр Дюма

Не стоит говорить, что мой герой и моя героиня завладели мною или, скорее, я завладел ими на весь вечер. Наступила очередь Анненкова рассказывать мне про свои приключения.

После года заключения в крепости он выехал оттуда в тележке с оковами на руках и ногах и был препровожден в Иркутск. Выехало их четверо, приехал только Анненков; другие остались на дороге ― мертвые или серьезно больные. По прибытии в Asserchinsky [Нерчинский], он нашел своих товарищей, кого сосланными в серебряные рудники, кого ― за тюремной стеной в Чите. Такая изоляция преследовала цель помешать ссыльным сойтись с населением. В самом деле, из года в год население Сибири растет. В среднем, на 10 тысяч ссыльных. Насчитывалось 200 тысяч колонистов, когда туда приехал Анненков. Среди колонистов много добровольцев: открылась правда о Южной Сибири, и стало ясно, что это ― великолепный край, расточительно богатый и, благодаря ссыльным, которых туда привозят, и которые, в общем, являются цветом разума, на два века опережает остальную Россию. Полин Ксавье, позже графиня Анненкова, присоединилась к возлюбленному на рудниках Петровского завода. Был там и Бестужев, сосланный в результате того же заговора и ставший известным как романист под именем Марлинский. Под этим именем он опубликовал произведения «Аммалат-Бек», «Мулла-Нур», «Фрегат Надежда» и три-четыре других романа, которые имели успех в общественных слоях России. Графиня Анненкова показала мне браслет, который Бестужев закрепил на ее руке так, чтобы она не рассталась с ним и после смерти. Браслет и привешенный к нему крест выкованы из кольца цепей, которые носил ее муж.

Они оставались в Сибири с 1826-гo по 1853 год, то есть 27 лет, и уже думали там умереть, когда пришло вдруг известие об их помиловании. Они мне признались, что встретили новость безо всякой радости. Привыкли к краю, считали его второй родиной, стали настоящими сибиряками. Что касается Бестужева, он расстался с ними давно, добившись милости поступить солдатом в армию и воевать на Кавказе.

Степи

Мы оставались три дня в Нижнем. В течение этих дней провели два вечера у генерала Александра Муравьева, и раз обедали у него. Вместе с другими узниками возвращенный из Сибири, он был крайне удивлен в Перми документом о назначении его губернатором Нижнего.

Так как Анненков с женой, чьи имения были секвестрованы, еще не знали, какая судьба ожидает их в России, генерал предложил Анненкову место своего секретаря, которое тот принял и не оставлял, хотя новый император теперь уже отдал ему 12 сотен крестьян.

Генерал Муравьев был человеком твердым и справедливым, в результате долгой ссылки наделенным глубоким сознанием праведника. В наше пребывание в Нижнем он показал пример стойкости, такой редкой для высоких функционеров России, что там среди них они почти неизвестна. Какое-то время после восшествия на трон нового императора и едва ли не через два-три месяца после того, как генерал Муравьев получил новое губернаторство, один помещик из Нижегородской провинции, месье Р., объявил своим крестьянам, что, нуждаясь в деньгах, вынужден их продать. Месье Р. не был безупречным хозяином; однако, крестьяне поняли, что могут попасть в руки хуже этих и, сложившись, поднесли ему в дар значительную сумму с условием, что он их не продаст. Месье Р. деньги принял, а спустя восемь дней продал земли и крестьян ― месье П. Тот с купчей в кармане отправился вступить во владение новым поместьем. К его великому удивлению, крестьяне заявили, что не признают его новым хозяином, поскольку выплатили месье Р. выкуп. Правительство, прижатое жалобой месье П. и жалобой его крестьян, командировало на место одного молодого адъютанта императора, и адъютант, уступая, не знаю, чьему настоянию, приказал губернатору и правящему совету Нижнего отправить в Сибирь тех из крестьян, которые упорствовали бы, считая недействительной сделку между мессье Р. и П. Но генерал Муравьев наотрез отказался повиноваться, о чем доложил министру внутренних дел. В наш приезд вопрос еще не был решен, и очень страшились, что и не будет решен по справедливости.

Мы решились уехать из Нижнего раньше, может быть, чем могли бы, потому что наш достойный хозяин, месье Грасс, сам ехал в Казань, куда позвали его текущие дела. Итак, мы простились с уважаемым губернатором, с нашими дорогими друзьями ― графом и графиней Анненковыми и ради Казани погрузились на «Лоцмана», на пароход, название которого переводится как Le Pilote (фр.). Нужно, чтобы наше судно было достойно своего названия и нашло дорогу среди тысяч других судов, загромоздивших Волгу по обе стороны Нижнего. Наконец, оно выпуталось из них без особых аварий, и мы оказались на судоходном пути.

К вечеру мне показали деревню Liscovo ― Лысково, у которой бросили якорь. Это было поместье некоего грузинского князя, лишенного русскими трона в конце прошлого столетия, с пансионом, назначенным императором Павлом, в 50 тысяч рублей, что составляло, впрочем, лишь четверть дохода, который приносило ему прежнее княжество.

Этот князь, известный только под именем Князь Грузинский, во всех окрестностях и в 10 лье по кругу оставил о себе пережившую его славу эксцентрической личности. Я написал и опубликовал целый сборник его эксцентрических выходок под заглавием «Безухий серый попугай». Не мне судить о ценности этого тома; но, по меньшей мере, он дает совершенно верное представление о старых русских нравах.

На заре следующего дня возобновили путь; я не был больше послом Англии, но был гостем месье Грасса, что в глазах капитана судна значило столько же. В результате все, от капитана до юнги, пребывали в заботах о нас, предупреждая малейшее желание. После деревни Лысково нашим глазам предстало новое население. По виду оно состояло из цыган, говорящих на особенном языке, который не был ни русским, ни татарским, ни калмыцким. Единственный промысел этих несчастных ― таскать бечевой грузовые суда вверх-вниз по Волге, то есть заниматься делом, к которому у нас приспособлены лошади, когда требуется живая тяга; их число зависит от тоннажа судов, которые они тянут: я насчитал их до 40, запряженных тяжкой работой. За 12 часов труда они получают 12 копеек ― приблизительно 10 су. Их называют чувашами, и у них, в чем нас уверил капитан «Лоцмана», есть столица, называемая Чебоксары. Думаю, что они финского происхождения; почти все ― христиане. Их костюм ― простая рубаха из грубого серого холста, расшитого красным, и штаны, доходящие до колен. Я всегда их видел босыми, с непокрытой головой.

Среди смут, что сотрясали XVI век в России, эта маленькая колония, однажды появившаяся неведомо откуда, обосновалась между Нижним и Казанью и, безобидная, осела там, не смешиваясь никоим образом с другими народностями, сохраняя первородный язык, соблюдая древние обычаи и не признавая иной профессии, кроме этой ― буксировщиков судов.